Достоевскому — 41 год. Впервые в жизни он за границей. Конечно, в Западной Европе. Лето, но погода скверная. В парижском отеле, о котором он вычитал в гиде Рейхарда, он пишет письмо Страхову, своему приятелю-философу, который вскоре должен тоже был отправиться в Западную Европу: «Французы, ей-богу, такой народ, от которого тошнит. Вы говорили о самодовольно наглых и говенных лицах, свирепствующих на наших минералах. Но клянусь Вам, что тут стоит нашего».
Через месяц Достоевский и Страхов встретились в Женеве и поехали в путешествие по Италии. Неделю они провели во Флоренции, где и поругались ужасно.
На одной прогулке Достоевский «с величайшим жаром» объявил спутнику, что есть в направлении мыслей того есть недостаток, который Федор Михайлович ненавидит, презирает и будет преследовать всю свою жизнь. Затем они крепко пожали друг другу руки и расстались.
Что же это был за недостаток? 2х2=4… Серьезно. Достоевского выбесила убежденность Страхова в том, что дважды два равняется четырем. Иначе говоря, рациональность и математическая логика.
Вот, что писал Страхов: «Вы находили непростительным, что я часто приводил наши рассуждения к выводу, который простейшим образом можно выразить так: но ведь нельзя же, чтобы дважды два не было».
А Достоевский ответил уже в «Записках из подполья» (1864): «Дважды два четыре — все-таки вещь пренесносная. Дважды два четыре — ведь это, по моему мнению, только нахальство-с. Дважды два четыре смотрит фертом [как буква Ф], стоит поперек вашей дороги руки в боки и плюется. Я согласен, что дважды два четыре — превосходная вещь; но если уже все хвалить, то и дважды два пять — премилая иногда вещица».
Подписывайтесь на мой канал. Недавно я рассказывал, как в «Иронию судьбы» протащили стихи Пастернака и Цветаевой