Идёт солдат по городу, по незнакомой улице…
Как известно, казарма для солдата – дом родной, то и отмечать день рождения, 21 годовщину, рядовому Михаилу Боркову, личным составом службы ГСМ суждено в стенах этого заведения. 24 октября 1969 года, пятница. Полк и батальон сдают экзамен на зрелость – идёт инспекторская проверка. Особой суеты нет, все бойцы, и командиры своевременно оповещены и делают своё дело в привычном ракурсе. Комиссия давно уже сделала выводы о боеготовности подразделений, нужно только подвести итоги и можно подписывать документы. Однако по существующей в Авиации традиции сначала необходимо провести одно самое интригующее мероприятие – попросту банкет, т.е. вечеринку со всеми доступными элементами кутежа.
Естественно, день рождения рядового Боркова к комиссии, на первый взгляд, никакого отношения нет, поэтому ГСМщики отмечают его в глухом «подполье», а члены комиссии официально прощальный ужин превращают в затяжную попойку. И скоро наши пути неминуемо пересекутся.
В тот вечер полёты продолжались всю вторую смену. В казарму, задействованные на полётах ГСМщики прибыли глубоко за полночь, но в комнате бодрствующие товарищи нас ожидали с нетерпением. Именинник был ещё трезвёхонек и ждал от нас запоздалых поздравлений. В казарме все давно спят, кругом тишь да гладь. Заранее припасённый спирт, разбавлен водой из крана, закуски, похоже, уже не было. Кружка на всех одна и порция одинаковая, примерно грамм сто в переводе на сорокаградусную водку. Второго захода не предусматривалось. В нашей комнате, справа от входа, стояли две двухъярусные кровати, на которых квартировались четыре бойца из службы Вооружения и боепитания и Авиационно-технического имущества по два спеца от каждой. В СвиБ был такой боец по фамилии Бабаев. Невысокий белобрысый парнишка, спокойный, замечательно рисовал. Недолгое время он проходил службу в нашем подразделении на складе ГСМ, но позже был переведён в Службу вооружения и боепитания, где и «засветился» во время инспекторской проверки. Занимал он кровать на втором ярусе, но в полудрёме, внимательно наблюдал и слушал нашу болтовню, возможно, он тоже пришёл недавно. Короче, Бабаев достал нас, откровенно заглядывал в рот, когда мы употребляли спиртное, и мы из добрых побуждений, как бывшего коллегу, по дурости своей угостили напитком. Процедура наша на этом закончилась, так как утром подъём в 7 часов никто не отменял. Кстати о распорядке дня. В Ставрапольской учебке по расписанию отбой был в 10 часов, подъём в шесть, потому как в столовую заходили в два потока. Здесь, в ГСВГ, отбой в 11 часов, то подъём соответственно в 7 утра. Легли все в здравом уме, и выпитое являлось как бы замечательным снотворным, но как оказалось не для всех. Утром нас сослуживцы огорошили. Бабаев, задержан недалеко от города Кётен в нетрезвом виде. Возвращался он уже со стороны города на своих двоих, и был доставлен в гарнизон офицерами, членами инспекторской комиссии, едущих от девочек после заключительного этапа «работы» государственной комиссии.
Бабаева мы больше никогда не видели. Сначала он отсиживался на гарнизонной гауптвахте, позже по заключению медицинской комиссии был отправлен в город Топицу, в учреждение для психически нездоровых личностей. Бабаевская самоволка коснулась и меня, но
Слева внизу Бабаев, пока ещё ГСМщик, я крайний справа. Лето, 1969 год.
совершенно с положительной стороны, и без преувеличения, задала определённый вектор в моей судьбе. О чём я сейчас и попытаюсь рассказать вкратце.
Через несколько дней после несанкционированной вылазки рядового Бабаева за пределы гарнизона, к нам на склад прибыл командир батальона Брезгин Юрий Васильевич. Комбат, в звании подполковника, среди подчинённых имел высокий, непререкаемый авторитет, внешне очень привлекательный, интеллигентного вида мужчина, в порочащих себя связях замечен не был. Кстати, на территории склада в мою бытность, это было его первое, и последнее посещение. Я в тот момент находился на территории склада, когда прибежал посыльный и сообщил, что прибыл комбат и требует срочно зайти в лабораторию ГСМ. Приказ, есть приказ. Спешу в лабораторию, свою родную обитель. За канцелярским столом, у которого любил преклонить нетрезвую голову мой начальник службы капитан Бруякин, восседал Юрий Васильевич. Захожу в лабораторию строевым шагом, как и положено, по уставу, прикладываю руку к головному убору и рапортую. Товарищ подполковник, рядовой Галушкин по вашему приказанию прибыл! Стою по стойке смирно, так как команды вольно не последовало. Разговор был не долгим. Комбат спросил, являюсь ли я командиром отделения ГСМщиков? Нет, не являюсь. Командир отделения у нас сержант Хомич из числа сверхсрочнослужащих, а я всего лишь старший на время перемещения подразделения по гарнизону. Далее последовал вопрос в форме допроса, якобы, личный состав службы ГСМ замечен в постоянном употреблении спиртных напитков? На что я ответил, что ухожу на объект к началу полётов и возвращаюсь позже всех, когда заправятся все топливозаправщики и получат от меня документы на топливо… В это позднее время личный состав уже спит. Ну, не мог же я сказать, что всего лишь мы берём пример с начальствующего состава. Шеф наш, капитан Бруякин, наверняка чувствовал себя в этот момент, как рыба на сковороде. Комбат прекрасно понимал, что правды никто не расскажет, сам прошёл путь от рядового до командира батальона, и всю подноготную армейской жизни понимает намного лучше меня. Однако, для порядка строгость не помешает. В заключении комбат прочитал мне короткую дисциплинарную лекцию. На том и расстались. Через несколько дней, капитан Бруякин объявил мне перед строем ГСМщиков приказ командира батальона, о присвоении мне звания младшего сержанта. По штатному расписанию на службе ГСМ, командиром отделения могли быть только лица из числа сверхсрочников, остальные все рядовые. Для меня было сделано исключение. Мой предшественник лаборант Давыдяк Вячеслав, прослужил два с половиной года и был демобилизован рядовым. До демобилизации мне оставались служить считанные дни так, что пришлось походить в сержантском звании недолго, не считая, конечно, нахождение в запасе.
Для сведения. Жалование рядового бойца Советской Армии, предусмотренное государством в расчёте за месяц - 3 рубля 80 копеек. В ГСВГ /Группа Советских Войск Германии/ выплачивали жалование в национальной валюте ГДР – марках. Эта сумма составляла 15 марок, по курсу одна марка – 35 копеек, то есть чуть более четырёх рублей. За звание, младший сержант, причиталось уже 25 марок, и шло начисление в пересчете на рубли и зачислялось во вклад военнослужащему. Таким образом, я успел накопить за службу в рядах Советской Армии 8 руб. Мой однокашник Наиль Юсупов, служа в стройбате заработал около одной тысячи рублей. Почувствуйте разницу? На 8 рублей в 1970 году можно было приобрести – 8 кг сахара, или две бутылки водки с закуской, или 114 литров бензина, бензин стоил 7 копеек, что дешевле бутылки газировки в два раза. Вклад можно было получить в любом отделении Госбанка на территории Советского Союза, так как чековая книжка выписана на предъявителя без указания места выдачи. Я пришёл получать кровные в местное отделение Госбанка, где мне и предложили место работы. Так я стал советским служащим с окладом 78 рублей в месяц. Рабочая специальность экономиста или по-другому банковского служащего стала базисной надстройкой на всю оставшуюся жизнь.
Ну, и причем здесь Бабаев и Мишкин день рождения 24 октября 1969 года? Притом, как любят говорить некоторые личности в таком случае. Не сдури Бабаев от тех ста грамм, моим погонам не светили бы сержантские лычки, и не довелось бы мне идти в банк. Откровенно говоря, комплекса неполноценности по их отсутствию я не имел, как и мои семеро сослуживцев. Среди нас никогда не было разговоров, что ходим рядовыми. Специалисты службы горюче-смазочных материалов согласно ВУС /военно-учётная специальность/, из числа солдат срочников – рядовые. И если ты не стоишь на должности командира отделения или замкомвзвода, суждено тебе остаться до конца службы рядовым. Так оно может и не лучше, но зато меньше спроса. Как говорят в армии, держись ближе к кухне и подальше от начальства. Не случись той попойки на Мишкином дне рождении, скорее всего, стал бы я технарём, а не клерком, и жизнь пошла бы по другому пути. Однако, история не любит сослагательного наклонения, видимо, так мне на роду написано, и ничто уже изменить нельзя, поздно батеньки? 2014 г.