Текст: Татьяна Струкова, специально для «Репортёра»
В России должен появиться закон о профилактике домашнего насилия — такое решение вынес Европейский суд по правам человека 14 декабря 2021 года. Теперь вопрос лишь в том, когда это случится и какая редакция попадет на рассмотрение в Госдуму. «Репортёр» узнал, почему важно, чтобы закон существовал в российском правовом поле именно в том виде, в котором его предлагали авторы еще в 2016 году, и что случается, когда в государстве нет системы помощи жертвам домашних тиранов
В начале декабря в Омске мужчина напал на свою бывшую жену и три раза ударил ее ножом в горло. В квартире находились дети, мальчики 8 и 9 лет. «Мама не потеряла сознание, у нее хватило сил вызвать скорую и полицию, — написал ее старший сын в омской группе «ВКонтакте». — Когда приехали полицейские, он (отчим - Репортёр) им заявил, что она сама наткнулась три раза на нож, когда готовила ужин».
Врачи спасли жизнь женщине, но вернувшись домой, она узнала, что бывшего мужа полиция сразу же отпустила, а статью о причинении тяжкого вреда здоровью переквалифицировала в более мягкую. Оставшись на свободе, он угрожал ее убить. Тогда старший сын стал искать управу на отчима и помощи журналистов. Только после того как история получила общественный резонанс, делом заинтересовался Следственный комитет, и нападавшего арестовали до февраля.
Согласно результатам исследования Центра защиты пострадавших от домашнего насилия при Консорциуме женских НПО, 65,8% всех убитых женщин в России погибли от домашнего насилия. По данным МВД, за 2018 год в отношении женщин было совершено более 21 тысячи преступлений — только внутри семьи. Но омский случай — далеко не единственный, когда полиция не предпринимает мер для защиты жертвы и наказания обидчика.
«Мозг — предмет неизученный»
Актрису Инну Коляду избил ее друг Александр. Инна получила закрытую черепно-мозговая травму, сотрясение мозга, ушиб шейного отдела позвоночника, гематомы и многое другое вплоть до нарушения функции яичников.
Но уголовное дело против бывшего молодого человека актрисы не завели. Официальную причину отказа в возбуждении уголовного дела не назвали ни Инне, ни ее адвокату. Зато в личной беседе участковый все объяснил.
— Он сказал: “Ждите отказа в возбуждении уголовного дела. Александр сказал, что это вы на него напали, у него и справка есть. Ничего там у вас страшного: синяки заживут”, — вспоминает Инна.
— Я говорю: “А сотрясение мозга?” — Он отвечает: “Мозг — предмет неизученный”.
По словам актрисы, ни с ней, ни с соседями участковый не разговаривал, в доме его никто не видел. Но это не помешало ему сообщить, что свидетелей избиения, которое происходило сначала в квартире, а затем и в подъезде, нет.
Инна говорит, что в последний месяц они с Александром много ссорились из-за его проблем с алкоголем и того, что он позволял себе грубости. Сейчас она вспоминает, что в состоянии опьянения он часто менялся: становился агрессивным, но до рукоприкладства никогда не доходило. Правда, он мог бросать вещи — рядом с ней или в ноги, но с силой.
— Мне было так страшно, что я закрывала собой собаку, потому что боялась, что он сейчас ее ударит. Подруга мне писала: “Беги оттуда, это опасно!”
А потом это как-то прошло, я забыла свои чувства, мне это казалось какой-то нелепостью: мол, чего я так реагирую? Я как будто чувствовала физическую угрозу, но не верила своим чувствам.
В очередной раз мириться после скандала Александр приехал 27 ноября, но он был пьян, и все опять закончилось ссорой. Мужчина перешел на мат, а потом ударил Инну по лицу. Когда она пошла открывать ему дверь, чтобы он уходил, Александр догнал ее и начал бить.
— Он брал меня за волосы и бил головой об стену и об пол, бил ногами по животу. В какой-то момент я попыталась выбежать в подъезд, но когда я открыла дверь, он ударил меня вслед по голове так, что я вылетела в тамбур, ударилась о противоположную стену, — рассказывает она. — В подъезде он меня продолжал бить. Я помню больше 15 ударов. Может быть, их было больше, потому что я помню, как он меня ударил, а следующее — что я на полу, его рядом нет.
Вместо скорой Инна написала маме Александра, у них всегда были хорошие отношения. Та посоветовала лечь спать, а утром приехала, чтобы помочь.
— Она замазала мне фингалы, увидела, что у меня не поворачивается шея, что мне очень больно. Она плакала, просила за него прощения, — вспоминает Инна. — Я была в состоянии шока и не понимала, болит у меня или не болит. Вечером мне стало сильно хуже.
В больницу Инна попала на следующий день. Там ей зафиксировали побои и направили сведения в полицию — травмы должны были стать поводом для возбуждения уголовного дела, даже если бы Инна не стала писать заявление сама.
— Я не знаю, кто там в этом настолько заинтересован, но участковый инспектор даже не соизволил нас ознакомить с отказным материалом, — объясняет адвокат Инны Сергей Слюбоденюк. — На каком основании было отказано в возбуждении уголовного дела, нам не известно — это покрыто мраком.
Адвокат подал жалобу в прокуратуру.
«Российского законодательства недостаточно»
В российских законах до сих пор нет определения семейно-бытового насилия. Нет и репрезентативной статистики. Последнее масштабное исследование проводилось в 2011 году: по его результатам каждая пятая женщина — почти 16,5 миллионов человек — сталкивалась с насилием со стороны партнера.
МВД не предоставляет конкретных цифр — прежде всего из-за того, что никто не знает, как посчитать жертв явления, которого официально в законе нет. В статистику попадают только те случаи, когда жертва получила серьезные травмы или погибла в ходе бытового конфликта.
— До подачи заявлений не доходит большинство пострадавших, — говорит Алена Попова, юрист и соавтор законопроекта о профилактике семейно-бытового насилия. — А если и доходят, то периодически они либо получают отказные, либо под угрозами насильника могут идти с ним на компромисс, беспокоясь о своих жизни и здоровье.
Мы все уверены, что законопроект все же будет вынесен на рассмотрение в Думу. Вопрос лишь, когда и в какой редакции
В 2020 году, как пишет «МВД Медиа», число преступлений в семейно-бытовой сфере снизилось на 9,5%, хотя НКО, помогающие жертвам домашнего насилия, говорят об обратном.
— По нашей оценке, начиная с весны 2020 года, то есть со старта пандемии, количество запросов увеличилось на 20-30% в зависимости от сервисов, — рассказывает Елена Болюбах, руководительница ИНГО «Кризисный центр для женщин». — Горячая линия выросла почти на 20%, а онлайн-приемная — в 4 раза, потому что государственные службы не работали в период локдауна или работали с ограничениями. Сейчас обращений не стало меньше.
При этом пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков заявил, что «действующее законодательство предоставляет весь необходимый инструментарий для борьбы с этим злом, правоохранительные органы прикладывают усилия». Те случаи домашнего насилия, которые вызывают не только общероссийский, но и международный резонанс, Песков назвал «единичными». Алена Попова с этим категорически не согласна, а слова представителя Кремля считает проявлением «цинизма власти».
— В России недостаточно законодательной базы, а существующие законы реагируют на уже свершившееся насилие, если вообще реагируют, — говорит она. — Профилактикой насилия в семье вообще никто не занимается. Когда система делает вид, что мы живем в Зазеркалье, это очень тяжело.
Изменить ситуацию должно решение Европейского суда по правам человека: суд вынес пилотное постановление в отношении России, в котором признал, что в стране проблема домашнего насилия носит массовый характер из-за системной дисфункции правовой системы. Именно эту дисфункцию Россия должна устранить, а единственным средством для этого является принятие закона о профилактике семейно-бытового насилия.
— Мы все уверены, что из-за позитивных международных обязательств России, которые у нее есть и которые не отменились поправками к Конституции, законопроект все же будет вынесен на рассмотрение в Государственную думу. Вопрос лишь когда и в какой редакции, — говорит Алена Попова.
Она предполагает, что это произойдет в нынешнем созыве Госдумы, а вносить законопроект на рассмотрение будет Совфед, а именно его председатель Валентина Матвиенко, которая поддерживала принятие документа в 2019 году. Сомнений в том, что Россия прислушается к решению ЕСПЧ, у Алены Поповой нет, тем более два предыдущих пилотных постановления уже выполняются.
— Чтобы не исполнять определение ЕСПЧ в отношении человека, нужно чтобы собрался Конституционный суд и сказал, что нет возможности выполнить постановление, но я не представляю, как это можно объяснить, кроме политической воли, потому что законопроект уже написан, — подчеркивает она.
«Отодвинуть агрессора от красной черты»
Принять закон о профилактике семейно-бытового насилия, по мнению Алены Поповой, критически важно в его первоначальном виде, а не в урезанной редакции Совета Федерации.
— Никакие кусочные меры работать не будут — нужна система, которая решит базовые вещи: расскажет всем, включая полицейских, что такое домашнее насилие, какие составы туда относятся, — уверена она.
В версии Совфеда осталось только физическое и сексуализированное насилие, а психологическое и экономическое законотворцы упорно не хотят включать в текст документа: профилактика как раз начинается с предотвращения не физического и не сексуализированного насилия, а психологического или экономического, когда еще можно предпринять какие-то действия и отодвинуть насильника от красной черты, доказывает Попова.
Также закон в его первоначальной редакции предполагает введение механизма защиты жертвы — охранных ордеров или предписаний, которые могут запретить агрессору на определенный срок приближаться к заявительнице, связываться с ней, посещать места ее работы или учебы, а также требовать от него покинуть общее жилье, если обидчику есть, куда пойти.
— Потому что сейчас в случае насилия из жилья в тапочках и с детьми под мышкой, если дети есть, выбегает пострадавшая, которая должна искать кризисный центр, куда ей убежать, а насильник вольготно себя чувствует в жилье, с привычным уровнем жизни, как будто ничего не произошло, — объясняет Алена Попова.
Авторы законопроекта о профилактике домашнего насилия предусматривают и помощь самому агрессору — для них на государственном уровне должны появиться курсы по работе с гневом, которые уже доказали свою эффективность.
— Нам говорят о том, что законов достаточно и ничего не нужно городить, но мы не городим новых статей Уголовного кодекса или Кодекса об административных правонарушениях, — говорит Алена Попова. — Мы выстраиваем систему, чтобы была профилактика насилия, которая бы работала внутри всей системы: как должны работать суды, опека, полиция, какие данные должны быть доступны.
Противники принятия закона о профилактике домашнего насилия говорят о том, что он разрушит традиционную ценность семьи, станет карательным механизмом при малейшем разногласии, создаст запрет на воспитание детей и многое другое.
— Говорить о том, что этот законопроект вводить нельзя, потому что он будет использоваться против людей, нельзя, ведь мы нашим законопроектом не отменяем возможность подать иск о клевете или защите чести, достоинства и деловой репутации, — подчеркивает Алена Попова.
Несмотря на то, что противников закона меньшинство (опрос ВЦИОМ показал, что 70% респондентов считает, что отдельный закон о профилактике семейно-бытового насилия в России необходим), они выступают очень слаженно, считает Алена Попова. Чтобы развеять в общественном сознании мифы о вреде закона, необходим масштабный культпросвет.
— Очень большую роль играет донесение информации до родительского сообщества, которое очень консолидировано и очень беспокоится, что какое-то новое законодательство даст опеке возможность, например, отобрать ребенка за то, что ты ему картошку фри не купил, — объясняет она.
Но если общество будет знать, как вести себя при встрече с различными проявлениями семейно-бытового насилия, закон будет работать эффективно.
«Система на стороне насильника»
Вспоминая, почему она сразу не вызвала скорую и полицию, Инна Коляда говорит о том, что была страшно напугана и растеряна — до этого ей не приходилось сталкиваться с физическим насилием лицом к лицу. Что делать в таких ситуациях, она просто не знала.
— Сначала, когда это случается, ты думаешь: “Почему это случилось со мной? В чем я виновата? Чем я это заслужила?” И об этом очень стыдно рассказывать, это история как будто из плохого кино, — говорит Инна. — Я думала, что все скажут: “Как же ты не заметила сразу, зачем ты его впустила в дом, почему не заметила тревожных звоночков, почему прощала все его грубости?” Мне было очень стыдно, что это со мной произошло, что я допустила это в свою жизнь.
К тому же сначала Александр, по словам Инны, писал ей о своем раскаянии и просил прощения. Она признается, что тогда ей даже было его жалко.
— Особенно, когда приезжает его мама, она плачет, она говорит: “Он чудовище, но пожалуйста, прости его, не замыкайся в себе. Пожалуйста, не думай, что все мужчины такие. Я не прошу вернуться к нему после такого кошмара, но, пожалуйста, сохрани себя, не сойди с ума от горя”. И жалко его, жалко маму — смесь чувств ужасная, — рассказывает Инна.
Однако после того, как она подала заявление в полицию, Александр написал пост на Facebook, в котором заявил, что Инна была пьяна, напала на него первой и сама спровоцировала его.
— Отношение полиции заставляет жертву чувствовать себя уязвимой, сомневаться в том, что она может победить, — говорит Алена Попова. — Это способствует тому, что пострадавшие могут делать несколько шагов назад, потому что когда человек уже пострадал от насилия, это сильнейшая психологическая травма, и человек в этой травме понимает, что бороться бесполезно, потому что ощущение, что вся система на стороне насильника.
Изменить это должен законопроект о профилактике семейно-бытового насилия. Среди прочего авторы документа предлагают просвещать правоохранителей, чтобы они знали, как работать с жертвами домашних тиранов, а не отмахивались от них.
— Сейчас складывается впечатление, что как поступать в каждой конкретной ситуации каждый представитель правоохранительной системы решает самостоятельно на основе своего собственного жизненного опыта, — говорит Алена Попова.
Оценить риски
Главное, о чем стоит помнить, когда речь идет о законопроекте против домашнего насилия — это то, что он направлен прежде всего на профилактику, которой в России на законодательном уровне нет. Тем не менее Елена Болюбах отмечает, что в последнее время женщины стали чаще обращаться за помощью на горячую линию кризисного центра на ранних этапах — еще до первых побоев.
Психологи кризисного центра даже создали тест оценки рисков, чтобы любая женщина могла определить степень угрозы в отношениях. Если окажется, что вероятность тех или иных эпизодов насилия высока, женщине предложат обратиться к «тревожному чемоданчику».
— Это такая памятка на случай, если женщина уже увидела риск, оценила его, поняла, что находится в небезопасных отношениях, но по какой-то причине прямо сейчас не может покинуть место, где она проживает с обидчиком, — объясняет Елена Болюбах. — При этом стоит подумать о том, что понадобится взять с собой, если придется срочно покинуть небезопасное место — для этого можно использовать «тревожный чемоданчик».
Чем больше об этом говорится, тем больше женщина, находящаяся в насильственных отношениях, может рефлексировать это насилие и понять, что это не нормально
Когда закон примут, говорит Алена Попова, сначала количество заявлений о домашнем насилии увеличится, потому что пострадавшие поймут, что они под защитой, и начнут обращаться в правоохранительные органы. Елена Болюбах уверена, что женщины уже стали чаще обращаться в кризисные центры, на горячие линии и другие ресурсы НКО во многом благодаря тому, что о проблеме насилия в семье стали больше рассказывать в медиа.
— Информационная волна могла создать прецедент повышенного обращения, — объясняет она. — Чем больше об этом говорится, тем больше женщина, находящаяся в насильственных отношениях, может рефлексировать это насилие и понять о том, что это не нормально и пора обратиться за помощью.
Сейчас функцию помощи жертвам семейно-бытового насилия берут на себя некоммерческие организации. Но пока их катастрофически не хватает: по словам Алены Поповой, часть кризисных центров и НКО сильно пострадала из-за пандемии, некоторые были признаны иностранными агентами, что сильно усложнило работу. На всю Москву с населением в 12,5 миллионов человек государственный кризисный центр помощи женщинам и детям всего один. А есть города, где бюджетных организаций нет вообще.
— К сожалению, есть города и поселки в России, где нет кризисных центров для женщин, — говорит Елена Болюбах. — Самое верное, что мы можем рекомендовать, это прежде всего посмотреть государственные отделения помощи женщине, семье и детям — они есть практически в каждом регионе, — оттуда пострадавшую могут направить в ближайшую НКО.
Государство же должно заниматься поддержкой кризисных центров, уверена Алена Попова. Причем организации помощи должны быть в каждом городе, а в случае мегаполисов закон должен определять, сколько центров помощи необходимо на определенное количество жителей
— Самый лучший слоган — кризисный центр в каждом доме, — подчеркивает она. — Чтобы если в подъезде происходит насилие, человек знал, куда ему забежать, к кому обратиться, чтобы быть в безопасности до тех пор, пока не приедет полиция.
Отношение полиции заставляет жертву чувствовать себя уязвимой, сомневаться в том, что можно победить. Пострадавшие могут делать несколько шагов назад, потому что ощущение, что вся система на стороне насильника