Чаула совмещал должности главного инженера ТЭЦ и ответственного за строительство ее второй очереди.
Небольшого роста, круглый как шарик, с неизменной белозубой улыбкой на широком лице, легкий в общении, при этом прекрасно знающий свое дело специалист, он как-то сразу, буквально с первых минут разговора, становился «своим в доску парнем» для советских строителей, с которыми общался на русском языке, а для индийского персонала, обслуживающего станцию, и для строительных рабочих был строгим, но доброжелательным руководителем, заслуживающим их искреннего и глубокого уважения.
В отличие от Чикоберидзе, который, с первых минут и до завершения рабочего дня, носился по станции, Чаула предпочитал большую часть времени проводить у себя в каморке на задворках угольного склада ТЭЦ, которую гордо именовал своим рабочим кабинетом. Так как внутри кабинета я никогда не бывал, описывать мне нечего. Зато рядом с кабинетом, а именно над входной дверью, я впервые в жизни увидел хамелеона. Слово «увидел» здесь, правда, не совсем уместно, потому что даже после того, как Чаула мне на него указал, я его не увидел. Поймав мой недоумевающий взгляд, Чаула рассмеялся, поднял с земли веточку и, используя ее как указку, ткнул в то место, где, как я потом и далеко не сразу, все-таки разглядел, он, хамелеон, вытянувшись в струнку на полусогнутых лапах, задрав голову и оттопырив хвост, пепельно-черного цвета угольной пыли, стоял на стебле покрытого этой пылью плюща.
Так как Чаула довольно сносно владел русским языком, мое с ним общение никак не было связано с моей профессиональной деятельностью переводчика, зато сыграло решающую роль в ее, этой деятельности, становлении. Но, по порядку.
Когда я был назначен переводчиком на ТЭЦ, ребята очень обрадовались, и первое, что попросили меня сделать – это перевести на английский язык график цикла монтажных работ по турбине, русский вариант которого висел на доске объявлений.
Мне выдали чертежи всех узловых компонентов оборудования паровой турбины, включая трубопроводы и другие виды оснастки, относящиеся как к сборке, так и эксплуатации агрегата. Все подписи на чертежах были выполнены на русском и английском языках. Благодаря этому, я был полностью уверен, что справлюсь с задачей.
Просидев два вечера над чертежами и русским вариантом графика, я добросовестно и, как мне казалось, с соблюдением всех терминологических тонкостей, перевел его на английский язык. Кто-то из наших монтажников каллиграфическим почерком с использованием разноцветной туши перенес мой текст на огромный лист ватмана, и утром следующего дня этот новоиспеченный англоязычный график уже висел на доске объявлений рядом со своим русским собратом.
Когда издалека я увидел группу толпившихся возле нового графика молодых индийских инженеров, тыкавших в него пальцами и что-то оживленно между собою обсуждавших, то поначалу обрадовался своему первому переводческому успеху. Но радость моя тут же испарилась, когда услышал смешки и нелестные комментарии в свой адрес. Не смеялся только один человек. Это был Чаула.
Когда я подошел к стенду, смешки смолкли, и все, кроме Чаулы, разошлись. Чаула же, добродушно улыбаясь, поздоровался со мной за руку и сказал по-английски:
- Вы на них не обижайтесь. С точки зрения английского языка, претензий к переводу нет. А вот с технической точки зрения их масса. И прежде всего потому, что, только и вы не обижайтесь, ваши знания о паровой турбине и, тем более, о методах ее сборки, равны нулю, или я ошибаюсь?
У меня почему-то сразу отлегло от сердца, и я только утвердительно кивнул.
- Если хотите, я прямо сейчас прочту вам небольшую лекцию о том, как работает паровая турбина, и мы посмотрим, как это происходит на практике, а потом пройдем весь цикл ее монтажа от нуля до завершающей стадии. Ну, как, согласны?
И мы пошли.
Читать лекцию под работающей турбиной занятие не из легких. Скажу более, слово «читать», в смысле «излагать», здесь абсолютно неуместно. Правильнее было бы сказать «орать». Что Чаула с блеском и делал, наклоняясь почти прямо к моему уху и отчаянно жестикулируя в тех местах, где визг работающей турбины не давал возможности что-либо услышать.
Спустя два дня после этой экскурсии на стенде появился новый график монтажа турбины на английском языке. Не такой помпезный, как первый, но зато претензий ко мне со стороны индийских инженеров не вызывал.
А опыт работы с материалом, о котором имел только поверхностные знания, мне в дальнейшем очень пригодился.
В течение нескольких месяцев со времени вышеописанного инцидента, во время которых наше общение в основном сводилось к стандартным фразам, типа: «Привет! Как дела?»; «Нормально. А у вас?» произошло событие, которое в лучшем случае можно было бы отнести к разряду странных приключений из-за невозможности понять, что же именно произошло. Поэтому расскажу все по порядку.
Иногда, по большей части во время небольших перерывов в работе, «перекуров», мне все равно приходилось выполнять свои обязанности переводчика. Да я и не возражал, потому что относился к этому, как и все участники, во-первых, как к развлечению, а, во-вторых, как к возможности расширить свои переводческие возможности, поскольку темы разговоров во время перекуров затрагивали самые разнообразные стороны бытия, и затевались в основном с целью подначить друг друга. И именно это, с точки зрения адекватности перевода, для меня лично, было самым интересным.
Каким-то образом ребята пронюхали, что один из молодых индийских инженеров собирался жениться и пристали к нему с расспросами о его невесте. Всех естественно интересовал вопрос, красива ли она, что умеет делать и пр. Парень, как мог, отшучивался и, наконец, заявил, что свою невесту в глаза не видел, что ее ему подобрали родители и что увидит ее в день свадьбы. И тут, как из рога изобилия, посыпались шуточки относительно его будущей брачной жизни и, в частности, сомнения относительно возможности доверять вкусу родителей, ведь жить-то с ней ему, а не им. На что он, вдруг посерьезнев, сказал в ответ:
- Я полностью доверяю своим родителям. Они никогда меня не подводили и сделают все, что в их силах, чтобы бы мой брак был счастливым.
И двинулся прочь.
После неловкой паузы ребята попросили меня догнать его и как-то замять неуклюжую шутку. Но догонять его не пришлось, потому что он сам вдруг остановился и закурил.
Когда я подошел к нему он сказал:
- Я знаю, вы пришли, чтобы извиниться за неудачную шутку. Я не обижаюсь. Я учился в Англии и все понимаю. Ваши и наши традиции очень сильно отличаются друг от друга. Все в порядке.
Пока он говорил, я не отрывал взгляда от его сигареты. Странным было то, что она торчала из его полу-сомкнутой в кулак ладони между указательным и средним пальцами, и он курил, не прикасаясь к ней губами, а втягивая дым из образовавшейся лунки.
Перехватив мой взгляд, он сказал:
- Я так курю, потому, что не знаю: а вдруг на табачной фабрике ее делал неприкасаемый. И этого вам тоже не понять. И по той же причине.
Не знаю, по случайному ли совпадению, или Чауле кто-то рассказал об этом разговоре, но буквально на следующий день после вышеописанного, он, после традиционного обмена стандартными приветствиями, вдруг спросил меня:
- Хотите побывать на индийской свадьбе?
От неожиданности я растерялся и не знал, что ответить. Потом все же сказал, старясь перевести все в шутку:
- Ну, а кто же, будучи в Индии, не желал бы этого?
Судя по тому, что он ответил, я подумал, что его предложение, как и мой вопрос, было скорее риторическим и потому необязательным к исполнению:
- Завтра утром мне обязательно надо быть на складе. Там есть заведующий, один из ваших, которого я с трудом понимаю. Мне понадобится ваша помощь. С Чикоберидзе я договорюсь. Пробудем там до обеда.