В нашем общественном сознании прочно укоренился взгляд на историю России как на смену общественно-экономических формаций, описываемых упрощенным схематичным вариантом марксистской философии истории – «истматом», бывшим в СССР официальной философией. В связи с этим и современные историки и социальные философы, а также различного рода политические идеологи и рассуждают о «российском феодализме», «российском капитализме», «российском социализме» и т.д. Причем различия между взглядами самых противоположных течений в этом вопросе не очень-то и существенны. Все они считают, что есть только один, столбовой путь развития, годный для всех народов и цивилизаций, начинающийся с первобытнообщинной формации и затем, в силу развития техники и форм хозяйствования, проходящий стадии рабовладения, феодализма и капитализма. Причем, раньше всех остальных цивилизаций путь этот прошла цивилизация Запада, поэтому все незападные страны обречены на повторение того, что Запад уже успешно преодолел.
Все различие между российскими коммунистами-западниками или вульгарными марксистами и либералами-западниками состоит лишь в том, что первые считают: за этапом капитализма есть еще более прогрессивный этап – социализм, Россия в 1917 году уже «прорвалась» к нему, но вот теперь, после либерального переворота 1991 года она снова отброшена назад, к капитализму, вторые же считают: капитализм есть высшая точка общечеловеческого прогресса, построение некоего, невиданного «социализма» было опасной авантюрой и теперь Россия вернулась на «столбовой путь цивилизации», к капитализму западного образца…
Этот упрощенно-формационный взгляд на историю России обычно возводят к Марксу и Энгельсу, но это не совсем верно. Создатели марксизма – Маркс и Энгельс были здесь гораздо прозорливее и тоньше своих иных советских учеников и одновременно вульгаризаторов. Много уже написано о неоднозначном и не лишенном «славянофильских» мотивов походе Маркса к «русскому вопросу», выраженному в его невысланных письмах к Вере Засулич (смотрите об этом в книгах С.Г. Кара-Мурзы «Истмат» и проблема Восток-Запад» и «Советская цивилизация»). Менее освещена соответствующая позиция Ф. Энгельса, между тем, она заслуживает подробного внимания.
«Русскому вопросу» посвящена работа Ф.Энгельса «О социальном вопросе в России» (статья 5 из серии «Эмигрантская литература» (1875)). Собственно, эта статья Энгельса содержит критику учения русского народника Ткачева об особом русском пути к социализму, минуя капитализм. Энгельс при этом выступает с позиций откровенно европоцентричных: он не отрицает специфики российской экономической жизни, состоящей прежде всего в том, что в России есть крестьянская община, но он считает эту общину не неким своеобычным и неповторимым порождением русского или славянского духа; отнюдь, Энгельс указывает, что «общинная собственность на землю представляет собой такой институт, который мы находим на низкой ступени развития у всех индоевропейских народов: от Индии до Ирландии»[1]. То есть русская община, по Энгельсу, есть не что иное как реликт первобытного общества, первобытного коммунизма, чудом сохранившийся в Северной Евразии до эпохи, когда в тамошних городах стал уже развиваться капитализм. Вся специфика России для западника Энгельса, как и для всякого другого западника, лишь в том, что она чудовищно «отстала» от «цивилизованной Европы», застряв не только в феодализме, но и кое в чем сохранив даже моменты первобытного доисторического прошлого! (ведь Энгельс как и любой западник – прогрессист, развитие Запада для него – движение по восходящей линии) Правда, Энгельс в отличии от современных российских западников Энгельс не был русофобом, он не считал, что консервация столь архаичных форм хозяйствования в России есть признак какой-либо феноменальной природной «отсталости» самого русского народа. Энгельс объяснял это объективными условиями. Он связывал, например, существование такой традиционно-общинной формы хозяйствования как артель с одной стороны с влиянием на русских тюркских и финно-угорских племен, для которых, по замечанию Энгельса, еще в большей степени характерна экономика «первобытного коммунизма», с другой стороны, по словам Энгельса: «Суровый климат требует разнородной промышленной деятельности, а недостаточное развитие городов и нехватка капитала возмещается по мере возможности этой формой кооперации»[2].
Однако развитие капиталистических отношений в России, развитие городов, рост капитала сделают, по Энгельсу, артель и общину ненужными, они исчезнут сами по себе и Россия встанет на тот же путь, что и страны Западной Европы.
Вместе с тем, Энгельс критиковал народников не только за то, что они считали крестьянскую общину и артель ремесленников сугубо славянскими или даже русскими специфическими феноменами. Он упрекал их в том, что они не видят диалектической связи между крестьянской общиной и самодержавным государством, идеализируя первую и демонизируя второе. И здесь, думаем, Энгельс выказывал глубокое понимание самобытной структуры российского общества и государства. Действительно, идеалом народников была некая крестьянская, социалистическая Россия, существующая как федерация, построенная снизу и управляемая органом широкого народного представительства, свято охраняющем политические свободы – свободы слова, печати, собраний, выборов… Самодержавие они считали лишь уродливым паразитическим наростом на теле крестьянской России. Энгельс, потешаясь над такой наивностью, показывает, что несмотря на известное отторжение от государства крестьян, виду того, что длань государства в России всегда была тяжела, особенно, для простых людей, община не только не антогонистичная авторитарной государственности и даже деспотизму, но и прямо предполагает их, является их основой. Энгельс пишет: «Русский крестьянин живет и действует только в своей общине… Подобная изоляция отдельных общин друг от друга, создающая по всей стране, правда, одинаковые, но никоим образом не общие интересы, составляет естественную основу для восточного деспотизма; от Индии до России везде, где преобладала эта общественная форма, она всегда порождала его, всегда находила в нем дополнение. Не только русское государство вообще, но даже специфическая его форма, царский деспотизм, вовсе не висит в воздухе (это полемический упрек П. Ткачеву, так как именно он говорил, что русское государство ненавидимо всеми в России и «висит в воздухе» - Р.В.), а является необходимым и логическим продуктом русских общественных условий»
Итак, формула русского, и говоря шире восточного своеобразия, отличия этих цивилизаций от Запада, по Энгельсу такова: авторитаризм в политике, социализм в экономике или правая политика, левая экономика. Россия, как и остальные неевропейские, восточные страны, да и сама Европа в глубокой древности – это кентавр «сильное государство-община». Причем под сильным государством понимается антипод западного демократического государства, ограниченного гражданским обществом, не вмешивающегося в жизнь людей без крайней надобности. Сильное российское государство не оставляет за людьми права на приватную жизнь, оно проникает везде, даже в самые глубинные слои социума, я бы назвал его тоталитарным, если бы этот термин не был нагружен отрицательными ассоциациями и понимался бы буквально (напомню, что слово «тоталитарный» происходит от латинского слова «целостность»).
По Энгельсу получается, что Россия имела и имеет как бы две истории: с одной стороны в ней имелись внешние проявления формаций, которые описывает марксизм – феодализма, капитализма (естественно, русский феодализм и русский капитализм также сильно отличались от западных аналогов, но все же тут возможно хотя бы проводить параллели). С другой стороны, с доисторических времен до 19 века в России сохраняется неизменным ядро ее национального бытия, сочетание крестьянской общины и авторитарной политической власти (помещик и сельская община, вече и князь и т.д.).
Наконец, Энгельс был решительно не согласен с народниками в том, что на основе общины можно совершить прыжок в социализм, минуя капитализм. Капитализм, по Энгельсу, есть необходимая ступень при восхождении к социализму, поскольку социализм невозможен без индустриального базиса, а создание его, модернизация, как показал опыт Запада, предполагает развитие торгово-денежных, рыночных, капиталистических отношений. В 1922 году, полемизируя с меньшевиком Сухановым, Ленин, правда, «поправит» Энгельса, конечно, не называя великого имени. Ленин будет утверждать, что есть еще и другой, незападный, российский и восточный путь модернизации – построение современной промышленности и проведение культурной революции под руководством сильного, так сказать, «предсоциалистического» государства. Болезнь и скорая смерть помешали Ленину развить эту оригинальную мысль в полноценную концепцию, но очевидно, что, начни он ее создавать, он обратился бы к своей теории империализма и рассуждал бы примерно в следующем духе: Запад, перейдя к империалистической фазе, сам перекрыл другим странам путь капиталистической, рыночной модернизации; Западу не нужен высокоразвитый российский капитализм, Западу нужна Россия как сырьевой придаток, поэтому нам никакой другой модернизации, кроме государственной, и не остается (подробнее об этом смотрите в нашей работе «Ленин как левый патриот» («Отечественные записки» №66 от 2 июня 2005 года)). Однако, Энгельс, конечно, ничего не знал о теории империализма, они с Марксом рассуждали в рамках теории «равномерного» распространения капитализма по миру, отсюда вывод Энгельса о прогрессивности капитализма в России, он ведь не знал, что это будет сырьевой, периферийный капитализм.
Правда, все равно Энгельс не особенно верил в перспективу российского капитализма. Он был убежден, что очень скоро начнется пролетарская революция на Западе, которая покончит с мировым капитализмом, а значит, и с российской его разновидностью. И только в этом случае, замечает Энгельс, община, если она к тому времени сохранится, станет основой для социалистического строительства в России (под которым, как видим, Энгельс имеет в виду «нормальный» (с его точки зрения) социализм, «как на Западе», а не специфический «русский социализм»).
С другой стороны Энгельс в конце 19 века не сомневался, что Россия и сама по себе стоит на грани революции. «Что положение русских крестьян со времени освобождения от крепостной зависимости стало невыносимым, что долго это удержаться не может, что уже по этой причине революция в России приближается, - это ясно» - писал Энгельс и далее спрашивал – вопрос лишь в том, каков будет результат этой революции?». Энгельс отмечал при этом, что революцию начнут «высшие классы столицы», а затем подхватят крестьянские массы (и в этом он оказался совершено прав). Итак, по Энгельсу выходило, что к «настоящему», то есть индустриально-западническому социализму Россию еще не готова, потому что для него нет индустриального базиса, капитализм в России слаб и глубоко развиться ему не даст сама политика правительства, которая буквально подталкивает народ к революции. Следовательно, революция в России будет антикапиталистической и крестьянской и породит некий общинный проект, отражающий привычное для русского крестьянина общинное жизнеустройство. Кроме того – Энгельс это прямо не пишет, но это легко выводится из его рассуждений о специфике России – это общинная экономика постреволюционой России будет иметь надстройкой государство, напоминающее прежнее самодержавие или, как выражался западник Энгельс, «восточный деспотизм».
Если затем произойдет коммунистическая, пролетарская революция на Западе, то под руководством передового западного пролетариата этот крестьянский проект можно будет «подтянуть» к «более прогрессивному», пролетарскому социализму, и соответственно, надстройку «нового самодержавия» преобразовать в «пролетарскую демократию». . Если же нет, то Россия так и остается страной общинной, но не социалистической в марксистском, антиэтатистском смысле слова, и, как и прежде, крайне авторитарной.
Удивительно, что Энгельс оказался подлинным пророком, гораздо более прозорливым, чем все русские демократы-народники и марксисты-западники вместе взятые. Его анализ, действительно, показывает самую суть советского строя, который, действительно, представлял собой традиционный для России синтез общины и сильного государства, но в новой форме – в качестве общины выступали советские заводы, фабрики и колхозы с их коллективистским жизнеустройством, в качестве служилого самодержавного государства – партия коммунистов с вождем во главе.
В отличии от меньшевиков, Энгельс не только предвидел Октябрьскую революцию, не укладывавшуюся в схемы вульгарного марксизма, но и правильно, по сути, объяснил ее характер, движущие силы и направленность (конечно, при этом давая ей оценки противоположные тем, какие ей давали наследники славянофилов, приветствовавшие ее как национальную революцию, например, евразийцы).
Энгельс, правда, не мог предположить, что эта крестьянская и этатистская по сути революция будет возглавлена марксистами, и потому крестьянский общинный проект да еще с довеском вождистской идеократии будет осмыслять себя в терминах сильно упрощенного и идеологизированного марксизма. Кроме того, Энгельс не мог даже догадываться, что необходимую задачу модернизации России, перехода ее от аграрной к индустриальной державе осуществит не «прогрессивная русская буржуазия» и даже не «еще более прогрессивные» победившие пролетарии Запада, …пришедшие на помощь «отсталым крестьянам Востока», а … то самое общинное и «деспотичное» государство, которое он объявлял анахронизмом. Что ж, здесь нашей стране помог гений Ленина, а затем и Сталина.
Между прочим, энгельсовская «теория России» объясняет в определенной мере не только зарождение советского проекта, революцию 1917 – го, но и его крах в 1991 году. Объективная историческая миссия советского проекта, по Энгельсу, состояла в модернизации России: индустриализации, культурной революции и т.д. Эта задача была успешно выполнена в эпоху Ленина и Сталина, фактически, к 1950-м годам. Дальше, по мысли демиурга советской цивилизации – Ленина ничего не оставалось, как ждать революции на Западе. А она не произошла. Советское общество должно было поставить перед собой иную, новую историческую задачу, но это мешала сделать идеология вульгарного марксизма, которая не позволяла даже осмыслить историческое предназначение советского проекта. В рамках этой идеологии можно было выдвигать лишь изначально абсурдные и невыполнимые задачи, вроде построения коммунизма к 1980-му году, по сути, дискредитирующие советский проект. Таким образом, общество без цели стало деградировать и разлагаться и знаменитая «оттепель» 60-х была уже началом этого разложения. Высшей же степени оно достигло в наши дни …
Не может не удивлять тот факт, что характеристика особенностей России, данная Энгельсом, совпадает с характеристикой, данной ей русскими консервативными мыслителями ХХ века (славянофилами Данилевским и Леонтьевым, евразийцами Савицким и Трубецким и др.), хотя, разумеется, они исходили из разных мировоззренческих оснований и соответственно давали различные, диаметрально противоположные оценки этим особенностям. Это совпадения взгляда «слева» и взгляда «справа» само по себе показательно и говорит о том, что перед нами не абстрактная теоретическая конструкция, оторванная от жизни, а реальный факт, лишь по-разному оцениваемый разными политически-идеологическими направлениями. Кроме того, это залог плодотворности союза нынешних творческих русских марксистов, учитывающих цивилизационный подход (КПРФ) с творческими русскими консерваторами, принимающими национальный характер советской цивилизации (просоветская часть православных патриотов).
Рустем Вахитов
[1] - К. Маркс, Ф. Энгельс Избранные произведения Т. 2 М., 1979 С. 425
[2] - там же С. 422
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!