Рассказ «Человек-приёмник» вышел в сборнике Даши Стрельцовой «Неслучившееся» в независимом петербургском издательстве Чтиво. Релиз сборника состоялся в декабре 2018 года.
Сначала я подумала, что у меня завёлся сверчок. Я села в кресло. Я включила торшер, потому что в этом углу комнаты всегда темнело раньше, чем во всей квартире. Я открыла книгу. И тут он застрекотал — где-то здесь, совсем рядом. Тихо, но звонко и отчётливо — тррр-трр-трр. Я огляделась, ожидая увидеть его в кругу света на полу, но не увидела. Да и откуда взяться сверчку в центре города, в квартире на шестом этаже?
Это было только начало, и я ещё не знала, какая странная штука произойдёт потом. Но лучше рассказать обо всём по порядку, правда?
Сверчок пострекотал и исчез, но через несколько дней я стояла под душем и вдруг услышала музыку. Она играла не у соседей, как мне сперва показалось. В общем, если быть точной, она играла у меня в голове. Но без всякого моего усилия. Это не я её там, в голове, проигрывала — она звучала сама по себе. Это была совершенно незнакомая музыка, я никогда её не слышала. И ещё она была странная: как будто сразу несколько разных мелодий сложились вместе, образуя что-то нелепое, но гармоничное, вкрадчивое и в то же время успокаивающее.
Не зная, что думать, я замерла под струями тёплой воды с флаконом шампуня в руках и слушала звуки из собственной головы. Я не успела испугаться, не успела сказать себе, что пора записаться к врачу — музыка оборвалась так же внезапно, как началась, и мне стало даже обидно, что я не дослушала её до конца.
И наконец, ещё через два дня, я услышала первые слова.
Я лежала в своей постели, обняв подушку, и рассматривала световые пятна на стене. Я только что легла, и сон пока что не шёл ко мне. И я услышала…
Пшшш. Пшшшш. Помехи, как по радио. А сквозь них — очень смутные, непонятные голоса.
Я вскочила на постели, села и уставилась в темноту. Сердце билось очень быстро. Мне не показалось. Я слышала всё, что происходило снаружи — отдалённый шум города из открытой форточки, тиканье часов на тумбочке и глухое бормотание телевизора у соседей — и в то же время я слышала в голове помехи и сбивчивые голоса.
Потом помехи прекратились, и я уже подумала, что всё прошло, но тут старческий мужской голос произнёс:
— Надо купить спички…
Я закричала. Когда живёшь одна, можно позволить себе иногда покричать, и это был как раз тот случай, когда закричать было просто необходимо. Но это не помогло, только сердце у меня забилось ещё тяжелее и лоб покрылся испариной. А голос снова заговорил, не обратив на меня никакого внимания:
— Спички, подсолнечное масло… Что-то ещё было нужно… Да, новые шнурки для ботинок. Ботинки-то в принципе ещё ничего, можно носить. Зоя говорит, что надо их выбросить. Жалко. Не могу. Новые эти натирают и блестят, отвратительно блестят. Да, поменять шнурки — и будет ещё очень даже ничего… Не хочу я их выбрасывать. Я их в Берлине купил. Последняя командировка. Весна была, цвело всё. Зоя говорит, что у меня всегда была эта сентиментальная привязанность к вещам. А сама-то. Все эти её коробочки, ящички, невесть чего там понапихано… Да, не забыть бы про шнурки… Только что-то… Может, Сашке позвонить? Зашел бы в магазин, купил бы мне. Так неохота выходить из дома. Или составить список и прогуляться… Чтобы по сто раз не ходить. А то память уже, конечно… Сейчас. Тут где-то был карандаш. Зою не разбудить бы, хорошо сегодня заснула, рано. Хоть бы у неё не было опять этих кошмаров. Спит? Спит, моя хорошая. Где же карандаш? Ладно, чёрт с ним. Спички, масло, шнурки. Шнурки… Спать пора…
Всё оборвалось, и тишина моей квартиры оглушила меня. Я прокашлялась, пытаясь звуком собственного голоса вернуть себя к реальности. Я посидела ещё пару минут, прислушиваясь, но больше никто ничего не сказал. Я откинулась на подушку и уставилась в потолок.
Я подумала, что после такого ни за что не смогу заснуть. И почти сразу заснула. А проснувшись с утра, я первым делом вспомнила обо всём произошедшем и как-то очень быстро убедила себя, что мне просто приснился странный сон. Наверное, любой бы на моём месте так поступил. Но в глубине души я знала, что это не сон, и ждала, когда всё повторится.
Ждать пришлось недолго. Всего лишь до обеда.
— Десятое, одиннадцатое, двенадцатое, тринадцатое, четырнадцатое, пятнадцатое… Ещё шесть дней. Чушь какая-то, считаю дни, как маленькая! Каждый день считаю… Шесть дней — это уже совсем немного, это уже меньше недели! Значит, ровно через неделю в это же время я буду уже сидеть у моря.
Это была, судя по голосу, женщина средних лет. Я сразу прониклась к ней большой симпатией, если можно так сказать — при этом, когда она заговорила, меня снова накрыло волной страха. Но это был уже не такой дикий страх, как в начале, и к нему примешивалось любопытство. И симпатия, да, симпатия к этой даме, которая считала дни до поездки на море. Я сама ведь всегда так делала, когда впереди было что-то приятное.
— Как же я устала. Шесть дней — это очень много. Это почти целая неделя! За прошлую неделю столько всего произошло, и ладно бы хорошего, столько всякой дряни, это совещание хреновое, на котором я краснела, как школьница, и все на меня смотрели с такой жалостью. Да засуньте вы себе эту жалость… Уволили бы меня уже, и всё. Я бы тогда обратный билет сдала и осталась бы там… Устроилась бы официанткой в какую-нибудь кафешку курортную… Хотя какой официанткой без языка. Ну, уборщицей! Всё лучше, чем это дерьмище. Ненавижу. Какая же я глупая и слабовольная! Нет, не начинай, замолчи! Только этого мне сейчас не хватало. Просто подумай о море. Море. Оно уже там. А я — здесь. Оно меня, конечно, не ждёт, но зато я его жду за нас двоих.
Мне стало грустно, когда она замолчала. Интересно, думала я, почему в какой-то момент связь пропадает? И тут же одёрнула себя. Связь пропадает! Ты что, чёртов приёмник? Какая тебе ещё связь? Не надо в это втягиваться! Сейчас же идёшь в поликлинику и записываешься на срочный приём к психиатру.
И я пошла. Я доехала на автобусе до поликлиники, постояла в очереди в регистратуру. Оказавшись у окошка и заглянув в глаза тётеньке в белом халате, которая выжидающе на меня смотрела, я развернулась и, не сказав ни слова, ушла.
Я шла по знакомым улицам обратно к дому и не понимала, что со мной происходит. Я пообещала себе, что схожу к доктору завтра. Ничего страшного не случится. Мне хотелось послушать ещё. Мне перестало быть страшно. Внезапно, впервые за долгое время, я почувствовала себя такой счастливой, будто мне сделали прекрасный дорогой подарок или будто кто-то очень хороший и любимый обнял меня и поцеловал. Как будто эта странность с голосами в голове была чем-то, чего я всю жизнь ждала, чем-то осмысленным и нужным, а не просто болезнью. В тот момент я действительно думала, что это какая-то болезнь, какое-то душевное расстройство, но почему-то не переживала по этому поводу.
Вечером, лёжа в постели, я снова чувствовала, как колотится сердце — но уже не от страха, а от радостного нетерпения. Я подумала, что можно как-то настраивать себя, включать и выключать — а что, если сработает? Я не представляла, что нужно для этого делать, но решила попробовать самое очевидное. Закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. Вызвала в памяти этот звук, с которого сутки назад всё началось — пшшш, пшшш. И вдруг услышала его на самом деле. А вот и голос. Голос молодой девушки.
— Вот он лежит рядом. Он уже уснул. Как всегда, лёг и сразу уснул — эти его таблетки ему помогают хорошо спать. Или у него просто нет никаких эмоций? Совсем-совсем? Как это возможно… Вот он спит, а через несколько часов настанет утро, он уйдёт, я закрою за ним дверь и больше никогда его не увижу. А если и увижу, то он уже будет просто моим старым знакомым, я не смогу его обнимать, мы не будем вместе готовить ужины и ходить в гости к друзьям. Он станет моим бывшим. Такое слово. Я стану его бывшей. Так надо, мы так решили, так будет лучше. Это взрослое и взвешенное решение. Какие мы молодцы. Как же так! Как же так, Юра, как же так? Я-то думала, всё будет по-другому. Такая беспомощность! Не хочется отпускать его, но никак не удержать. Как же надоело рыдать… Совсем не дышится, нос заложило. Какая я сейчас, наверное, страшная, зарёванная, распухшая. Но кому какое дело. Он меня не видит. Не видел бы, даже если бы не спал. Можно ещё разок потрогать его волосы. Чужой человек в моей постели. Чужой человек, которого я знаю почти два года. Ещё несколько часов, и всё.
Не сразу я заметила, что наступила тишина. По моим щекам текли слёзы, и, поскольку я лежала на спине, они закатывались в уши и неприятно там холодили. И тишина от этого становилась ещё гуще, ещё глубже. Похоже, сеанс на сегодня был окончен.
***
На следующий день я не пошла к психиатру, потому что была суббота. Я очень изящно обманула себя накануне. И субботним утром, заваривая себе чай к завтраку, я испытывала стыдливую радость от того, что у меня есть ещё целых два дня — до понедельника, когда можно будет снова пойти в поликлинику, на этот раз серьёзно и по-взрослому. Как сказала та девушка. По-взрослому. Взрослые поступки.
Я отменила все свои планы на этот день. Я закрыла шторы и села в кресло. Со вчерашнего вечера у меня была уверенность, что этими «радиоволнами» можно управлять. В конце концов, если всё это — плод моего воспалённого воображения, то почему я не могу им распоряжаться, как мне заблагорассудится?
Пришлось подождать полчаса или сорок минут — и я снова поймала волну. Они говорили, я слушала. Они говорили, а я слушала целый день — до самого вечера, с небольшими перерывами. Иногда я дремала в кресле, иногда шла на кухню и что-нибудь съедала, стоя у холодильника, иногда ходила в туалет или выходила на балкон подышать, но там солнечный свет резал глаза — у меня и раньше бывали такие дни, когда я с утра до ночи смотрела взахлёб какой-нибудь сериал. Только сейчас всё было намного интереснее сериала.
Я послушала: парня, который угнал машину и теперь боялся, что его поймают (какое облегчение, что это только плод моего воображения, думала я, и не надо звонить в полицию); женщину, которая ждала ребёнка, и вся была в радостном волнении, постоянно прислушивалась к своему животу и говорила с ним, называя Мишенькой (и я как будто услышала не только её, но и ещё не рождённого малыша тоже); маленького мальчика, который обижался на родителей, потому что они не купили ему самокат на день рождения (это и правда было очень обидно, и я расстроилась вместе с ним); девочку-подростка, которая читала книгу про теорию вероятности и переживала переворот сознания (я позавидовала её юности, полной открытий, и гибкости ума); мужчину, который болел раком и думал над завещанием (сперва меня поразила его прагматичность, но потом я почувствовала, что он очень, очень боится, но скрывает этот страх даже от самого себя). Я ещё раз услышала того старика, которому надо было купить спички и шнурки — на этот раз он предавался воспоминаниям о молодости и думал о том, как познакомился с Зоей. Я снова услышала ту даму, которая ненавидела свою работу и считала дни до моря — она проводила свой выходной почти как я, одна в квартире с задвинутыми шторами, только, в отличие от меня, она собирала чемодан и ругала себя, это же так глупо — собирать чемодан за целых пять дней.
Не пришла ко мне только та девушка, вместе с которой я плакала вчера ночью — та, с банальным разбитым сердцем, которое небанально болело. А я очень хотела её услышать. Я поплакала вместе с ней и теперь очень за неё переживала. Как она там, бедняжка?
Я переживала за них за всех, радовалась вместе с ними, боялась и грустила, я даже не нашла в себе ни капли осуждения к тому парню, который угнал машину, такой он был растерянный и потерянный, это было его первое в жизни преступление, и он уже понимал, что дальше всё пойдёт по наклонной, и как бы смотрел на себя со стороны, удивляясь и сокрушаясь. Я просто не могла его осуждать. Я была внутри его головы, я была внутри всех этих людей, я слышала их мысли. Неужели эти мысли придумала я сама? Откуда они во мне взялись? К вечеру субботы, когда я полулежала в кресле и смотрела на летние сумерки за окном, меня охватили сомнения. Не может быть такого, что я их придумала. Не может быть, чтобы их не существовало. Они слишком живые. Они настоящие.
У меня сильно заболела голова, пришлось выпить таблетку, а потом ещё одну. Примерно с половины девятого мой приёмник молчал, и я испытала даже некоторое облегчение. Лёжа в постели, я чувствовала, как постепенно отступает головная боль, и очень медленно погружалась в сон.
— Как же теперь думать о чём-то, кроме этого? Боже, какой это был отвратительный день. А ночь будет ещё хуже.
Я резко проснулась — сна как не бывало — и широко открыла глаза. Снова голос в моей голове — я узнала сразу, это она, та девушка.
***
— Самое скверное, самое мерзкое, что я теперь ещё долго-долго буду жить в этом бесплодном и утомительном ожидании! Я буду ждать, что он передумает, пожалеет, вернётся или хотя бы подаст мне знак. А потом, потом, когда я его забуду, это ожидание постепенно перельётся в другое, не менее тяжёлое и утомительное — и я буду ждать, когда появится кто-нибудь новый, кто-нибудь, кто меня полюбит, потому что сама я на это никак не способна. Вот, посмотри в зеркало. Что это за лицо? Когда кто-то говорит, что я красивая, мне кажется, что у человека с головой не в порядке — или что надо мной издеваются. Ээээ! Бэээ! Мерзкая рожа!.. Замечательно, молодец! Разбить зеркало — это очень по-взрослому. Теперь тут повсюду осколки. Надо их собрать. Я слышала, если крошечный осколок попадёт через кожу в кровеносную систему и дойдёт до сердца, можно умереть. Вот так вот вдруг раз — и всё. И никто не узнает почему.
Я сглотнула и замерла в ожидании — мне было неприятно, что она замолчала после таких слов, одна на один с разбитым зеркалом, и вдруг я сказала вслух:
— Ты меня слышишь?
Что за глупость! Кажется, надо было всё-таки не откладывать поход к врачу, потому что теперь я окончательно свихнулась. Я не только слышу голоса, но и разговариваю с ними. Впрочем, она мне не отвечала.
Первые полминуты. А потом ответила. Ну или не совсем.
— Со мной что-то конкретно не так. Я, конечно, люблю внутренние диалоги, но это сейчас был вообще не мой голос. Боже. Была бы какая-нибудь таблетка, какое-нибудь снотворное. Очень страшно. И эти осколки тут ещё повсюду.
— Послушай, — снова сказала я, громко и настойчиво. — Если ты меня слышишь, просто ответь мне! Я правда разговариваю с тобой, ты не свихнулась.
— Слышу.
Её голос был сдавленным и нерешительным. Я вскочила с кровати в невероятном возбуждении.
— Или мы обе свихнулись! Или я свихнулась… Не знаю, что это всё значит. Как тебя зовут?
— Дина… Что происходит? Ты кто?
— Я… как бы сказать. Я — человек-радиоприёмник. Или сумасшедшая. Это я ещё не выяснила. Но если ты правда существуешь… Я, в общем, слышу твои мысли. Но я реальная. У меня есть мобильный телефон, вот: восемь девятьсот три пять пять два… Постой… Что я несу…
— Где ты?
— Я? Я у себя дома. В своей квартире. А ты?
— Я тоже у себя. Я тут одна, и я разбила зеркало.
— Я знаю, я же слышу, о чём ты думаешь. А в каком ты городе?
— В Москве. А ты?
— Я тоже!
— Правда? Послушай, а ты… ты можешь ко мне приехать? Я тебе вызову такси…
Я не знала, что ответить. Я уже открыла рот, чтобы сказать: да, конечно, конечно же я приеду, сейчас же примчусь! Но потом вдруг вспомнила: психиатр, голоса в голове, куда ты попрёшься на ночь глядя? В гости к выдуманному человеку, с которым ты разговариваешь вслух, вместо того чтобы спать? Я молча металась по комнате и даже не сразу заметила, что одеваюсь. Как будто какая-то часть меня уже приняла решение.
— Ты здесь? Прости, не надо было тебя просить.
— Я уже одеваюсь. Скажи адрес.
И вот я еду в такси, за окном ночь, огни проносятся, я смотрю в затылок таксиста, по радио играет какая-то дурацкая музыка, и я говорю: выключите, пожалуйста, спасибо. Мне надо подумать, я сижу, стиснув пальцы, но о чём думать, непонятно, просто такой шум в голове, такая взволнованность. В ближайшие пятнадцать минут я выясню, свихнулась ли я — или у меня сверхспособности. Возможно, некоторые скажут, что это одно и то же. Но если эта Дина правда существует, если я сейчас позвоню в домофон, поднимусь в лифте, и она откроет мне дверь, и я увижу её, и она поймёт, кто я, и в её комнате будут лежать осколки зеркала. Значит, всё это было не зря. Почему-то именно эта фраза крутилась у меня в голове. Значит, не зря.
Я выхожу из такси, звоню в домофон, гудок, гудок, и я слышу голос. Её голос. Напуганный, неуверенный:
— Это кто?
— Это я. Дина, это ты?
— Открываю.
Подъезд, лифт, девятый этаж и вот она, приоткрытая дверь. Она стоит на пороге и смотрит на меня со смесью испуга и облегчения. Ей на вид лет двадцать, но что-то есть в лице, от чего становится ясно, что на самом деле она старше, у неё высокие скулы и короткие тёмные волосы, она одета в заношенное красное платье. Вот она. Живой человек из плоти и крови. Не галлюцинация. Не сон. Я подхожу и крепко обнимаю её.
Я помогла Дине убрать разбитое стекло, а она сделала мне чай. Я рассказала ей о том, что случилось со мной в последние дни и как я её услышала впервые. Я видела, что ей сложно поверить, но другого выхода не было — она сама всё слышала, мы разговаривали как настоящие телепаты, и вот я здесь, сижу на её кухне. Мы пошли в круглосуточный магазин, и купили сигарет, и до рассвета просидели на её балконе, болтая обо всём на свете. Утром мы легли спать — она настойчиво уступила мне свою кровать, а сама легла на диване. И когда я проснулась несколько часов спустя, я всё ещё была у неё дома. И всё это уже не вызывало такого сильного удивления. Всё было так, и всё было хорошо. Она проснулась раньше и готовила завтрак.
— Доброе утро, — сказала я.
— Привет, — сказала Дина. — Знаешь, я очень рада, что ты меня нашла и приехала, просто ужасно рада. Если честно, я была близка к тому, чтобы порезаться этим осколком зеркала. А теперь у меня почему-то такое чувство, что всё наладится.
И мы сели есть. Яичница была пересолена до невозможности, но я ничего ей не сказала — не хотелось обижать. Хорошо, что она не могла читать мои мысли. Впрочем, я её — тоже.
***
Вот так и закончилась эта история. После того, как я приехала к Дине, мой радиоприёмник замолчал. Всего два дня я была человеком со сверхспособностями, а потом всё прошло само по себе, резко и бесследно. И я могла бы думать, что мне это приснилось или померещилось, но наша дружба с Диной — а мы крепко подружились с той самой ночи — была ярким доказательством того, что эта странная штука действительно приключилась со мной. Но осталось и ещё кое-что. Все люди вокруг стали для меня какими-то другими. Тёплыми какими-то, что ли, наполненными. Я смотрела на них и видела их, и знаете, с тех самых пор я напрочь разучилась кого-то за что-то осуждать или тем более ненавидеть. Не знаю, хорошо это или плохо. Просто вот так уж оно есть.
Другая современная литература: chtivo.spb.ru
