Что есть жизнь? Бесперебойное функционирование систем в бесконечном, отлаженном ритме, не прерывающемся ни на секунду? Физическое бытие, одновременно хрупкое и идеально выстроенное миллиардами лет эволюции? Это плоть, кровь и лимфа, заключенные в пористую оболочку кожи? Это органы, саморегулирующие работу друг друга под руководством тонкого дирижёра – мозга – управляющего всеми процессами, проходящими внутри организма?
«Не только». - Ответите Вы и будете правы. Жизнь не то, что вмещает наше тело, не циклы сна и бодрствования, не дыхание и не обменные процессы, поддерживающие наши органы в живом состоянии. То – жизнедеятельность, а не Жизнь (та самая, с большой буквы), к которой мы стремимся и которую создаём.
Вегетативное, физическое существование – ничто без высшей нервной деятельности. Без нашего ментального «я», с его стремлениями, рефлексией, способностью желать чего-то, печалиться и радоваться, любить и сопереживать.
«Пока горит огонь, сосуд не пуст», - прошептал пересохшими губами Калашников, качаясь на волнах бреда, услужливо подброшенного его подсознанием…
Он видел паренька – худого, светлолицего – отмеченного Зоной, как и он сам. Жаждущего, метущегося, погоняемого вперёд смутными предчувствиями и странными снами. Когда пришёл его час, он не принял Дар Зоны, отринув его столь резко, что монстр, принесший его в пионерский лагерь под Щёпловкой на секунду опешил.
«Бойся данайцев, дары приносящих», - крутилось у Калаша в голове, будто засасывая его в водоворот. Но то был не бред, не сон и не обморок, а Высшее откровение, почти Евангельское, ибо у каждой новой веры всегда есть свои последователи и пророки…
Зона уже давно перестала быть просто объектом. Будучи живой и переменчивой, она жила, развивалась, приносила свои плоды. Как и мы сами, приходя в этот мир: любя, размножаясь и уходя снова в землю пеплом и прахом.
Микрокосмос её организма со временем породил жизнь. Слегка извращённую, странную, непонятную человеческому уму. Но есть ли в том вина Зоны, или все же дело в человеке, развитом недостаточно, чтобы осознать и подстроиться под процессы, бурно проходящие в ее разуме и чреве?
Калашников надрывно всхлипнул, отстраняя все человеческое, что было в нём, что теплилось и жило, изредка щекоча его нутро сомнениями, мечтами и прочими исключительно «людскими» эмоциями. Будто непроницаемый купол накрыл эти чувства, освобождая дорогу новому ощущению глубинного единства с самой Матерью-Зоной.
А потом сознание выключилось, и откровения полились как из рога изобилия. Он не знал, как их трактовать и как с ними справиться. Способен ли его человеческий мозг стать вместилищем такой бездны информации? Выдержит ли он или сойдёт с ума, как Васильев? Тот самый Дима Васильев, которого он никогда не знал, но с которым был един сейчас, напитываясь его чувствами, проходя ЕГО путь от беспечного подростка до могущественного, темного мутанта, от существования которого зависит равновесие Зоны…
Он шел его дорогой, жадно впитывая опыт, запахи и звуки окружающей Васильева реальности. Он чувствовал его БОЛЬ, проходил вместе с ним этапы мутаций. А потом он познакомился с Доктором. Забавным и мудрым стариком, стоящим по другую сторону. Как две чаши весов, как день и ночь, как черное и белое, как жизнь и смерть – они дополняли друга и не могли существовать по-отдельности.
Доктор получил от Монолита Дар Жизни, а Дима Васильев – Дар Смерти. И когда придёт срок, каждый из них должен обзавестись преемником, дабы сохранить равновесие сил.
Тёмный сталкер, о котором болтали без разбора в «рыгаловках» Зоны – никто иной, как Васильев, призванный карать за любую несправедливость. Доктор же – напротив – оберегал каждую живую тварь от мелкого тушкана до бестолкового, бравого сталкера, пришедшего в Зону поживиться Её дарами…
На грани сна и бодрствования, Калашу казалось, что он смотрит немое кино, будто заранее зная, какие слова произнесут герои. Диалоги сами возникали в его голове… А точнее, уже давно там были… С самого его рождения.
«Ты хотел знания? – Спросил бесстрастный голос. – Но знаешь ли ты его цену?»
Безусловно, Калашников знал. И стократно жалел, что не остался в своей шикарной, московской квартире, ведя размеренную, праздную жизнь богача. Отлаженный бизнес, красотка-жена, мягкие, хлопковые простыни против холодных схронов и вечно пьяных сталкеров в пропахших сивухой барах Зоны... Но одновременно с тем он ликовал. До мурашек, до тошноты, смеясь, как маньяк, оценив задумку невидимого режиссёра.
Он больше не был Тёмным Сталкером, а шёл по проселочной дороге из Дитяток в Зону. С досадой зажимая разбитую губу худющей рукой, он не плакал, не злился, а размеренно дышал, пытаясь унять разбушевавшееся сердце. Ещё неделю назад его старший брат ушёл в Зону, оставив его с бухающим по-черному батей. А сегодня тот напился и всласть измутузил до кровавых соплей ничего не понимающего сына… Бил так, что кровь, наполняющая его рот, скатывалась густыми, неровными струйками на грудь, усыпая ассиметричными пятнами старую футболку. В ней он и ушёл, не смотря на октябрь, накинув на плечи лёгкую куртку. Рядом с ним, на поводке, трусила дворняга - Лэсси. "Прибьёт ее батя по пьянке, - размышлял парень, глядя на её худое, клокастое тельце. - Жалко животину... Ну и подсуропил мне Серый, - с какой-то небывалой грустью подумал он. – Хоть бы адрес оставил… И трубку не берёт – как в воздухе растворился».
- Здорова, бродяга, - догнал его невысокий мужчина в очках. – Мне тут местные передали, что ты в Зону решил рвануть? Вот так, с собакой и без снаряги? По какому случаю кипиш?
- Брата ищу, - неприветливо буркнул парень, но темпа не сбавил.
- Да не беги ты так, торопыга. – Запыхался «очкарик». – Как брательника кличут? Может, подсоблю, чем смогу.
- Серый, - неожиданно остановился подросток. – Ты – сталкер? – Округлил он глаза и уставился на мужичка.
- А то, - подмигнул тот, потрепав за загривок необычно спокойную Лэсси. – Пойдём, отведу тебя к брату. – И протянув подростку пачку бумажных платков, вздохнул. – Да, ну и потрепала же тебя жизнь… Как звать-то?
- Мутом меня кличь, - сдвинул брови парнишка.
***
Очнувшись в осколках Монолита, Калаш долго не мог прийти в себя. Но теперь он помнил всё до мельчайших деталей. Мелкие ранки, как от иголок, на руках и лице, саднило.
Рядом лежал неподвижный и немного бледный Воронин. Рана на его затылке ещё немного кровила, но уже изрядно запеклась.
Фанатики к тому времени уже покинули Машинный Зал. Петренко и Шмель, суетились над бездыханным телом Сёмы. Серый и тщедушный, он скрючился у стены, защищая неизвестный Калашникову прибор. А из груди его торчала тусклая, длинная глыба, когда-то бывшая частью Монолита…
Сам Исполнитель Желаний, казалось, навсегда исчез. Но Калашников знал - это только начало.
Взвалив Воронина на плечо, Викинг в одиночку отнёс его к выходу, на воздух.
- Что это было? – Сипло произнёс Кося, стирая с лица кровь. Очевидно, ему тоже досталось градом осколков. – Монолит взорвался… Так вообще бывает?
- Бывает, - ответил Калашников и удивился своему голосу – настолько чужим он был. – Чего только не бывает, я бы сказал…
Петренко обернулся, ненадолго задержав взор на Калашникове, будто задумался. И отряхнувшись, поднялся с земли, указывая на труп ученого:
- Надо сжечь Сёму. А то, чего доброго, зомбанётся или станет матрицей по трупу.
- Чего-чего? – недоверчиво переспросил Кося.
- Кикиморой, бестолочь. – Повысил голос Петренко. – Столько лет Зону топчешь, а как был дуриком, таким, наверное, и помрёшь, Господь, прости!..
- Не газуй, полковник… - неожиданно спокойно парировал Кося. – Выбрались из переделки, значит, Он уже нас простил… Живём дальше. Если всё это, - обвёл он руками усыпанный телами машинный зал, - ещё можно назвать жизнью.
_____________________________________________________________________________________________