На лавке у подъезда сидела пара бабулек. Эдаких божьих одуванчиков, которые есть у каждого подъезды и капали на мозги по графику о том, что пять утра, а твой подъезд ещё до блеска не выдраин.
Им же за глаза было не западло как обозвать Родионову непутной, так и перемыть кости каждому проходящему. Оставь надежды всяк сюда входящий. Сказать что-то обидное, хоть и не существенное нарочно громко. Это ещё щадяще, если так.
Доставалось обычно тем, кто с ними не связывался, либо мог бросить угрозу вызова дурки и выглядело это авторитетно для их седых волос, как их сосед Валерий, к примеру. И то по-тихому, ибо мужиком он был бывалым, работал психотерапевтом в психиатрической набоюдалке. Не церемонился. А она в Куйбышеве была местной Кащенко. Были несколько случаев побегов психически неуравновешенных и оттуда же анонимных (не всегда) звонков в 911. Грешков за старушками некоторыми было чересчур много. Дурка была проверенным вариантом, хоть на них природа уже и отыгралась.
Когда-то Альбина пыталась из комплекса отличника им понравится, не понимала резких слов в адрес каждого прохожего. Жил у них солнечный мальчик Игорь, тот и вовсе всегда становился объектом всеобщих насмешек. Но иногда не природа решает или вид, или ещё что иное, сто обычно спиливается на обстоятельна и шутки. И так просто бывает в жизни, что не просто ты не нравишься ни за что, а в целом… Никто не нравится.
Собственная несостоятельность скатывалась в глухую и беспричинную ненависть к окружающему. С напускной нотой сваливания на настроение, возраст, неумение, недостаточную свою «Положительность».
Таких старушек было две на их дом. От одной отказались дети, начиная делить квартиру при ней же, как шкуру неубитого медведя, ставя перед фактом дома престарелых. А вторую на старости лет начала накрывать идиотия. Причём человеческая, а не диагнозная, где она полностью осознавала, что доставляет не только неудобства, неприятности, людям, семье.
Как-то Альбина ходила ей за мороженным и оставила она ей какие-то копейки, мол, пёс с ними. Потом и припоминала их, чуть не обвиняя в краже. Единственным, что сказал ее отчим, было: «Напомогалась, девочка?». Возможно, тогда-то эта девочка и умерла от белой горячки, от человеческого простого и мелочного желания в бреду под растирание водкой. Осталась Альбина.
И были эти две извечные подружки отнюдь не безвредными, даже в сравнении с компанией выпивающих на детской площадке мужиков или того мальчика Игорька, что соскочил с группы и просто именовался «Веселым дурачком».
Этот раз исключением не стал. Будто не на ком боле было взгляд остановить, хотя у одной у самой дочь залетела в тринадцать и ей ли уж разевать на подобное рот? Бога бы побоялась, в церковь-то чаще, чем на работу ходит, постится, о вселенском прощении проповедует и что в мир нужно нести только хорошее. Неумные пенсионеры.
По таким «Господам хорошим» Альбина носила траур. Не осталось бы у ней ничего святого, так и не западло также было бы мелко подгадить в качестве надписи у подъезда кислотной химической краской или презента у порога. В тот раз ей не понравилось, что девушка «случайно» наехала на оградку их дома со стороны ее куска сада с парой деревьев, что гордо именовали огородом. Были сухи, как гербарий. Естественно, не случайно. Хотя крёстный в этих случаях поизощреннее, на фоне него это так, даже не баловство. Дядька рассказывал, что он своей первой любви признание на асфальте бензином разлил и выжег.
— Приехала с блядок, фашистка…
— Раис Иванна, Sieg Heil, дочери своей привет передавайте, — лениво огрызнулась Родионова, затягивая покрепче ветровку на поясе. Старушка, сегодня оставшаяся без компаньонки, пробурчала что-то нечленораздельное и побледнела лицом от возмущённого негодования. — придётся вам тапочки побелее вашего лица поискать. Неприлично!
Альбина заскочила обратно в машину, оповещая о своём прибытии. Слава завёл двигатель. Парни ели арбуз и по салону разносился несмотря на открытые от духоты двери приятный запах. Он переливался на солнце розоватой мякотью и сочным, на вид, льющимся соком, размещённый у рычага переключения скоростей. Паша протянул ей, срезав тонкий пласт с кожей. Явно кто-то из их дома решили по доброте душевной угостить, до магазина далеко.
Почему-то в Тещином Тупике умудрялось сочетаться даже самое полярное, как в звезде Давида.
Она не без удовольствия откусила смачный кусок, пачкаясь в сладком соке и чувствуя, как стягивает сладость рот. Родионова прикрыла глаза от удовольствия.
— Мы видели, как Макс из подъезда плыл, — первым нарушил тишину Паша. Это было сказано с непониманием, граничащим с осуждением.
— Ну, да, не секрет, что плавает, а корабли ходят, — Альбина провела взглядом предполагаемый маршрут парня.
— Ты, как чувствовала. А чего вообще-то хотела?
— Он не знаю. А я, — она со страдальческим видом ударилась о мягкую обивку сидения головой. — За бинтами эластичными и забыла, черт. Ладно, черт с ними, — махнула рукой Родионова.
Машина круто развернулась, обдавая подошедшую любопытную бабку столбом пыли и горячего воздуха из выхлопной трубы. Она нелепо взмахнула клюшкой, отскакивая в сторону, как молодая. Компания дружно зашлась в разномастном смехе.
Машина притормозила после пятнадцати минут в дороге у магазина, цапнув поднявшийся край плиты дном. Ленин сморщился. Не городские дороги, где можно подскочить на лежачем полицейском.
— Че, типа виски мне, кола вам?
— Виски с колой, — засмеялся Ленин положительно.
Сейчас бы не такую горькую сладость, а как от «Мартелла» подумала Альбина, выдувая пузырь из розовой жвачки.
— Мне с вами идти? — поинтересовалась Родионова, на что Воронов без слов просто открыл дверь. Она засмеялась удовлетворенно и расхлябанно, подаваясь вперёд в прыжке. Но испачкала светло синюю ткань варёных джинс о порог, оставляя серую полосу.
— Да че ты, бля, — вздохнул Ленин, останавливая девушку неожиданно за плечо, чтобы по возможности, на сколько это позволяет, отряхнуть предмет одежды.
Они встретились взглядами. Один непонимающий, но тёплый, а другой излишне самоуверенный. Воронов подмигнул, сощурясь, как кот и только реплика Дементьева.
— Спасибо, Паш.
Тот лукаво улыбнулся, будто это было само собой разумеющимся.
Компания зашла под козырёк, в полукруге которого было всего четыре лавки, остальные продавцы-палаточники прожаривались на улице. Некоторым везло и того меньше. Только проветривать плесень на стенах все равно приходилось, ибо этот участок «Станции 81 километр» удивительно находился в тени и хранил могильную прохладу. Под ногами заскрипела раздолбанная и раскатанная грунтовка. Не Черкизон, безусловно, хотя бы потому что продуктовый и все чего душе угодно не найдёшь, но выторговать можешь.
Особенно, если знать у кого.
Некоторое им доставалось за их своеобразное «Спасибо», где они иногда грозили паяльником особо инициативным людям, которые имели карт-бланш на свинство. И шестерили. Некоторые слов не понимали, но основная масса была не так глупа, чтобы жаловаться, ибо кому верха, а кому… Крыша ведь быстро турнёт с крыши, не говоря о веселых покатушках в багажнике и вырыванием себе могил по первому снегу. Юра Север мало чем отличался от стандартных представителей первого крупного клана. Во многом их не трогали благодаря бывшему парню Родионовой, ибо раменские в области, это как Цем вблизи соседних районов — хлеще и отбивные только поискать, это был диагноз, но быка было пора брать за рога и все в свои руки, чтоб эти самые рога не мешали. Доходился на сторону.
Дементьев прошёлся вглубь, подходя к нужному прилавку, чтобы натолкнуться на побледневшую и испуганную хозяйку. Ее округлённые глаза с полопавшимися капиллярами его насторожили, а хрипящий голос только подтвердил опасения, что что-то случилось. Что-то нехорошее.
— У вас тут че? — упёр руки в боки Слава. — Женщина уже практически закончила с мясом, как он, перегнулся через скрипевшее низкое ограждение.
— Рейд по виду, — повёл плечами Ленин.
— Кто?
— Я не знаю… — произнесла женщина, мотая головой и нервно приправляя непослушными пальцами угол шуршащей скатерти, от неожиданности опустившись на стул.
— Ещё раз, по-хорошему спрашиваю, кто? — каждое слово отделил интонационно Дементьев.
— Кто она тебе все равно не скажет, ибо не знает, наводы пошли, а там ищи-свищи кругом-бегом.
— На пару слов, Аль, — Слава прихватил Альбину за плечо.
— Прошу смилостивиться, дорогие товарищи хорошие, но я пока ещё не просто воздух меж вами.
— Паш…
— Ну, надо же, меня заметили, — закатил глаза Ленин.
На некоторое время повисло молчание.
— Зажигалки не найдётся? — невинно поинтересовалась про «между прочим» Родионова, подходя к дальней стенке. Дементьев принял такое выражение лица, что она подумала невольно, что лучше бы и не спрашивала. — okay, нет, так нет.
— Че за наводы, почему я не знаю?
— Остынь.
— Остынь?! — всплеснул руками Дементьев.
— Потому что ты знаешь. Вспомни погорелое. Навод. А что ещё? Интересный факт выплыл того, что нет людей, что его совершали больше. Но они северные, кто не знаю, но слышала, что свои. И об этом знали. Северные на территории Севера бесчинствуют, интересно, да? А тут, южные подсказали.
— Кто-то травит их, но это повышенное к нам сейчас будет внимание, — фыркнул Паша.
— Если тыкнем в определённого человека — нет. Макс, — предположил, но достаточно утвердительно Слава. Его всегда природная проницательность вытаскивала.
— Территория наша навела, — вразрез словам кивнула Альбина. — вряд ли со злостью совладал, но есть один только пункт того, что это началось раньше и было не одиножды, пока только голое предположение. Ибо кто-то, кто знает мог и прикрыть, мало ли доброжелателей, — не скажет же она, что уже точно знает то, что это Макс. Не оправдаешься и не отпишешься, впрочем, сейчас он заляжет, как премудрый пескарь Чехова.
— Если второй раз? Итак сплошь не в плюс…
— Не будет второго раза, — уверенно заявила Родионова. — но и найти сейчас вряд ли представится возможным, исключительно зацепиться за повод, проблемы с южными вообще не нужны, за ними Москва, — не скажет же, что с сыночком Вахтанга и подавно иметь дел не хочет, хотя бы по причине того, что в контрах и одно веское словцо может решить. И не почем и сколько звезде Давида сиять. Она умеет ждать. И мстить тоже, не зря женская месть считается самой страшной. А она заставит с собой считаться.
Мясо было погружено в багажник, а кола и виски, гретые в руках, закинулись на заднее сидение. Осадок был неприятный, как если бы все говно всплывало по весне. Если так, то оно было бы нелюбимым временем года у Альбины.
#девяностые #история #истории #отношения между людьми #криминал #приключения