В древнем мире заложников брали с двумя целями. Первая, очевидная — чтобы противная сторона, опасаясь за своих, не предпринимала враждебных действий. Вторая несколько менее очевидна и мало понятна нам, живущим в темпе, который измеряется секундами, в крайнем случае — днями; ну, окей, годами. Политик в древности вполне мог себе позволить мыслить десятилетиями, и заложников брали, чтобы обучить их у себя и превратить в агентов влияния.
Иными словами, это был такой культурный обмен. Немного односторонний, конечно.
У древних египтян, например, имелась целая «царская школа», где обучали знатную молодежь из сопредельных земель. Среди них был нубийский царевич Хеканефер, который так проникся египетскими обычаями, что его потом похоронили по египетскому обряду. При этом в гробнице египетского наместника в Нубии, которого в русских источниках стыдливо называют Хеви, а в англоязычных по-простому Huy, этот же самый Хеканефер изображен не только черным, но и в нубийской одежде.
Римляне переняли эту практику в древнейшие времена. Знаменитый историк Полибий, один из самых проницательных исследователей римского государственного устройства (его идеями во многом вдохновлялись американские отцы-основатели), входил в число тысячи греческих заложников, которых римляне взяли после победы над македонским царем Персеем.
Полибий получил прекрасное образование и был дружен с самыми влиятельными деятелями той поры. Не всегда все проходило так гладко. Галлы, например, как-то раз обиделись на римлян, что те «забирают у них детей, называя это взятием заложников» (Юлий Цезарь, «Записки о галльской войне», 3:2).
Римлянам иногда приходилось видеть изнанку этой практики, то есть самим становиться заложниками.
Самый известный римский заложник — это, пожалуй, Марк Атилий Регул. В «Евгении Онегине» секундант Ленского Зарецкий некогда «отличился, смело в грязь / С коня калмыцкого свалясь, / Как зюзя пьяный, и французам / Достался в плен: драгой залог! / Новейший Регул, чести бог, / Готовый вновь предаться узам, / Чтоб каждым утром у Вери / В долг осушать бутылки три». Вери — парижский ресторатор, объясняет Пушкин в примечаниях, а Регула не объясняет, Регула все должны знать.
(Гаспаров в «Записях и выписках» пишет, что слово «зюзя» оказалось самым сложным при составлении семантического словаря Пушкина, и с некоторым колебанием было отнесено в рубрику «человек телесный».)
Так вот, Марк Атилий Регул был римский полководец в Первую Пуническую. Он успешно бил карфагенян на море и на суше, пока не проиграл сражение при Тунете (город Тунет сейчас называется Тунис — это столица государства Туниса в провинции Тунисе) и не попал в плен. Карфагеняне послали его в Рим договариваться о мире на выгодных для себя условиях.
Регул приехал в Рим, сказал римлянам — «Товарищи, не надо вот этого, бейте семитов до последнего» — и собрался назад, потому что таковы были условия его заложничества. Его отговаривали всем народом, но он остался непреклонен. По возвращении в Карфаген Регул был замучен до смерти (во всяком случае, так утверждала римская традиция), но остался в истории как образец римской доблести.
Пожалуй, хуже всего в заложниках пришлось римскому императору Валериану. Его армия была разгромлена и взята в плен персидским царем (шахиншахом) Шапуром I в битве при Эдессе в 260 году нашей эры. Пленные римские солдаты и инженеры были использованы на полную катушку — в частности, они построили в Персии Банд-э-Кайсар (Цезареву плотину), самый восточный пример римской военно-инженерной смекалки.
Кроме того, Шапур запустил пропагандистскую машину на полную мощность (и действительно, не так часто регулярная римская армия терпела до тех пор столь сокрушительные поражения). Рельефы, изображающие разгром и унижение римлян, были высечены как минимум в двух местах (скорее всего, их было намного больше, но эти два сохранились) — в древнем городе Бишапуре и в некрополе Нашке-Рустам. На самом известном из них (в Накше-Рустаме) конный Шапур держит пешего Валериана за руку, а еще один римлянин склоняется перед ним на колено.
Есть, конечно, некоторая ирония в том, что эти картины римского поражения несут отчетливые следы влияния греко-римского искусства.
Валериан умер в плену. Как именно — об этом рассказывают разное. Не исключено, что он дожил свой век мирно и скончался своей смертью, но это, конечно, не очень увлекательная история. Раннехристианский писатель Лактанций приводит гораздо более картинные версии. Лактанций люто ненавидел персов (за преследование христиан) и Валериана (за преследование христиан — Валериан, кстати, был одним из тех немногочисленных римских императоров, которые на этом поприще действительно отличились), так что его описание пышет нескрываемой радостью от долгожданной встречи жабы с гадюкой.
«Пленивший его царь персов Сапор, когда ему угодно было подняться на повозку или на коня, приказывал римлянину склоняться и подставлять спину. Ставя ногу на его хребет, он говорил, со смехом издеваясь над ним, что такого римляне ни на картинах, ни на стенах еще не изображали <…> Когда же он закончил эту презренную жизнь в таком позоре, его останки выставили в храме варварских богов в память о славнейшем триумфе и всегда демонстрировали нашим послам, чтобы римляне не слишком доверяли собственным силам после того, как лицезрели у их богов такое зрелище.
Есть и другая версия гибели Валериана — когда он предложил Шапуру огромный выкуп, тот влил ему в глотку кувшин расплавленного золота — так сказать, Таргариен-стайл.
В своем блоге я делюсь интересными историческими фактами и мифами, подписывайтесь на мой канал, чтобы узнавать все первыми.