Николай был заядлый шахматист. Жена Лена отчасти радовалась — не рыбалка, не гараж, не женщины всё же, а тихое интеллектуальное развлечение, но и раздражалась, конечно — шахматы были его страстью, и так он порой увлекался игрой, что забывал обо всем.
Не раз случалось, что до угольков сгорала яичница, что друзья решили пожарить себе, да так и забывали в пылу шахматного сражения. Бывало, что дочка Вера тоже оставалась голодной — отцом Николай был заботливым, да только шахматная партия заставляла его напрочь забыть, что жена просила погреть ребенку суп, накормить и проверить уроки.
Шли годы, выросла дочка. Николай и Лена вошли в пору — нет, не старости еще, но зрелости. Мудрости. Жизненного опыта.
А увлечение шахматами никуда не исчезло. Как-то вечером Николай пригласил старого друга семьи. Три часа кряду играли они в шахматы.
Лена налила друзьям чаю, а он остыл. Торт оставался нетронутым. Нарезанный сыр исходил слезой в тепле, подсыхал, никем не замеченный.
Лене хотелось посидеть за чаем и душевным разговором. Но мужики, словно мальчишки, с головой погрузились в шахматное сражение.
Лена вздохнула: «Ох, да кончится это когда-нибудь?!»
Николай засмеялся: «Да я и на том свете найду, с кем поиграть!»
А утром Лена не смогла добудиться мужа. Лицо его, словно маска, исказилось: опустился уголок рта, сгладилась носогубная складка. Скорая приехала быстро. Врач, похожий на большого усталого медведя, сказал, что это инсульт, сомнений нет. Он мечтал о чашке кофе и о том, чтобы сдать поскорее смену. Хотя и сочувствовал Лене — годы работы не вытравили в нем понимание чужой боли, чужого страха.
Николая не стало через неделю. В больнице случился повторный инсульт, который не оставил шансов на жизнь.
Полгода Лена была словно в тумане. Она плохо помнила события того времени, не понимала вкуса еды, слышала, но будто не пускала внутрь ничьи слова, не жила будто. Работа горя шла своим чередом.
Первое ее яркое воспоминание после смерти мужа было вот какое.
Она пришла навестить своего Колю на кладбище, был сухой июльский полдень, стрекотали кузнечики.
Вдруг взгляд ее упал на соседнее надгробие. И тут она словно проснулась, словно кто-то толкнул ее, заставив прийти себя, морозными иголками прочертив где-то глубоко в груди чувство смутного узнавания.
«Евгений Германович Вельский, гроссмейстер.»
На камне выбита шахматная доска.
«Я и на том свете найду, с кем поиграть!..»
«Нашел, стало быть, Коленька. Значит, не скучно тебе там.» — подумала Лена и погладила нагретый солнцем камень.
И пошла домой, успокоенная. Чтобы жить, сколько отпущено, жить полной жизнью. Лена теперь точно знала, что Коленьке ее там не одиноко.
И от этого ей было спокойно и хорошо.
