«Мой край, задумчивый и нежный!» – так писал Сергей Есенин о своей малой родине. В старинном селе Константиново, что раскинулось под Рязанью на правом берегу Оки, 21 сентября (3 октября) 1895 года в крестьянской семье родился поэт, ставший славой России, ее нежностью и песней.
Бесконечно влюбленный в «деревенскую синь» этого уголка земли, «мечтатель сельский» «по заре и звездам» начинал познавать жизнь. Здесь, очарованный красотой родного и близкого, «выплеснул душу в слова».
«Я нежно болен воспоминаньем детства…»
С каким нетерпеливым волнением уже известный поэт России, повидавший Европу и небоскребы Америки с ее шумной цивилизацией, возвращался в «низенький свой дом». Добирался до места «неприглядной дорогой» пешком или на лошадях.
Мелькают часовни, колодцы,
Околицы и плетни.
И сердце по-старому бьется,
Как билось в далекие дни.
А вот и село, родное Константиново… По приезде Сергей сразу шел на высокий берег Оки, вдыхал полной грудью воздух, настоянный на луговом разнотравье, и не мог наглядеться на незнакомые дали, на «кудрявый сумрак за горой», что «рукою машет белоснежной».
Начало жизни… Каким оно было у поэта?
Дед его, Никита Есенин, прожил недолго, оставив бабушку с малолетними ребятишками. К этому времени Александру, будущему отцу Сергея, было всего двенадцать. Растить четверых детей без мужа было трудно, и через год, когда тринадцатилетний Александр окончил трехклассную сельскую школу, его определили в «мальчики» в один из московских магазинов. Но материальной помощи мать не получала, так как жалованья «мальчикам» не платили, а работали они за хлеб и одежду.
В 18 лет Александр Никитич женился. Сыграв свадьбу, он снова уехал в Москву. Но Татьяна Федоровна в доме свекрови пришлась не ко двору и после рождения Сергея ушла в город на заработки, оставив двухлетнего сына «под призором» своего отца Федора Титова.
Впоследствии поэт вспоминал, как ходил с бабушкой Натальей в Радовецкий монастырь, который был от села верстах в сорока. «Я, ухватившись за ее палку, еле волоку от усталости ноги, а бабушка все приговаривает: “Иди, иди, ягодка, бог счастье даст”». Она была добрым, ласковым человеком, безумно любила внука, и нежности ее не было границ.
Но среди деревенских мальчишек Сергей был большим «забиякой и сорванцом», ходил всегда в царапинах и синяках, и за это озорство ему от бабушки попадало. Зато дед частенько подзадоривал его на кулачную и строго говорил своей Наталье: «Ты у меня, дура, его не трожь. Он так будет крепче».
«По субботам, – вспоминал поэт, – меня мыли и гарным маслом гофрили голову, потому что ни один гребень не брал кудрявых волос. Но и масло мало помогало. Всегда я орал благим матом и даже теперь какое-то неприятное чувство имею к субботе…»
Летом целыми днями Сергей с ватагой ребят пропадал в лугах или на Оке. Приносил домой рыбу, утиные яйца и раков, которых было в этих краях в избытке. Но, увлекаясь разными играми, драками, этот юный «герой» больше всего интересовался книгами. Читал он много, и если у кого-нибудь увидит не читанную им книгу, то никогда не отступится – хоть за конфеты, но все же выманит.
Сергей отличался большими способностями и был одним из первых учеников школы, по окончании которой получил похвальный лист. Эту награду редко кто имел в селе. Старшая сестра поэта Екатерина рассказывает: «Отец из Москвы привез две красивые рамки со стеклом. Одну для похвального листа, другую для свидетельства об окончании сельской школы». Уже более века красуются в этих рамках награды Есенина, на которые обращает внимание каждый гость его Дома-музея.
Так проходило детство будущего поэта. И через годы в рассыпавшейся грусти воспоминаний он «сберег все ощущенья детских лет».
«В золотой бревенчатой избе»
В Москве, в окружении богемы, где «пьют, дерутся и плачут», Сергей чувствовал себя одиноким и никому не нужным. И тогда, следуя за путеводными маяками воображения, он возвращался в «низкий дом с голубыми ставнями».
Снежная замять дробится и колется,
Сверху озябшая светит луна.
Снова я вижу родную околицу,
Через метель огонек у окна.
С 1965 года дом в Константинове стал Мемориальным музеем Есенина. Мать и сестры поэта сохранили чудом уцелевшую от пожара обстановку дома, что позволило воссоздать подлинность есенинского быта, вселить в него жизнь давно ушедших лет.
Через предметный мир «золотой бревенчатой избы» и красоту окружающей природы, являющейся его творческой лабораторией, мы лучше понимаем стихи поэта.
Доброжелательное поскрипывание ступенек крыльца – первое приветствие этого дома всем входящим в него.
Я любил этот дом деревянный,
В бревнах теплилась грозная морщь,
Наша печь как-то дико и странно
Завывала в дождливую ночь.
Остановимся на мгновенье и прислушаемся к мерному ходу старинных настенных часов. Мы можем услышать их хрипловатый бой. А если это будет зимой, то едва уловимый запах дымка, потрескивание горящих поленьев в печи и завывание ветра в трубе обязательно перенесут нас в есенинское время. И в напряженном ожидании чуда, может быть, внезапно распахнется дверь и на пороге появится молодой Есенин…
Я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад…
Наша непримиримая мысль терзается мучительным вопросом: «Ну почему, почему так рано погас факел его жизни?»
Покидая дом, ближе к выходу мы увидим готовый в путь-дорогу деревянный сундучок, обитый железом. В нем-то и хранились томики Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова, а потом и первые стихи самого Есенина. С ними он ушел сначала в Спас-Клепики, потом в Москву, Петроград и дальше – в большую поэзию.
Снова на родине
«Брат был самым дорогим гостем, в доме сразу нарушался обычный порядок… Даже воздух в избе становился другим», – вспоминает младшая сестра поэта Шура. В глубине есенинского сада, запахнувшись ветками яблонь и вишен, стоит избушка-времянка, появившаяся после пожара в 1922 году. Недалеко от нее амбар, в котором, по свидетельству Кати, Сергей часто уединялся. Здесь им были написаны некоторые стихи: «Возвращение на родину», «Я последний поэт деревни», «Письмо к женщине», «Отговорила роща золотая».
В мае 1924 года Есенин в очередной раз приехал в деревню, и, к своему огорчению, «отцовский дом не мог он распознать».
Как много изменилось там,
В их бедном, неприглядном быте.
Екатерина вспоминает об этом времени: «Никогда мы еще не жили так бедно, как тогда, после голода и пожара». Отцу с матерью было как-то неловко перед приезжим гостем, повидавшим в заморских краях красивую, благополучную жизнь. Но Сергей, любивший свою родину «до радости и боли», счастлив, что снова дома, и его не смущали ни эта бедность, ни эта теснота.
Он спрашивал о делах односельчан, а родные интересовались жизнью за границей, где поэт провел больше года. Вместе со знаменитой американской танцовщицей Айседорой Дункан, незадолго до отъезда ставшей его женой, он побывал в Германии, Франции, Италии, США… Запад поразил Есенина духовной нищетой. «Что сказать мне об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? – возмущался он. – Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет. Здесь жуют и пьют, и опять фокстрот. Человека я здесь еще не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде господин доллар, на искусство начхать – самое высшее мюзик-холл».
За разговорами, за чаем не заметили, как прошел вечер, и пора было укладываться спать. Мать мучалась вопросом – куда положить именитого сына. Но все решилось легко и просто: забрав овчинные шубы и ватные поддевки, мужчины отправились на сеновал.
Все это нашло отражение в исповедальной лирике поэмы «Анна Снегина»:
Беседа окончена…
Чинно
Мы выпили весь самовар.
По-старому с шубой овчинной
Иду я на свой сеновал.
Иду я разросшимся садом,
Лицо задевает сирень.
Так мил моим вспыхнувшим взглядам
Состарившийся плетень…
Этим же летом, когда «тихо август прилег ко плетню», Сергей снова торопится в Константиново – ему «уж очень дьявольски захотелось поудить рыбу». В это лето он много сочинял, воспользовавшись тишиной и покоем деревенской жизни. И хотя условий для работы не было совсем, Сергей часами, почти не разгибая спины, сидел за столом у раскрытого окна маленькой хибарки. И упорно писал свою «Поэму о 36», дата окончания которой – август, 1924 год. Это посвящение людям, которые самоотверженно вывели страну на путь революционного обновления.
Октябрь придал голосу Есенина удивительную мощь. И если Маяковский был громовой трубой революции, то Есенин – ее золотою флейтой. Не будь Октября, поэт, возможно, остался бы лишь певцом «печали полей»; его пастушеский рожок не прозвучал бы так громко и не огласил бы всей нашей земли. «Моя лирика, – говорил поэт, – жива одной большой любовью – любовью к родине. Чувство родины – основное в моем творчестве».
В Константинове были написаны отдельные главы «Анны Снегиной», прототипом которой послужил образ местной помещицы Лидии Кашиной. Здесь же появилось стихотворение «Каждый труд благослови, удача!»
Поэт торопился. Он уже чувствовал тяжелое дыхание Черного человека, и этот «прескверный гость» придет к нему в ленинградскую гостиницу «Англетер» в роковую ночь 27 декабря 1925 года…
«Сердце, тронутое холодком…»
А пока что Сергей в отчем доме. Красота рязанской природы щедро дарит вдохновение, чьи исполинские крылья уносят его в поэтический мир «несказанного, синего, нежного», в мир тишины и молчания… Роняя грустные слова на одну из последних лирических страниц, Есенин, по существу, создал песню, где все так близко и понятно русскому сердцу. Его печально пролетающие журавли, костер рябины красной, желтый ковер опавшей листвы – все отвечает настроению поэта, его душевному одиночеству.
Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Какой же культурой и умением должен обладать художник, чтобы в поэтических красках и звуках так тонко отразить авторские чувства и в нескольких строках показать целую картину, на описание которой у другого ушло бы полстраницы.
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.
Его современник, поэт В. Рождественский, вспоминает, как Сергей читал свои стихи, – проникновенно, подолгу задумываясь и снова продолжая.
Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком.
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.
Это звучало горькой повестью его скитаний, бесприютности, несбывшихся мечтаний и болезненно острой любви к родной стороне. Прошли времена, когда в его стихах звенели каскады жемчужных звуков, радостных и юных. Теперь ему хотелось рассказать «далекую весну, забытую, иную и жизнь свою, и молодость былую». И за каждым словом стояло трагическое осознание невозможности вернуться к утраченному, быть снова молодым, веселым, беспечным.
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
За мироощущением земного бытия чуть сквозит, чуть брезжит, но обязательно присутствует некая тайна – тайна краткости жизни, хрупкости человеческого счастья.
Еще в 1916 году на литературном вечере Сергей написал экспромт в несвойственной молодости пессимистической тональности: «Если и есть что на свете – это одна пустота».
Откуда у двадцатилетнего поэта такое разуверение? Год назад своей поддержкой неизвестного сельского юноши Блок приблизил поэтический рассвет Есенина. И теперь, как опытный врачеватель, обеспокоенный состоянием души молодого коллеги, Блок пытается вдохнуть в него радость жизни. И на его меланхолию отвечает торжествующим словом художника из поэмы «Возмездие»:
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить все, что видишь ты,
Твой взгляд – да будет тверд и ясен,
Сотри случайные черты –
И ты увидишь: мир прекрасен.
От «тоски веселой» Сергей всегда стремился убежать в свою страну Есению, где «сыплет черемуха снегом», а на ближнем пруду лягушки тянут долгую серебряную трель, где высоко над старым садом провинциальная луна…
Здесь, в Константинове, рос крестьянский мальчишка, проказничал, старательно учился, сочинял стихи и втайне мечтал о славе. С детства он преклонялся перед могучим даром Пушкина. И когда жил в Москве, постоянно ходил на Тверской бульвар к памятнику этому гению. Тогда рязанского поэта еще не настигла мировая слава, но он мечтал, «чтоб и его степная песня сумела бронзой прозвенеть»…
Как-то поэт А. Гатов застал Есенина на Тверском. Сняв шляпу и поклонившись своему кумиру, Сергей Александрович произнес: «И смерть не властна над стихами, но славе нужен пьедестал».
«До свиданья, друг мой, до свиданья»
1925 год. Все чаще в его стихах звучит мотив разочарования: «Жизнь – обман с чарующей тоскою…» Все глубже затягивает поэта кабацкий омут – скандалы, драки, депрессивные состояния, остановки в работе… В моменты просветления он понимал, что болен, что «мысли бродят невпопад» и нет в душе «тепла от звездного огня». За четыре месяца до кончины он написал стихи, полные безысходного трагизма:
Листья падают, листья падают,
Стонет ветер
Протяжен и глух.
Кто же сердце порадует?
Кто его успокоит, мой друг?
Финал его жизни сопровождался мрачными аккордами, так часто завершающими земное существование больших умов.
В тот роковой вечер до встречи с Черным человеком еще оставалось немного времени, и Есенин успел написать свой реквием:
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
…В 1969 году, когда страна готовилась к 75-летию со дня рождения поэта, Есенин, наконец, вернулся в Константиново. Навсегда. В мраморном изваянии И. Онищенко.
При входе в часовню посетителей встречает о чем-то задумавшийся златокудрый юноша. Легкой кружевной пеной легла на плечи беломраморная рубашка, а у отдыхающих рук поэта – живые цветы. В его «каменном сердце» застыла жгучая, мучительная любовь к России, возвратившаяся к нам звонкой, красноречивой есенинской лирикой.
Автор: Ольга КУРГАНСКАЯ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!