Честно отработав в Мурманском пароходстве три положенных по распределению после училища года, я попросил отставку. Уйти без потерь можно было по единственной официальной причине - не выделения мне в эти прошедшие три года казенного или кооперативного жилья. Было такое условие в договоре о приеме на работу, что если никакого жилья не получаешь, то через три года свободен от обязательств и катись на все четыре стороны.
Были и подводные камни, подсказанные старшими товарищами. Нельзя было в заявлении на предоставление жилья писать, что согласен на любое. Заявление на жилье надо было составлять сухо и безразлично, без слез, соплей и ссылок на женатое семейное положение. Тогда твое заявление читалось, что называется, «по диагонали» и откладывалось в долгий ящик. Ты не получал даже комнатушки в коммуналке, с бедолагами из ОИИМФа или ЛИИВТа, приехавшими по распределению в этот никак не замерзающий порт.
Служба моя в пароходстве складывалась не так, как бы мне хотелось. Хождение в Арктику и зимой и летом не было среди моих приоритетов. Пример однокашника Леньки, ухитрившегося, без связей и знакомств, перевестись, с сохранением визы, из Мурманской Гидрографии в Ригу, на танкера вдохновлял меня на побег.
Задумано – сделано. Для начала ушел в отпуск со всеми арктическими добавками и выходными днями. В выбранном мною Эстонском пароходстве, с ведомственным жильем было так же хорошо, как и в остальных прочих. И первым, на собеседовании в эстонских кадрах, был задан вопрос – «нуждаюсь-ли я в жилье?». Мой бодрый ответ, что не нуждаюсь, собственно, и решил все дело. Плюс начинающееся лето, когда в любом пароходстве заявлений на отпуск, больше, чем имеющихся на замену штурманов.
В жилье я конечно нуждался, но пока не очень. Жена училась в Одессе, родители из квартиры пока не выгоняли и вообще голова об этом еще не думала. Хотел работать, хотел в синее море, в теплые страны. Дело оставалось за малым – сдать по-быстрому техминимум, получить новый паспорт моряка и «добро пожаловать на борт».
С письмом, с обещанием моего трудоустройства, вернулся в Мурманск, на завершение бумажной части «развода». Удерживать и уговаривать меня остаться никто и не собирался и расставание прошло тихо и полюбовно. Даже удивились маленько, почему ухожу из такого замечательного пароходства. Объяснять «почему» - не стал. Инспектор, из бывших ледокольщиков, все равно бы не понял.
На новом месте все было и так и не так. Все какое-то тихое, маленькое, комнатное. Даже служба мореплавания занимала в старом портовом здании хоть и большой, но один кабинет, где ютились все наставники. С бегунком на поступление в эстонские моряки, в отутюженной форме, к началу рабочего дня прибыл под грозные очи эстонских капитанов.
Поскребся в дверь кабинета и представился начальнику службы. Начальник, выслушав с бесстрастным лицом, завел меня в общий зал и громко объявил, кто я такой, откуда и зачем пришел. Мое Одесское прошлое опять сыграло со мной шутку. Как только было названо училище, ко мне бросился маленький, кривой еврей в золотых капитанских погонах и за пуговицу привел и посадил у своего стола. И началось!
Еврейских капитанов не встречал ни до этого, ни после. Но крови он у меня попил в тот день видно за весь еврейский народ. Уже после я узнал, что это знаменитый Эдик Гольдштейн, гроза младших помощников, окончивших Высшие Мореходные Училища, оттаптывающийся на желающих получить продвижение по службе и способный проковырять дырку в талоне рабочего диплома любому, хоть ржавым гвоздем, если нет под рукой дырокола.
Уже вернулись с обеда другие наставники. а я все пересказывал НШС, Устав, НБЖС. МОПОГ, рисовал крюйс-пеленги, линии относительного движения и прочая, и прочая, и прочая. В училище мы сдавали МППСС на наизусть, на английском языке, так он, вражина, даже не спросил ни одного правила, как будто знал об этом. Наверное знал.
И нашел-таки на чем меня подловить, задавал мне астрономические вопросы – вывод формулы Sin h, например. Какая на… астрономия на пароходе, бегающем во льдах и зимой и летом. Я секстана, почитай три года в глаза не видел и в руках не держал. Держал один раз в руках тазик с водой, когда выше Новой Земли, капитан Татарчук пытался посадить в него солнце, поднявшееся над горизонтом градусов на пять.
Сказал извергу честно, что не помню. Он, как будто, этого ждал и разразился речью про никчемность современного высшего морского образования, про ущербность Одесского училища и всех его выпускников, про самых лучших на свете моряков – выпускников ТМУ и Пярнуской мореходной школы. Хорошо, что хоть родню мою не стал вспоминать . И все это громким, хорошо поставленным голосом, на весь зал. Поставил, как говориться, на место.
Бегунок подписал, но вписал, нехороший человек, что рекомендует меня взять на должность ниже – Третьим помощником капитана, «для повышения уровня». Встречались мы с ним потом на разных судах. Делал вид, что в 1980 году это был не он. Ну а в кадрах распорядились тоже по-своему. Был посажен третьим на Повенец, грузившийся в Питере и с догрузкой в Мурманске...на Певек! Как опытного ледового судоводителя! Северный завоз! Вот тебе бабушка и Юрьев день!