Серия коротких рассказов для детей от Александры Николаенко, прозаика, художника, иллюстратора.
Дождь и Дождь
Шёл дождь.
И всё.
И шёл, и шёл…
И шёл.
Ходил-ходил, расхаживал туда-сюда.
Ну да, расхаживал! Скрипел калиткой и шуршал тропинкой, да, так шуршал, как кто-то настоящий.
«А он не настоящий, просто дождь…» — так думал Медведёнок, а Зёжик думал: «Дождь». Он просто думал «дождь», и всё.
А дождь, хотя он был не настоящий, а просто «дождь», как думал Зёжик, всё не кончался, не кончался, не кончался, что оставалось только думать: «Дождь да дождь…». Но как ни думай «дождь-да-дождь», хоть передумывай сто раз всё это, а дождь всё не кончался, не кончался, как не кончается всё то, о чем ты ждёшь, когда закончится оно, или всё ждешь, когда хорошее начнётся? Ведь всё, о чем ты думаешь и ждёшь, подслушав, делает наоборот.
Мы все (вернее Зёжик с Медведёнком) не очень любим, если нам сказать: «Ух, надоел, уйди ты наконец!». Или наоборот: «Иди сюда!», «НЕМЕДЛЕННО!», «СЕЙЧАС ЖЕ!..»
И не уходим, если надоели, долго, очень долго, чтоб надоесть там так, в том месте, где мы надоели, чтобы самим всё это надоело хуже их. А после можно и уйти, спокойненько сказав: «Да сами вы все надоели больше всех!»
А если нас зовут ещё сильней, кричат: «Ты где? Ты слышишь или нет!? ИДИ СЮДА!» — и всё такое, то мы ещё подумаем, мы слышим или нет? И будем думать так: «Чего-чего?», «Ты что-нибудь сказал?». «Я ничего не слышу…» — думал Зёжик. А Медведёнок думал: «Дождь да дождь…»
А дождь всё шёл. И шёл. И небо было мокрым, и такое было небо, точно море, в котором плавают промокшие, как рыбы, птицы, льдины, бегемоты, облака. Такие толстые, такие всё большие бегемоты — как слоны, как крокодилы. «А, может, даже больше крокодилов», — думал Медведёнок, который считал, что крокодилы больше, чем слоны.
— Мне что-то как-то всё равно сегодня Медведёнок, а тебе? — зевнув, поинтересовался Зёжик, хотя ему и было всё равно, поинтересоваться или нет.
— И мне, — зевнув в ответ, сказал Медведёнок, который думал всё про дождь, что, если дождь идёт, то часто так бывает, пока он ходит там по крыше, по тропинкам, отряхивает листья, поднимает лужи из земли, шуршит, скрипит, что как-то всё равно становится и даже всёравней, чем всё равно. «И думаешь, что пусть себе идёт, куда захочет, ведь что ты ни поделай, как ни возражай, а дождик не услышит, как будто бы ему гораздо всеравней, чем мне», — подумал Медведёнок и вздохнул.
«А если к дождику ещё и осень, и лето по тропинке до весны уходит, накинув на спину оранжевые листья, и плачет так, как будто тут обидели его, а тут его никто(!) не обижал, то всёравней становится в три раза того, что прежде было всё равно», — еще подумал Медведёнок и опять вздохнул.
«Потом еще зима!» — подумал Медведёнок. И Зёжик тоже так подумал: «Потом еще зима…еще зима, еще, еще…», и они посмотрели друг на друга.
— Потом ещё зима, — произнес Медведёнок вслух.
— Тебе не всё равно? — вздохнул Зёжик.
— Мне всё равно! Мне даже, Зёжик, всёравней ещё тебя…
— Мне тоже всёравней тебя! — ответил Зёжик. — Мне даже всё равно, что кончилось варенье…
— Мне тоже всё равно, что кончилось варенье. Я раньше так хотел, чтобы варенье не кончалось, а кончилось — и стало всё равно…
— Мне тоже стало всё равно почти что сразу, как закончилось оно… — сознался Зёжик.
— А, может, нам с тобой из-за варенья всё равно?
— Не знаю, может быть… — и Зёжик встал, и заходил по комнате туда-сюда, сюда-туда, хотя ему и было совершенно, абсолютно всё равно — ходить или сидеть.
Всё может быть на свете. Иногда с последней капелькой дождя кончается любимое варенье, бывает, что кончается терпенье… «Хотя и непонятно, как кончается то, чего нельзя потрогать или съесть…» — подумал Зёжик… Бывает даже, что с последней капелькой варенья кончается последняя надежда, что эта капелька последняя дождя.
И Медведёнок задремал, а Зёжик всё ходил, ходил, и дождь ходил, ходил, гулял по саду, и яблоки и листья обрывал, и тряс ольху, вытряхивая из дупла промокшую ворону, и грустные круги крутили капли в лужах, и всхлипывал от ветра козырёк.
А Зёжик всё ходил, ходил и вдруг услышал, что ходит только он один, а дождь ушёл.
«Ушёл?» — подумал Зёжик тихо-тихо и тихо-тихо подошел к двери, чтоб дождь ушедший уходя не обернулся и не вернулся снова, яблони трясти.
Но дождь не возвращается обратно, и если дождь и начинается ещё, то это новый дождь, который шёл за тем дождём, который навсегда ушёл, ведь у дождя нет дома, нет плиты, постели, штор на окнах. Его никто не ждёт и не зовёт назад, его никто не любит…
«Бедный дождь…» — подумал Медведёнок и проснулся.
А Зежик посмотрел на Медведёнка и сказал:
— Дождь кончился, пойдём за ним и позовём назад.
— Зачем? — не удивился Медведёнок.
— Чтоб снова стало так, как было: дождь идёт, а нам с тобой так…
— … всё равно-пре-всё-равно…
Никто
— Меня никто не любит, — сказал однажды Медведёнок.
— А кто это, Никто? — поинтересовался Зёжик.
— Никто — это Никто…
— А где он?
— Кто?
— Ну этот твой… Никто?
И Медведёнок огляделся. Но рядом Никто не было, и на тропинке, и даже там, где было ничего за елками не видно, не было Никто.
— Не знаю. Спрятался, наверно…
— Затаился?
— Ну, да… и ждёт, когда я отвернусь…
— Чтоб выпрыгнуть?
— Ну да… наверняка… — А выпрыгнет — и что?
— И всё… — ответил Медведёнок.
— Чего «и всё»?
— Ну… «всё» …
— Давай тогда быстрее выпрыгнем его! И напугаем так, чтоб больше он к тебе не приходил?
— Давай… — довольно неохотно согласился Медведёнок и, спрятавшись за спину Зёжика, попятился назад, потом вперед, потом еще назад, потом вперед и вдруг сказал:
— Выпрыгивай из-за меня…— потом немножечко подумал и сказал: — Нет, лучше ты выпрыгивай за мной…
И Зёжик с Медведёнком вместе прыгнули туда, где прятался Никто, который Медведёнка не любил.
Гроза
И оба, Зёжик с Медведёнком, любили пироги… Ужасно, даже хуже… Страшно! Жутко! Страшней всего на свете обожали пироги.
— Смотри, пирог летит… — сказал однажды Зёжик и лапой Медведёнку показал на небо, которым плыл пирог.
— Ага… — ответил Медведёнок и взглядом проводил пирог, который плыл себе над ним, пушистый-препушистый, мягкий, свежий… Плыл-плыл — и улетел за лес…
— Как думаешь, с чем был? — спросил у Медведёнка Зёжик, когда пирог исчез в зубах у дальних хищных ёлок, которые росли на горизонте, поджидая пироги.
— Наверное, с капустой, — вслух подумал Медведёнок, ведь думать вслух, по-дружески, когда тебя спросили, приятно и потому ещё, что больше, чем пирог с капустой Медведёнок, наверно, только Зёжика любил (так странно, да? — то любишь пироги, то просто любишь, безо всяких даже пирогов.)
— Нет! Он клубничный был! — и Зёжик так непримиримо посмотрел на Медведёнка, как будто можно было в небе выбирать, какой тебе достанется пирог.
— Капустный был, — и Медведёнок тоже посмотрел на Зёжика непримиримо. И стало ясно, что они вот-вот поссорятся сейчас. Но небом плыл ещё один пирог…
— Тот мой! Тот-мой-тот-мой! — И Зежик по поляне запрыгал под своим клубничным пирогом, который первым он заметил, он просто больше Медведёнка сладкое любил и не хотел проспорить подлетающий пирог.
— Капустный… у клубничного варенье…
— А у капустного — капуста! Где капуста? Мой пирог!
Но небом следом пирогу с клубникой плыл ещё один, ещё один, ещё один пирог, а следом выплыл торт, с безе, с ванильным кремом, который съели оба, да еще и так, что горизонтным ёлкам не досталось ничего. А Медведёнку с неба капнуло на нос. И Зёжику за ним.
Потом над ними серый-серый с дождичной начинкой зверь повис, огромный, страшный, жуткий страшный зверь. И зарычал на них…
— Тра-та-та-там!
Но оба так наелись пирогов, что было трудно сразу думать и бежать, а можно было только сразу испугаться, но Медведёнок испугался Зёжика быстрей и закричал:
— Бежим!
Но Зёжик не бежал, бывает так, что, испугавшись ноги, то есть лапы, не бегут, а только так, шевелятся едва… А Медведёнок побежал. Бежал, бежал и думал: Зёжик тоже… Но Зёжик не бежал.
Так началась Великая Небесная гроза, и, добежав, домчавшись к дому, Медведенок дверь открыл и крикнул — забегай!
Но в дверь ворвался только ветер, грохот, гром, и чашку Зёжика разбил. А Зёжик её любил… Так странно … чашку… а дождь её разбил. Зачем разбил? За что разбил?!
— Ты где? — спросил у дома Медведёнок, не закрывая дверь.
— Трата-та-та! — ответила гроза.
— Трата-та-та… — передразнился дико, страшно, жутко насмерть мокрый Медведёнок, и дверь закрыл, и закричал в грозу:
— Ты где!!? Ты где!? Ты где!!!! ГЛУХОЙ ДУРАЦКИЙ ЗЁЖИК!???
— Я здесь… — ответил Зёжик из грозы.
…
— Не знаю, как тебя услышал. … Ты что кричал?
— «Я здесь» кричал… а что?
— «Я здесь» … ты что, совсем дурак?
— А что? — дрожа, передразнился Зёжик.
— Ты думаешь, я знаю, где ты «здесь»!? — И Медведёнок встал… Нет, он вскочил и топнул лапой, что означало — он сердит ужасно, больше всех на свете, больше даже, чем гроза…
— Вообще-то я тебя вообще не слышал… — признался Зёжик и сразу спрятался под плед, чтоб не смотреть. Как страшно видеть разгневанного Медведёнка, который спас тебя, чтобы отругать!
Продолжение следует...