В ресторане нас посадили за дальний столик. Их в то время продавали страждующим. Не знаю сколько Толя забашлял администратору, наверное треху. В общем, нам тут было уютно, и мы были в самом конце зала. Мы видели всех, нас не видел никто. Заказали мы солянку и бефстроганов, а на разгон, 300 граммов коньяка. Толя, наивный думал, что коньяк что то изменит. А я, наивная , забыла, что меня ждут дома. Мы сдвинули стулья и просто держались за руки. Конечно мы соскучились друг по другу, и я осознавала, что с удовольствием бы рванула к Толе в гостиницу, но это были мысли. Чувств не было. В смысле, стр@сть моя спряталась куда то далеко.
А Толя , разлив коньяк, по простому спросил:"Ты его совсем не любишь?". Этот вопрос ввёл меня в транс. А действительно, почему я здесь? Ведь если бы я что то испытывала к Витьке, меня бы здесь не было. Я бы была там, рядом с ним. Его бы держала за руку. А я сижу с Толей, держу за руку чужого мужика. И от близости с ним меня удерживает, наверное, только беременный живот. Да и прекрасно я помню, какой классный люб@вник этот мужчина, который сидит рядом со мной. У него не надо выпрашивать кекс. А почему у меня дома живёт не пойми кто? Мне действительно это нужно?
Толя смотрел на меня, задумчивую, и продолжал:"Нам что вместе было плохо? Я тебя не выгонял из гостиничного номера, если бы ты попросила, я бы оплатил его за год. Вот зачем ты сейчас здесь?". Я посмотрела на него, встала и пошла к выходу. Надо же, царь Горы, возомнил тут о себе! Я должна была решать остаюсь я в гостинице или нет? А разве не ты мужчина? А ты просто собрал чемодан и свалил на свой Север, ты даже ни слова не сказал! А теперь, мля, претензии предъявляешь?
Я шла между столиками, быстро насколько могла, а Толя старался догнать меня. И конечно догнал. Ну во первых, потому что походка у меня была летящей, а во вторых, потому что я хотела, чтобы он меня догнал. Ну это любой женщине приятно. И он догнал меня, прямо посреди танцпола, но тогда это называлось по другому. Притянул меня к себе, и мы оказались в самом центре медленного танца. А музыканты вытягивали из себя песню из "Юнона и Авось", "Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не забуду".
Я прижалась к Толе, положила ему голову на плечо, и заплакала. Но сейчас я думаю, что это плакал коньяк и вселенская обида на всех мужиков мира. Толя гладил меня по голове, говорил какие то хорошие ласковые слова, а я только разгонялась от этого. Мокрым было моё лицо, тушь текла по щекам, и скатывалась вместе со слезами на Толин полувер. А Толик обнимал меня, прижимал к себе, и говорил, говорил, говорил. О жизни, о любви, о времени, о чувствах. А слезы продолжали течь сами по себе, и остановить я их не могла.
Потом Толик повёл меня мыть лицо и извиняться. Он сначала аккуратненько смыл тушь, потом вытер мне личико, а потом стал меня целовать в глаза, в щеки, в губы, в лоб, в уши. И вот тут моя женщина проснулась и зашевелилась. Я , неожиданно даже для себя, вдруг обвила руками Толину шею, прижалась к нему, и стала отвечать на поц@луи. Взахлёб, утопая в этих поц@луях. Толька не растерялся,и раскручивал меня и руками и губами. Закуток у туалета был дальним и безлюдным, и моё грехопадение уже участвовало в нашем танце.
Мы потерялись. Нас не было в этом мире. Мы за один миг проросли друг в друга. А может это наши воспоминания ожили и завлекли нас мир любви и гармонии . Если бы я не была отягощена протезом все бы случилось прямо там, в этом закутке с ведрами и швабрами. Я чувствовала Толины руки везде, и уже была согласна на все. Я впилась в его губы, они были горячими и сладкими. А он своими ручками просто разбирал моё тельце на светящиеся кусочки. И эти кусочки, все вместе, хором, хоте@и Толю.
И тут стукнула дверь в туалете. Этот звук мигом привёл меня в себя. Я оглядела себя с ног до головы. Слава богу, одежда ещё была на месте. Застегнула пару пуговиц, убрала Толины руки из непотребных мест, глянула на свое лицо в зеркало, все было хорошо, и пошла в зал во избежание катастрофы, которая была очень близка. Я это чувствовала всем т@лом. А когда Толя догнал меня и положил руку на спину, моментально возникло желание вернуться туда, где мы только что были и завершить грехопадение.