Один звук — это много или мало?
Я думаю об этом, когда вспоминаю историю одного молодого мужчины. Впрочем, давайте это будет снова медицинская сказка.
Давным-давно, в некотором царстве… В царстве, очень похожем на Россию, где в семье один кормилец, опора и надёжа, что построил дом, посадил дерево, вырастил сына, вдруг произошло несчастье. Мужчина, что привык быть для близких главным, проснулся однажды совершенно немым. Он не мог произнести ни звука и не понимал, что ему говорят. Правая рука висела плетью. Нога едва шевелилась.
Это был инсульт. В инсультном отделении вечно занятой врач всё больше отмахивался от жены больного: та просила читать ее письма вслух, говорить пациенту, что скучает и ждёт его возвращения домой. Была ли то любовь или просто животный страх, что некому будет их с детьми содержать? Кто знает, ответ на этот вопрос врачи уж точно не дадут.
И так получилось, что доктор, отговариваясь от жены и со всем с нею соглашаясь в отношении прогноза, дал ей неоправданную надежду на чудо. Что восстановится речь, что снова начнёт работать бездвижная рука. Вот только в отделении реабилитации полежит — и выйдет как новенький, ага.
Врачи-реабилитологи, увидев нового пациента, пригорюнились. Когда человек не понимает, что ему говорят, это немедленно снижает реабилитационный потенциал. Не понимает — значит, не будет делать, что сказано. А значит — не жди результата.
Невролог печально осмотрела повисшую руку: плегия, никаких движений. Еще один минус к потенциалу. Это только в книгах Мартина то, что мертво, умереть не может, а в жизни то, что мертво (в нашем случае — важная область мозга, что отвечает за чтение, письмо, счет и речь) у взрослого человека и живым вряд ли будет. Вся надежда на то, что соседние живые нервные клетки возьмут на себя, пусть и частично, утраченные функции.
Долго сказка сказывается, да недолго дело делается. Посовещались врачи, логопед, психолог и инструктор ЛФК, да и начали работу с больным, который не понимал, что ему говорят, но мог повторить по аналогии, что ему показывают. За то и зацепились специалисты.
Через три дня он неуверенно рисовал левой рукой буквы, повторяя их за логопедом. Через три дня начал переписывать слова. Через неделю написал свое имя. Через десять дней без ошибки определил, что вот — лопата, и написал, что ею копают землю. А вот — колбаса, ее кладут на бутерброд.
Вообще-то это был огромный прогресс. От неумения различать буквы — к осознанному изъяснению предложениями на бумаге. Который возник из желания больного выйти из безмолвия, из работы логопеда и других специалистов, а также из счастливой случайности, что помогла части нервных клеток быстро переучиться и взять на себя утраченные умения.
Инструктор вновь научила больного ходить вверх и вниз по лестнице, одеваться, обуваться, держать ложку (по первости он все пытался пить суп через край тарелки).
Настало время радовать жену успехами. Доктор, не скрывая радости, сообщила, что успехи у них внушительные.
И пусть больной произносит отдельные звуки, зато умеет объясняться картинками и словами. Пусть рука правая не работает, но он может ходить и действовать левой рукой. Реабилитационное окно не закрылось, работу нужно продолжать. Но достигнутое внушает радость. Вот как сказала врач.
А жена лишь пожала плечами: «Значит, рука так и не работает у него? Понятно. Хотя нет, одно непонятно. Чем вы тут занимались, если рука так и не заработала…»
Один звук, одна буква, одно слово, один шаг — это много или мало?
Реабилитолог скажет — много.
Близкие пациента скажут — мало.
Вот такая медицинская сказка. Что думаете?
