«Последняя дуэль» Ридли Скотта — фильм, посвященный хорошо изученному историческому сюжету. История о судебном поединке между нормандскими рыцарями Жаном де Карружем и Жаком Ле Гри, которого Маргарита де Каруж обвинила в изнасиловании, подробно описана еще во французских средневековых хрониках. Впрочем, авторы сценария опирались на несколько более свежий материал — книгу американского специалиста по средневековой литературе Эрика Джагера, изданную в 2004 году.
Однако несмотря на весьма точное следование принципу исторической достоверности, картина Ридли Скотта выходит далеко за рамки жанра. Предмет его изображения — не история, не нравы средневекового общества и не особенности такого специфического института права как судебный поединок. Всё это мы найдем на экране, но сама природа конфликта, вокруг которого выстроено повествование, почти сразу заставляет пойти дальше буквального прочтения. Хотя страдающее средневековье «Последней дуэли» показано нам живо, ярко и в определенной степени достоверно, оно обнаруживает свой художественный смысл в сопряжении с актуальными проблемами нашего времени.
Конечно, в известной степени так работает любое историческое кино – это свойство жанра. Однако в случае с «Последней дуэлью» эффект усиливается остротой поднятой проблемы и прямой перекличкой с современностью. Предметом художественного исследования фильма становится насилие. Насилие как прямое действие, социальная практика и универсальный язык. Обращаясь к средневековому сюжету, Ридли Скотт не просто показывает зазор между куртуазным идеалом рыцарской этики и суровой реальностью, но и обнажает генеалогию современной войны полов.
На протяжении всего фильма мы наблюдаем как события, запущенные преступным насильственным актом, попадают в логику судебной тяжбы, но разрешаются жестоким поединком, который находится на границе, если не за пределами права. Судебной поединок — признание бессилия правовой системы, дань архаике, дань до-человеческому. Это санкционированный обществом и королем (а значит, и Богом) акт выхода за пределы утвержденной социальной реальности. Это согласованное выпадение за рамки христианского мира. И Ридли Скотт не просто демонстрирует нам этот экстраординарный способ установления истины и справедливости как нечто оставшееся в далеком прошлом, но рассматривает его вне времени, расширяя судебный поединок до метафоры.
Исторический материал в картине Ридли Скотта работает в нескольких регистрах — и как привлекающий внимание сеттинг, и как прием остранения, и как развернутая метафора.
С сеттингом все понятно. Средневековье всегда интересно, и мало кто в Голливуде умеет работать с историческим жанром так, как делает это Ридли Скотт. В этом фильме он сознательно бежит эпоса и сосредотачивается на изображении частной жизни французского рыцарства в XIV веке. Мы видим историю дружбы и вражды, развивающуюся в декорациях феодального мира со всей присущей ему сложностью вассальных отношений.
При этом в центре сюжета женщина, которая невольно становится заложницей мужского соперничества. Хотя она принадлежит высшему сословию и вполне подходит на роль прекрасной дамы, ее слово ничего не стоит – так устроен мир средневековой Франции. Чтобы настоять на своей правде Маргарите приходится не просто подвергнуть имя позору, но и поставить на кон сразу 2 жизни: свою и мужа. Эту историю Ридли Скотт рассказывает, прибегая к принципу «Расёмон» и в духе классической судебной драмы, зрительский эффект которой заметно усиливается за счет экзотичности материала. Когда за ложные показания сжигают на костре, слово обретает дополнительный вес, а действие накаляется до предела.
Остранением становится сам выбор сюжета, с помощью которого заслуженный режиссер решил высказаться на чрезвычайно востребованную в течение последних нескольких лет тему культуры изнасилования. Этот прием не дает художественному высказыванию превратиться в агитационный плакат, создает дополнительную дистанцию и объем, подчеркивая одновременно и условность рассказываемой на экране истории, и её реальность, тем более что последнему есть документальные подтверждения.
В то же время это создаёт поразительный эффект: ведь мы не только средневековье видим через призму Голливуда, но и Голливуд в свете средневековья. Блеск звезд экрана – Мэтта Деймона, Адама Драйвера, Бена Аффлека, Джоди Комер – невольно отражает грязь, кровь и ненависть эпохи средневековья в наши дни.
Метафорически фильм «Последняя дуэль» оказывается описанием непрекращающейся социальной войны. Справедливость торжествует почти случайно и оборачивается кровавым побоищем, а насильник так и не понимает своей вины, искренне полагая, что и со стороны Маргариты всё было добровольно. Версия случившегося глазами Жака Ле Гри отличается некоторыми деталями, полутонами и интерпретацией от истины Маргариты, но в главном полностью соответствует версии жертвы – насилие было, просто насильник не способен осознать его как насилие: ведь прекрасная дама не может отказать храброму рыцарю, поэтому для него «нет» значит «да». Когда не хватает общего языка, пустое место обязательно заполнит насилие – как самый простой и универсальный язык общения между людьми.
Однозначно осуждая культуру насилия, Ридли Скотт показывает, что само по себе восстановление справедливости может сулить отмщение жертве, но не может изменить язык социального взаимодействия. Борьба с насилием обнаруживает себя в насилии и не обещает никакого выхода. Это война всех против всех, где мечом и кровью побеждает правда личная и корпоративная, но нет места для мира. И это вердикт нашему времени, а не Франции конца XIV века.
