340 подписчиков

2 мая 2014 года (рассказ)

Примечание для цензоров от автора! Рассказ не является пропагандой каких либо веществ, и тем более идеологий, в чем вы можете убедиться прочитав его.

Филпарк - Универ (х)

Передний вагон едва заполненного поезда метро, где сидел Глеб, уже подходил к платформе Филевского Парка, и теплый механический голос безымянного советского джентльмена начал объявлять пассажирам, что поезд прибыл на станцию.

Отпрянув от чтения и оглянувшись по сторонам, Глебка с удовлетворением вложил закладку в 800-страничный исторический талмуд Леонида Млечина. Осталось всего 50 страниц! Книжный червь поймет радость другого книжного червя. Когда берешь длинную книгу, какой бы интересной она ни была, поначалу всегда кажется, что ее невозможно закончить, что она бесконечная... словно сезон подачи годовой бухгалтерской отчетности для клерка или же подготовка подробной 200-страничной клиентской презентации со всеми расчетами, графиками, приложениями к несдвигаемому дедлайну для офисного планктона. Но вода камень точит, время идет, и десятки страниц прочитываются одни за другими каждый день, так же как параллельно с этим десятками рисуются слайды... И вот ты в конце, и уже даже не верится, что остались какие-то хилые недочитанные пара десятков страничек или же незаконченных слайдов. Чувство удовлетворения от завершения чего-то большого, будь то книга или проект, наполняет тебя, как оно сейчас наполняло Глебку. Только если о клиентских презентациях для новых проектов, данных для них из Bloomberg Terminal и РосСтата, экселевских макросах и перцентилях, Глебка, хотя бы на эти майские праздники, предпочел бы забыть и не вспоминать, то следующая на прочтение книга (потертый “Вор” Леонида Леонова старого советского издания 30-х годов, случайно купленный у какого-то пенсионера разложившего книги на коврике на асфальте прямо рядом с «Библио-Глобусом» на Лубянке), уже заготовлена и ждет своего часа в рюкзачке. Глеб уже даже думал бросить недочитанным Млечина, ведь нет ничего унылей чем биографии мерзких лидеров советской дипломатии перестроечного периода. Но сдержался, испугавшись бросать, в виду только недавно обретенной привычки доделывать все до конца. Ибо хорошая привычка – такая птичка, что ее чрезвычайно сложно поймать и одомашнить, как настолько же чрезвычайно легко ее и потерять, поддавшись свойственному всем сладкому пороку лени.

Прыгая по ступенькам дешевенького подубитого хрущевского вестибюльчика станции, живого памятника эпохи борьбы с архитектурными излишествами, Глеб набивает пальчиками сообщение другу на своем айфончике:

Братан! Выхожу на Филпарке, ща сажусь на маршрутку – буду через 20 мин!

Вот уже пройдены турникеты, и Глеб вышел на улицу.

Стоял теплый весенний день. Минка – пустая-пустая. Только одинокий потертый голубой 54-ый троллейбус медленно, словно гусеница, двигался вперед, чтобы сделать разворот на конечную остановку.

Ох, как приятно, даже не верится, что на часах уже 15:00. Может, и Трешку проскочим без пробок?

На улицах ни толп народа, ни суеты. Треть города – на дачах, другая – в отпуске, (кто за границей, а кто поскромнее или помоложе – в Питере), и оставшейся трети целиком досталась в полное распоряжение 10-дневная полупустая Белокаменная с приятной погодой и в расслабленном настроении. По мнению Глебки, майские праздники, пожалуй, действительно, самая лучшая пора в Москве. Мягкая, легкая...Страшно сказать, а не лучше ли она новогодней поры? В обязательном порядке жестко тусить половину праздников сия традиция не обязывает. Заставлять проводить много времени с семьей или хотя бы вместе трапезничать оливье да мандаринами – тоже. Делай себе что вздумается!

Как и любые другие праздники в ревущие двадцатые годы своей молодости, эти каникулы Глеб неизменно отмечал со своими товарищами традиционным способом – совместным изменением сознания. Потому и держал он путь к своему другу Зауру на Универ, дабы закупиться у него самым классическим веществом для сих забав, а именно сахарком с ЛСДшкой.

Проехали Поклонку. Позади осталась Мечеть. Глеб с удовольствием тянул сигаретку, выдыхая в приоткрытое окно грязненькой Лады, что одиноко неслась по направлению на юго-восток по пустой Минской Улице. Цигарка вдвойне приятней курилась после пятака всаженных в себя дома добротных плюшек гашиша.

«Ох, как хорошо, – думает про себя Глебка, – и как приятно что этот среднеазиат не болтлив». Ибо говорить Глебке совсем не в кайф, а в кайф слушать старых «Кирпичей» или же мягкий английский инди-рок, как например Morrissey из легендарных манчестерских The Smiths, начавший сейчас напевать в его уши свой хит 1988 года “Every day is like Sunday”.

«И вроде складно поет, и гитарка приятно играет, но почему же они на Западе так любят воскресенье? – рефлексирует про себя Глебка, глазея на высотки ЖК «Воробьевы Горы» (местной архитектурной доминанты) по левую сторону авто и продолжает про себя размышлять – «лучший день – это воскресенье? Да ведь, глупость же собачья! Правы больше всех здесь, конечно же, евреи, ведь самый лучший день на свете – это суббота, или даже как меряют сами евреи свой шаббат – ночь с пятницы на субботу – вот это уж точно идеальные сутки!».

Только закончившийся вчера веселенький шаббат, от которого он только сейчас более-менее оклемался, Глебка, кстати, и отмечал с евреями – другом Зауром (к которому он и направлялся сейчас) и его товарищами-соплеменниками. Вроде все прошло как обычно. Встретившись с Зауром после работы вечером на фиолетовой Тверской, еще не успев выйти из подземки, они закинулись ‘бомбочками’ c ‘димычем’ (то есть проглотили по бумажке с упакованной дозой МДМА-порошка внутри), чтобы их успело ‘впереть’ еще до прихода на место, пока они шли по Тверскому Бульвару к «Маяку» на Большой Никитской. Добравшись до места, они привычно проводили время находясь в амфетаминово-МДМАшном раже, разбавленном бокалами виски-колы да пива, пыхтя сигарету за сигаретой, и как всегда обсуждали книги, писателей, историю, языки, разницы менталитетов, эмиграцию, Россию, Запад, Израиль... и все что следует обсуждать интеллигентным молодым людям на третьем десятке лет, едва ли обремененным хоть какими-то серьезными обязательствами.

Однако спустя пару часов разговора что-то начало давать сбой. Глеб из-за запары на работе с проектами не виделся с Зауром почти два месяца, и в любой другой год такая пауза не имела бы никакого значения, но сей год выпал особым. С момента прошлой совместной тусовки в конце февраля успела сменится эпоха. Незаметно закрутились шестерёнки истории, чего, кажется, заждались тогда многие. Крым Наш, ЕвроМайдан, Русская Весна, Хто не скаче – Той Москаль, Москаляку на гиляку, Донбасс, Правий Сектор… «Революция Гiдности», пускай и произошла в Киеве, отозвалась эхом по всей Руси и не оставила никого равнодушным.

В конце апреля Глебке казалось, что «Русская Весна» сплотила в едином порыве всех «наших». Деду «совку», бивший себя в грудь еще полгода назад клича себя либералом, уважающим мировой американский порядок, Глеб, признался, что горд вхождением Крыма и ждет не дождется возврата в лоно России всего украинского Юго-Востока, то есть русской Новороссии... Дед ответил, что рад слышать что внучек наконец повзрослел, но заметил, что при красном флаге побед было побольше, и они были-то посолиднее.

Незаметно Президент из посмешища, про которого все продвинутые москвичи только и отпускают сальные шуточки, стал по-настоящему «нашим президентом», нападки на которого воспринимались стали без шуток восприниматься как нападки на всю Россию. Однако на фоне этого всплеска патриотизма Глеб за эти два месяца абсолютно проглядел или поначалу не хотел замечать, что не все было так единодушно в нашем Датском королевстве. Причем до такой степени, что он предпочитал не видеть дальше своего носа, не замечая холодную и даже несколько тревожную реакцию собственных родителей на начинающийся кризис. Отсутствие их энтузиазма на его смски в начале апреля о том, что ‘наши уже берут Харьков’, он тогда списал на типичное для родаков безразличие к политике, а не мудрую middle-class тревогу, уже подсчитывающую у себя в голове потенциальное падение курсов валют, спад экономики, и проецирование этих бед на семейный достаток.

Обсуждая пятничной ночью в восторженной манере, что их общий товарищ Филипп занимается отправкой помощи в Донецк, Глеб был потрясен невероятно холодной манерой соплеменников Заура, которые назвали активизм Филлиппа «глупым никому не нужным идиотством», а Заур даже никак не среагировал на это или даже вместе с ними хихикнул, хотя сам же помогал Филиппу. Глеб промолчал. Позже, когда пошел разговор про убогий, нищий и абсолютно бесполезный украинский Крым. Глеб просто ретировался в туалет снюхать пару дорожек и был рад вернуться к столу, за которым уже обсуждали что-то более спокойное. Кажется, классовую систему России или Британии. Однако чувство разобщенности и прохлады не покинуло Глеба. Словно какая-то трещина проявилась между ним и Зауром. Или может быть она прошла гораздо шире – между русскими и всеми остальными? Ведь не только инцидент с Зауром и его друзьями привлек внимание Глеба. Отлипая вчера дома после тусовки, Глеб списался со своей ирландской подругой из Белфаста – Келли. Ожидая услышать от нее слова сочувствия в сторону России и русских юго-востока Украины, Глеб неожиданно получил какую-то ехидную и злобную околесицу про русских оккупантов, Голодомор, вековую тиранию и Путина. И если бы только Келли да Зауры внезапно переменились... Пройдясь по страницам Facebook и Вконтакте своих остальных друзей-экспатов, и тех, что местных, и уже покинувших Русь, Глеб с ужасом заметил, как с практически каждого из них начала спадать маска русофила, и за ней стало видно простого западного обывателя, который, несмотря на знание языка и культуры, был полностью оболванен своей родной государственной пропагандой, да еще и смаковал своё ощущение морального превосходства средь глупых туземцев. Чтение Пушкина, Булгакова, Пелевина и даже Лимонова ни на толичку не повлияло на них.

А ведь Глеб их раньше уважал, старался с ними быть дружелюбным и приятным. Он даже строил себе фантазии того, что он укрепляет дружбу между Западом и Россией своим общением с экспатами.

От неприятных чувств и дум Глебка избавился дома на балконе парочкой плюх гашиша и освежающими дух бодрыми статьями Спутника & Погрома – внезапно откуда ни возьмись появившегося сайта, чудом начавшего говорить то, что было на уме Глебки и миллионов других молодых людей с горячим русским сердцем. Грани.ру, ЕЖ.ру, сайты Новой Газеты и Эха Москвы – информационная диета прошлых нескольких лет была выброшена прямо в окно и, казалось, что навсегда и бесследно была вычеркнута из жизни.

Эй, кде тэбэ выходит? Приехалы, нэт?
А, да, спасибо, вот здесь, справа можете остановить. - Глеб передал две или три сотни рублей и легонько хлопнул дверью выходя на тротуар.

Надо только перейти на ту сторону Ломоносовского и уже на месте!

Перебежав совершенно пустой проспект (только где-то вдали там плелся троллейбус) и очутившись на нужной стороне, Глеб почувствовал вибрацию телефона в кармане пиджака. Чарли, наверное, пишет из Лондона?

Достал айфон. Ага, она самая: “Privet! Hope you’re not going out tonight again? Call me this evening!!! x x Kissles”.

Ответить или не ответить? Ладно, ответить – это же Чарличка, в конце концов. Не считая родителей, пожалуй, самый близкий и любимый человечек на свете. Можно сказать проще – жена, но это сухое слово никак не вязалось у Глебки с его пассией, ибо от него прямо отдавало какой то средневозрастной рутиной, абсолютно не подходящей к этой юной двадцати-с-чем-то-летней барышне.

«Сорри, Чарли, не, я не тусуюсь – ща к Зауру, а потом пацаны к нам домой придут. Я могу позвонить, но мож лучше завтра утром?»

Послал. Будет ругаться. И ведь по делу! Ну а какая жена или девушка будет приветствовать продолжительные мальчишеские посиделки, да еще и с алкоголем да наркотиками. Грязь, ненужная трата денег, риски с ментами... Но пока Чарли там, в Лондоне, обновляет очередную визу, можно и насладиться плодами свободы – со спокойной совестью решает Глебка, заходя в подъезд сталинского дома, где живет Заур.

Вот, держи – Заур протянул товарищу полиэтиленовый пакетик с шестью сахарками.
Спасибо! Идешь ведь с нами??? – воодушевился Глебка.
Не, сорри чувак, не могу седня – после наших пятничных похождений все не могу отойти – вежливо улыбается Заур своим приятным восточным лицом, на котором он с недавних пор стал отращивать бороду. Глядя не нее, Глеб в глубине души даже немного завидовал Зауру. У него, похоже из-за татаро-монгольских ген, если и росла на лице, то только козлиная бородка с тремя волосками.
Ну ладно, жаль! Ну если че – присоединяйся!
Да, да, хорошо, давай может на след неделе 8-го или 9-го пойдем тусить? Можем на Поклонку сходить?
Да, да, давай, конечно – улыбался Глеб, хотя чувствовал всем сердцем, что они не встретятся, и что словно кошка перебежала им дорогу. Ну ладно, зато хотя бы помог с кислотой.
А..один момент! Вы же втроем, с Лехой и Вованом собрались жрать? По одному сахару каждый, да?
Ага!
Отлично. Только смотри какая штука. Один из сахаров – не прокапанный. Какой именно хуй знает. Сорри, так вышло. Не спрашивай почему. Ну если не вопрет – просто вторым закинешься, ок?
Ладно, не вопрос! Я тогда пойду уже встречаться с парнями! Спасибо, братан!
Давай, рад был видеть! А не хочешь перед выходом по шарику? Я тут себе баллон на днях прикупил на 5 литров…
А как же тут можно отказаться?

И оба товарища пошли себе делать каждый по 2 шарика с веселящим газом (или вернее с закисью азота) – модной забавой второй трети 2010-х, незаметно пришедшей в Москву из багажников автогруппок молодых парней, стоявших ночами возле клубов и на главных центральных улицах города, завлекая к себе праздную молодую clientele.

Трип - начало (х)

И вот опять Глебка нёсся по пустым дорогам столицы с очередным среднеазиатским бомбилой на покоцанных старых Жигулях. Трешка летела, и вот уже показались впереди справа неизменно радующие глаз Глеба сизые да нежно-кремовые сталинские дома Кутузовского проспекта, а за ними выглядывали голубовато-ультрамариновые стекляшки Сити.

Ни к одному другому месту в Москве Глеб не питал таких теплых чувств, как к Кутузовскому проспекту, где он даже и не жил, а только окончил старшие классы школы. Однако район настолько запал ему в душу, что и после окончания учебы он постоянно проводил здесь время, и даже в первые судьбоносные полчаса общения с Чарли Глеб втиснул в разговор расхваливание любимой Кутузы. Своего же собственного района Глебка стеснялся. Неказистые окрестности родной Филевской поймы казались ему более-менее ничего только будучи добротно укутанными снегом или же летним хиппи-нарядом из зелени и цветов, а вот красавец Кутузовский, по его мнению, был в форме всегда. Свободный от толп пешеходов, но всегда в движении (ну или как скажут злые языки – в пробке), единый и строго одетый по лучшей архитектурной моде сталинских времен, и в то же время мягкий, космополитичный и с человеческим лицом. Не монстр из 1920-х, не хрущевская дешевка, не обывательская унылость брежневских времен и не безвкусный пластиковый квартал-новодел времен постсоветских. Кутузовский был для Глеба той Москвой, где было всегда приятно находиться, и тем Советским Союзом, где он, латентный антисоветчик, не прочь был бы жить.

Здесь уже который год Глеб любил встречаться с друзьями в скверике у третьего кольца, чуть поодаль от вестибюля метро «Кутузовская», и, начиная путь с набережной напротив Сити, идти пешком до самого центра на Красную площадь. Таков был план и сегодня. Только вместо традиционных пары бутылок пивка сегодня они вместе с Лехой и Вованом закинутся кислотой. А вместо того, чтобы после разойтись по домам, все впишутся на ночь у Глебки и, уютно уместившись, лежа на балконе, будут совместно залипать, курить сигарету за сигаретой и, попивая чай, о чем-то отвлеченном болтать до самого утра, пока не отпустит.

А точно все нормально будет? – неуверенно спрашивает девчонка Вована.

Недурной внешности, но такая... стереотипная. Над такими очень любит надменно насмехаться Чарли. Ведь легкая ксенофобия присуща всем, даже либеральным интеллигентам и эльфам-неженкам с Запада.

Девице было около 23. Волосы черного, слегка металлического окрасу. На ее губках блядская ярко алая помада. На ногах высокие черные шпильки с открытым носком, в которых бедняжке было явно тяжело долго передвигаться по улице, и от которых, похоже, у нее синяки на ногах. На худеньком тельце висит дешевенькое красное платьице, с зачем-то широким декольте, несмотря на отсутствие каких-либо солидных грудей. Глеб даже не стал утруждать запоминанием ее имени, ибо чувствовал, что перед ним очередная однодневка.

Каэшн, все заебись будет, ты че? – парирует весело Глеб девице.
Глеб, может ты не будет материться? – напрягается развязной манере общения друга Вован.

Как-никак, у него может обломиться запланированный на сегодня трах, который он променял на вписку у друга, признавшись об этом только в последний момент, однако, не отказавшись от совместного расширения сознания. Глеб и Леха пожали плечами и решили, что, мол, ладно, пусть себе потом трахает свою дуру под кислотой, но, в конце концов, сначала все вместе прогуляемся, как изначально договорились.

Ну я просто читала в инете про бэд трииипыыы... – гнусавила в нос и стереотипно по-московски растягивала гласные девица.
Милочка, чем больше ты будешь говорить про бэд трипы, тем большая вероятность того, что ты его словишь! Сделать это очень легко. Вот недавно, помните пацаны, Толян говорил, что пошел с друзьями под кислотой в кино, и кто-то из его дружков, шутник бля, передал тому в разгар трипа, в темном зале кинотеатра, записку с надписью «ты сегодня умрешь» – отвечал Глеб.
Бля, я бы за такое отпиздил бы – рассудил Леха. Ну ладно, действительно, давай-ка закроем эту тему, закинемся и пойдем гулять, вон какая хорошая погода!

Глеб раздал всем по сахарку. Каждый покрутил в руке свой в поисках хоть каких-нибудь следов лизергиновой кислоты, и, не найдя их, аккуратно положил сахарок в рот, покрутил его там немного и чуть растаявшим прожевал, затем запив минералкой.

Вован, ты уверен, что это хорошая идея? Да, вроде же договаривались, что сегодня вместе гуляем. Нас тут всех только-только должно начать переть, а ты сливаешься?

Тут Леха шепнул Глебке в ухо: «оставь его, чувак, ему просто не терпится ее трахнуть».

Ладно, Вован, давай! – пожал Глеб руку другу. – Пока, пока! – скорчил дружелюбную улыбку он безымянной телке товарища.

Та ответила не менее фальшивой улыбкой. Кажется, и она, и Глеб были одинаково рады, что остаток дня проведут вне компании друг друга. Глебка обладал поистине мастерской способностью практически моментально вызывать к себе антипатии со стороны значительной части русских девчонок. Они, в большинстве своем, даже несмотря на красивое личико, часто казались ему какими-то неправильными, несовершенными и вызывали раздражение и отторжение... абсолютно равное тому, что он вызывал у них. Кажется, он просто не признавал их женщинами, а считал их просто равными себе людьми. Они же находили его для мужика слишком заносчивым, не галантным и скользким, а на мнимое равенство полов им было наплевать. Россия даже середины 2010-х все еще страна с очень четкими гендерными стереотипами, но такими милыми и безобидными, где, скажем, суровая тетка-начальница со стальными яйцами на телефонной заставке будет держать милую фотку щеночка, а ее бойфренд громила будет без иронии и какого-то сексуального подтекста называться в записной книжке “моим котенком”.

Вован с девицей стали спешно удаляться в сторону высокой гранитной лестницы что вела с набережной Тараса Шевченко на Киевскую улицу, от которой вдоль тридцатого дома рукой подать до Кутузовского проспекта. Но не только Глеб с Лехой провожали их взглядом. Чуть в стороне от них, на пригорке, отмечали майские двое товарищей неопределенного возраста, распивая 5-литровую «сиську» Багбира, лакомясь воблой из полиэтиленового пакетика. Они гордо демонстрировали прохожим свои мясистые краснокожие торсы, сняв свои рубашки и улегшись на них на траве на пригорке. Подморившиеся на солнышке под алкоголем красавцы любовались фигуркой девчонки, однако, поймав недовольный взгляд Вована отвернулись в сторону, но до тех пор, пока Вован не отвернулся от них, и вот они опять стали с хмельным довольством глядеть на молоденькую цыпочку меж собой обсуждая ее упругий зад и то «как они бы они ей бы дали».

Глеб с Лехой остались сидеть на траве у причала. Куря сигаретки, запивая их каждый бутылочкой светлых «Жигулей», они глядели на муравейник Сити, где даже в тот выходной майский день бурлила жизнь и продолжалась бесконечная стройка. И там у кого-то выпал на улице праздник. На платформе причала с той стороны Москва-Реки группа строителей-среднеазиатов играла в баскетбол. Помимо мяча у них даже имелась и прикрепленная сетка.

Как и у любых других психонавтов, парни невольно начали шаблонный для каждого трипа разговор:

Ну че, Лех, тебя вперло?
Кажется да... Вот деревья как-то стали интересно двигаться, а тебя?
Тоже вроде что-то есть, сколько там прошло времени?
Сейчас посмотрю!

Глеб достал из кармана свой айфон, дотронулся до экрана и, даже не глядя на цифры (18:17 показывал телефон), ему стало ясно что трип начался. Заставка с улыбающейся Чарли и глупеньким малышом французским бульдожкой Полли на ее коленках заиграла новыми красками, изменяла объем, и ему даже потребовалось немного сконцентрироваться, чтобы прочесть коротенькое свежеполученное сообщение от родительницы, интересовавшейся чем занимается на праздниках ее отпрыск. «Гуляю с друзьями» – с небольшим напрягом Глеб набил на клавишах ответ и решил, что не будет отвечать на звонки и смски уж точно ближайшие пару-тройку часов.

Товарищи улыбаясь шли вперед по Кутузовскому проспекту, уже начавшему перетекать в Новоарбатский мост, с которого раскинулся великолепный вид с фоном из голубого неба на воздушно-белое здание правительства РФ.

За последние 25 минут, с того момента как они вышли с набережной на проспект, они, кажется, даже не говорили, не считая того, что Леха стрельнул пару раз зажигалку. Говорить было ни к чему. Зачем?

По телам обоих туда-сюда переливались нежные волны наркотического кайфа. Все вокруг стало насыщенней, ярче, краше, четче, завлекательней. Природа словно ожила, превратившись из статичного камня в живое существо, и оба товарища наслаждались созерцанием этого причудливого мира. Окружающая действительность, хотя и с виду не изменилась, но заиграла новыми красками и деталями. Мир пульсировал, словно если глядеть на него сквозь пылающий огнем невидимый костер. Однако, хотя ни дыма ни костра не было видно, пожар что изменит жизнь многих миллионов людей уже пылал, и там, вдалеке..в Одессе, пахло жареным человеческим мясом. Но ни Глеб, ни Леха, ни сотни тысяч беспечных жителей столицы, наслаждавшихся этим теплым майским вечером, об этом еще не подозревали.

Глебка решил нарушить молчание и выйти из состояния кислотного анабиоза.

Лех?
Че?
А тебе не кажется, что в Москве реально приятно находиться только когда тепло? Ну там с апреля по октябрь?
Ну слушай, но ведь везде также…
Ну не, ну смотри, Нью-Йорк со своими небоскребами всегда прикольный – зимой и летом одним цветом. Какой-нибудь Лондон или Сан-Франциско пригодны для жизни целый год! А Москва... серая, грязная, унылая, ужасная, ну или просто холодная целых 6-7 месяцев в году! Только сейчас вот на нее наконец можно смотреть и не стыдно показать туристам... Ну, а сами москвичи и гости столицы – тоже ведь, как не наряжайся, все с октября по апрель так невзрачно выглядят на улицах. Что напяливай, что не напяливай они модные западные шмотки. Все одно, с этой грязно-серой грязью, небом, вечной темнотой – наконец закончил свой монолог Глеб.
Слушай, хорош грузить, и если че-то не нравится, езжай в свой Лондон! – с раздражением осадил своего товарища Леха.
Да, не чувак, я ж просто…
Хуёста! – грубо обрубил Глебку Лёха, и товарищи опять погрузились в молчание, продолжая идти вперед, приближаясь к пересечению Садового и Нового Арбата.

Леха задумчиво глядел по сторонам, а Глеб продолжал сам с собой рефлексировать о Москве, все не нарадуясь тому, что наступила приличная погода.

Ладно, бог с ним, теперь о зиме можно забыть! – и одев обратно наушник Глеб опять включил на айфоне альбом 1990-х годов «Скрябiна», что ласкал его уши последние полчаса своей соловьиной мовой.

I я собi захотiв

Полiтати десь пiд небом

Двоє гарних крил

I менi вже нiц не треба

Я собi захотiв

Подивитися на люди

З висоти птахiв

Я побачив то шо буде

Казалось бы Скрябiн – львовский украинец, патрыот Украины. К чему его слушать Глебке, для которого даже теплое слово «хохол» внезапно стало ругательством, коим он легко стал разбрасываться? (например, ругая свою собачку – «Поля, ты что хохол ебучий что ли?»). Однако не настолько одномерные люди, как того хотелось бы пропагандистам и политикам-демагогам по обе стороны границы. Революция на Украине пробудила у многих русских интерес к этой стране, языку и культуре. Миллионы обратили свой взор на колыбель Руси и начали читать, смотреть и слушать украинское. Кто-то с раздражением, едва сплевывая желчь и пену изо рта. Кто-то с интересом или даже ажиотажем, а иной раз и чувством зависти. Ну а кто-то просто со смехом и улыбкой или комфортным безразличием от того, что все страсти хотя и близко, но не в России. Глебка смотрел и слушал запоем все, но даже с бо́льшим интересом именно то, что выходило на мове. Хотя его возмущали до глубины души и искусственная, по его мнению, смена о на i и особенно приставка вiд-, он тем не менее попал под мовины чары. И до 2014 года он периодически с интересом поглядывал странички украинской Википедии, посматривал то и дело украинское ТВ, однако, с недавних пор стал это делать ежедневно и, невзирая на свою ненависть к политическому украинству, он понял, что влюбился, и что его тянет к Украине. Слушая мову, ему казалось, он слышит язык той истинной и настоящей Руси, такой дикой, простоватой, слегка грубоватой, но по-домашнему теплой, и, самое главное, своей. Ведь можно иметь и любить двух дедов, двух бабушек, в конце концов, двух родителей. Почему нельзя такое же устроить с Русью и Россией? Проблемы Глеба с украинцами были минимальны: их русофобия, ибо невозможно любить того, кто хочет тебя убить, и их самоназвание. Если слово «Украина» еще можно стерпеть, то мерзкие «украинец» и «украинский» терпеть было сложно. Как можно откреститься от русского имени тем, кто самый русский из всех русских на свете, вторил он Василию Витальевичу Шульгину?

Бля, Вован, ну ты устроил, конечно, себе приключение! Отлично поебался, да? – ехидничал с улыбочкой Леха.
Ну кто-ж знал, пацаны? – растерянно отвечал Вован.
Ладно, пам на балкон плюшки курить! Ебарь! – и все дружно втроем засмеялись, пришедши с улицы, разуваясь в коридоре съемной квартиры Глеба на Парке Победы.

Вован своим амурчиком устроил всем троим или даже четверым интересненькое приключеньице. Началось все в такси, где Вован со своей дывчиной лобызался в десна на заднем сиденье, страстно мацая ее бедра и грудь. В какой-то момент он было приоткрыл свои очи и неожиданно увидел перед собой почему-то не свою даму, а человекоподобную свинку. Однако страсть в паху преобладала над разумом и, найдя это просто забавным, Вован продолжал обжиматься с девчонкой.

Приехав к ней домой, впопыхах раздеваясь на ходу и сразу прыгнув в кровать, оба с довольством проскакали друг на друге, однако, Вовану приходилось сдерживать себя, чтобы не засмеяться, ибо мысль, что он трахает женосвинку, он по-прежнему находил крайне забавной. Окончив успешно раунд игрищ, закрыв после кульминации глаза и затем отдышавшись, Вован открыл свои очи снова, приподнялся с кровати, развернулся лицом к своей подруге и с ужасом взвизгнул, увидев там вместо своей смазливой девицы, уже не человекоподобную свинку, а просто какое-то страшное уебище с перекошенным лицом. Чудище же в недоумении на него покосилось в ответ. Вован запаниковал. Ему стало брезгливо, а нехорошие чувства на душе под кислотой, как знает любой опытный психонавт, верный путь к неприятнейшему бэд-трипу. Все бы еще ничего, но голое чудище с недовольством начало допытывать Вована: «А че мол ничего не происходит? Мне кажется, ничего не изменилось… Ты ж обещал! Ну и вообще-то я так и не кончила, не хочешь мне...».

Вован в ответ только чесал репу. У него с «происходящим» все было в полном порядке. Стены шли ходуном, на улице стемнело, девочка раздражала и пугала своим видом еще больше и больше. Что уж говорить о продолжении амурных игрищ – этот вопрос, как и кое-что другое у Вована, совсем не стоял. Ему стало мрачно на душе. Он решил ретироваться в туалет. Просидев на толчке минут 5, и только было успокоившись, его внезапно навестило голое чудище, чем вогнало Вована в еще больший страх и стыд.

Так что же мне делать? – забилось сердечко Вована, и через пару минут Глеб с Лехой, стоя в Александровском саду, до которого они успели дойти, схватившись за животики, дружно ржали после звонка Вована, который тот начал фразой «пацаны, выручайте!».

И пацаны ринулись на помощь по адресу безымянной дывчины. На счастье Вована ехать им было всего 10 минут. Девчонка снимала угол в унылой советской коммуналке изящного доходного дома на Солянке.

Пока парни спешили выручать друга, Вован продолжал играть со своей подругой в прятки у нее на квартире. То убежит в туалет, то покурить на кухню, то выйти «позвонить маме», но в он итоге сдался и просто сел в углу ее комнатушки, иногда в страхе поглядывая на девчонку, которая, плюнув на кавалера, оделась в свои домашние тряпки и, фыркая и иногда поглядывая на него, била пальцем по айфону, листая свою инстаграм ленту, ожидая, когда же дружки-кретины его заберут отсюда.

Вован! Я только ща понял, что-ж твою девку не вперло то! – улыбался Глебка, оперевшись спиной о стену балкона, выдохнув сигаретный дым в окно.
Да уже не мою... Ну?
Один из зауровских сахарков был пустой! Он меня предупредил об этом, но какой именно он почему-то не мог сказать. Так что повезло, что беспонтовый достался этой... Как ее там?
Саше!
Ну да, этой Маше! – дразнил Глебка.
Саше!
Хорошо, Даше! – считая себя «ебать каким остроумным», второй раз прокручивал шутку Глеб.

Тут их треп прервал Леха, показав им со своего айфона фотку черной от сажи лестницы, найденную в одной из групп на Вконтакте. На ней было четко видно бело-серые следы ладоней на стене и пару лежащих на лестничном пролете трупов, черных от копоти.

Что это?
Это Одесса! Хохлы зажарили и убили чуть ли не сотню наших!
Что?!
Тут видео! Смотри! – их забаррикадировали в здании и подожгли.

Все молча просмотрели несколько видео. Возбужденная улюкающая толпа, окружившая Дом Профсоюзов, бросала коктейли Молотова в окна здания и стреляла из огнестрельного оружия по людям, пытающимся выбраться из здания или даже выпрыгнуть оттуда.

Толпа державших осаду не была монолитной. Там нашлось место всем: людям в украинской милицейской форме, мерзким девкам-подросткам с прикрытыми шарфами лицами, весело готовящим эти коктейли, разнообразным неформалам – панкам, металлистам и эмарям, пузатым тридцатилетним мужикам, ну и, разумеется, футбольным фанатам. Вся эта коалиция «защитников Украины», на удивление, говорила по-русски. На многих тогда эти кадры произведут впечатление и немало будущих участников сего конфликта примут решение отправиться добровольцами воевать на Украину именно после этих событий.

Каждый из троицы воскликнул «пиздец», поглядел друг на друга и возбужденно уткнулся в свой телефон. Кровь бурлила, на языке и в голове вертелась лишь сладкая месть мерзким хохлам, и успокоение каждый нашел не в очередной притупляющей сознание плюшке гашиша (впрочем одно другому не мешает!), а в более подходящем средстве – патриотической ура-пропаганде, наркотике специально разработанным для решения таких проблем. Выбор подходящего средства тут был богат, словно магазин запрещенных веществ в даркнете. Вместо мешков порошков, травы, кристаллов да кусков, здесь – в Твиттере, Вконтакте и на Ютьюбчике были на выбор: строгие и суровые репортажи официозных российских СМИ с заявлениями политиков, уверявших, что украинцы получат беспощадный ответ, ура-патриотические да националистические аккаунты, смаковавшие кровь (кто-то в искреннем праведном гневе, а кто-то, зачастую более талантливо, еще и за прайс из Кремля), а десертом шли украинские аккаунты во главе с EuroMaidan’ом и Правим Сектором, листая которые можно было подзарядиться садомазохистской энергией ненависти.

Скуривая сигарету за сигаретой, друзья в азарте обменивались короткими репликами.

А слышали, что этот сказал?
Смотри, что хохлы пишут!
Посмотрите, это из Одессы!
Завтра наши точно танки введут!

Фурор на всех произвели слова Рамзана Кадырова, обещавшего наказать ненавистных хохлов, и троица друзей вместе с доброй частью патриотического сегмента рунета уже грезила тем, как добрые чеченские молодцы входят в Киев и устраивают там освободительный погром братьям-славянам. Всего несколько месяцев назад большинство из них ни за что не поверили бы тому, что будут в здравом уме рукоплескать Рамзану и его дружинникам, которые внезапно станут им ближе забавных и безобидных гэкающих провинциалов с Юга, которых отличало до последнего времени от остальных русских просто наличие своей почему-то отдельной собственной страны.

Происходящее на Украине все еще казалось какой-то большой нереальной шуткой. Хотя некоторые русско-украинские семьи уже успели отречься друг от друга после эмоциональной беседы по телефону, а небольшое количество начальников или просто публичных людей успели потерять работу из-за развязанных ими политических дебатов с коллегами. Но для большинства людей по обе стороны от украинско-российской границы даже позже, летом, когда прольется уже достаточно крови, и конфликт назовут войной, все это оставалось «прикольным» онлайн-соревнованием, где миллионы диванных бойцов состязались друг с другом на полях чатов, форумов, сайтов и соцсетей. Эта войнушка затягивала, как не затягивает даже чемпионат по футболу или талантливо снятый сериал. Еще бы, где вы найдете такое вовлечение 24/7? Каждый день там, где-то в телевизоре или инете сдвигались фронты, двигались войска, пылали здания, появлялись новые трупы, обсуждались реплики тех или иных мировых политиков. Но это где-то там, далеко, а здесь в интернете все стерильно, чисто, весело и прикольно. Никаких последствий – пока! – играй себе в патриота. Надоело играть в патриота – перезарядись, поиграй в ебаря, зайдя в соседнем окне на порносайт. Повтори так десять раз – и день весело и отлично прошел. Можно начинать следующий.

Страсти уже давно улеглись, и к 2:30 ночи диванные войска спали уже по обе стороны границы. Трепаться об Украине надоело даже политизированному Глебке, и разговор вернулся к ожидаемой теме.

Ну как, тебя все еще прет? Как тебе этот раз? – спрашивал Глеба Вован.
Да, нормально, знаешь, нормально. Но это первый раз, когда никакого чуда не произошло, и у меня просто мягкий трип. Ни сильных глюков, ни страха, ни чего-то особенного, как было раньше. Помнишь, тогда, когда съели 2CB в той хате на Пионерке? Мне было страшно, я словил бэд, но эффекты были шикарные, все прямо искрило и играло цветами. Или помнишь, когда мы пару месяцев назад втроём съели кислоту и пошли в клубас? Телки там казались сочнее, а глядя на людей за столиками, я четко видел, как меняются их эмоции, чувствовал и видел, что у них на уме. А в этот раз – ничего такого, просто спокойно, нежно и весело, словно съел какую-то таблетку.
Ммм, а мне че-то вспомнилась твоя свадьба!
Что конкретно? Там было много чего!
Ну помнишь, как мы с тобой лежали в реанимационной палате у Чарли на матрасах и болтали до 4 часов ночи?
Да, это был первый раз когда я поспал за те 2 дня, даже не верится, что каталонцы нас с тобой пустили к Чарли в палату без всяких справок, без всего. А тебя-то вообще в нулину обкислоченного с пластиковой бутылкой из-под кваса с ЛСД привезенной из Индии! Как такое забыть? Ты помнишь, как ты хотел выйти покурить из окна реанимационной палаты Чарли на крышу первого этажа?
Дааа?
Сколько ты там провел в этом Росасе?
Да, целый месяц я был с Чарли в госпитале, пока ее оттуда не выписали, и она не уехала восстанавливаться к бабушке, там 3 месяца топтать на костылях и вести расслабленный образ жизни.
Наверное, тяжело тебе вспомнить об этом? И то, что свадьба такая себе получилась?
Да слушай, как мне тут писали некоторые, – по-другому у тебя и быть не могло, Глебка. И все прошло, как во сне. Мы в нашем съемном поместье. Все только приехали из аэропорта из Барселоны – англичане, наши. Родственники и друзья только друг с другом познакомились, собрались на фуршете на первом этаже в зале, едят закусь, пьют шампанское. Тут меня ловит за руку теща, вся белая, что-то говорит типа – «пойдем, пойдем на улицу», но я уже знаю, случилось что-то плохое, вот мы на улице, вижу две машины, врезавшиеся друг в друга. Слышу вопли боли – это Ильзе, латышская телка Джима, брата Чарли. Но вопли как-то не трогают, воспринимаются буднично. Теща меня подводит к машине скорой помощи – там уже лежит Чарли. Такая же красивая, только она дрожит, и медик из нее потихоньку достает стекло. Я пытаюсь с ней говорить, держу ее руку. Она тоже пытается говорить, но выходит мешанина из трех языков невпопад. Медику и матери она отвечает на русском, мне на испанском. Но не важно, главное – живая и говорит. Потом ее увозят в госпиталь, мы с тещей за ней. Ее оперируют – мы ждем, каждый час какие-то новости. Теща ведет себя спокойно, но внутри у нее там горит. В ночь перед свадьбой оба ребенка разбились в аварии, оба в реанимации, и мы не говорим про Ильзе. Мне, кстати, пришлось звонить ее русофобским родителям в Елгаву и объяснять на ненавистном им русском языке, что их дочурка сломала все конечности, и ее сейчас восстанавливают по кусочками в реанимации. Ну церемонию свадьбы в больничной палате я тебе пересказывать не буду!
Ага, наверное, зря я поднял эту тему?
Да нет, а чего? Я жив-здоров, Чарли практически невредима, даже Ильзе в итоге осталась непокалеченной. Можно только благодарить бога. Вот уже прошел год, и мы не развелись. Уже достижение для брака в 21 веке. Сам то как? Что у тебя с Олькой-то?
Да бля, она мне сказала, что мы не подходим друг другу, а потом оказалось, что она беременна от приятеля-мажора и выходит за него, а еще пару недель назад мы обсуждали с ней, как съедемся в мою съемную хату на Студенческой и будем жить вместе. Ладно, бог с ним, мне больно, но в каком-то смысле я даже рад, что так получилось. Не могу себе представить, как быть до конца с одной. Не знаю, ведь есть красота и в худеньком заде, и в упругой жопе, есть такая дырень, есть другая. Мне хочется все...
Ну, со сколькими ты спал? 10?
Обижаешь! 20-25!
Ну, а я – с 2,5... Думаешь, будешь счастливей, если переспишь с 50 или 70 девками?
Не знаю. Наверное!
Не уверен, ведь ты же не становишься счастливей из-за того, что ел экстази раз 100, а не 50? Кайф приходит, и затем уходит. И каждый раз его все меньше и меньше…
Ну, а разве цель жизни не в постоянном поиске кайфа?
Ты говоришь как настоящий сатанист! – включился в разговор Вован, доставший из ушей наушники и готовящий c помощью зажигалки очередную порции плюх.
Чего?
А ты думал? Официальная идеология сатанизма – не поклонение дьяволу, а гедонизм. Я тебе серьезно, я читал же Антона Лавея – отвечал Вовчик, взяв в руку пустую бутылку с дыркой, и начал засовывать туда сигаретку с плюхой на ней.
Ну, так а твоя какая, Глеб? – поинтересовался Леха.
…Самореализация! – после небольшой паузы уверенно ответил Глеб.

И на этой философской ноте все замолчали. С улицы доносилось пение кузнечиков. Приятно пахло теплой майской ночью. Каждый продолжал тянуть сигарету и передавать по кругу бутылку с дыркой. Всех начинало потихоньку подотпускать от кислоты.

Начинало светать. За окном запели птички. Даже шум дороги перестало быть слышно. Жизнь словно замерла, но природа в отличии от людей (те подтянутся позже) уже начала просыпаться.

Вован дремал на диване в комнате с телеком. Леха дрых на балконе. Не спал только Глебка. Его вещества обыкновенно держали неспящим дольше всех. Сигареты уже не приносили никакого удовольствия, а только душили своей горечью и приевшимся запахом, но Глеб все продолжал их курить, ибо они помогали убивать время. Гашиш тоже практически закончился, и он скуривал последнее, что оставалось от кусков. В ушах давно уже закончил играть кто-либо произносящий слова. Слова – они ни к чему, а играл-то нежный Pink Floyd, что-то мягко психоделичное, то русский приятный регги без слов, как какие-нибудь Карибасы. Плюшка за плюшкой уже тоже не приносили никакого удовольствия, а рутинно вдыхались в себя, наслаиваясь друг на друга, притупляя работу перегретого мозга, в надежде, что он наконец совсем отключится и даст Глебу заснуть.

Шорох на улице. Это таджик или узбек стал подметать во дворе. Закрыть ли окно?

Глеб выглянул. Пожилая женщина вышла из подъезда. По дороге проехал автобус. Тепло. Все зеленое. Голубоватое небо, светит солнце. Начинается приятный денек, но не для Глебки. Он лишний на этом празднике жизни. Легкое свежее утро выходного дня, оно для нормальных людей, которые потихоньку уже начинают просыпаться, делать зарядку, готовить себе, жене, подруге, детям завтрак, кофе. Собираться всей семьей идти в парк или с подружками в кафе, или к родственникам на дачу, или утром в центр погулять, или на работу обслуживать тех, у кого сегодня выходной. А у Глебки начался отходняк, не мерзкий и длинный, как на спидах, не страшный, как на героине, винте или чем-то еще из того, на чем не надо торчать домашним мальчикам из среднего класса, а такой нормальный, простой, понятный, который надо просто перетерпеть. Внутри ощущение грязноты – 2-3 скуренных пачки сигарет (не говоря уже о гашише!) дают о себе знать, а также дает о себе знать и пропотевший наряд, который Глеб уже носит, не снимая, более 20 часов. Начинает раздражать бардак в квартире, а запах табака, которым все пропиталось в квартире за ночь, только усиливает депресняк. Глеб везде открывает настежь окна и впопыхах начинает уборку.

Время бежит со страшной силой. Казалось, только недавно было 6:30 утра, а уже 9:15. На улице полноценно начался день. Вот парни подтянулись на турнички, а старушка ковыляет к остановке с авоськой, похоже на рынок или в магазин. Слышно детей, играющих в мяч с другой стороны двора.

В теле усталость, и мозг тоже устал, а не засыпает.

Парни спят уже третий или четвертый час, а Глеб раздражается, что не может заснуть, словно что-то гнетет его. Глядь на часы, а там уже 10:00! Если заснуть и проспать хотя бы шесть часов, то будет уже 4 дня! Но это если сейчас заснуть, что невозможно, а если хотя бы – хотя бы! – в 12:00, то через шесть часов уже шесть вечера!

Where is Polly? – читает Глеб смску от Чарли, сквозь экран и буквы чувствуя ее раздражение и стыд... обиду... раздражение…

Щеночка Полю Глеб отправил какой-то найденной в интернете бабке-догситтерше из Подмосковья, приехавшей и забравшей его 5 дней назад. Тогда Глебу было плевать, и ничего его не трогало. Чарли уехала в Лондон обновлять визу, у Глеба закрывался проект. Он был каждый день в офисе с 9 утра до 10 вечера. Так или иначе с Полей надо было что-то делать, а хороший вариант оставить его с кем-то знакомым на пару последних рабочих дней до майских отсутствовал. Но тут вставал и другой вопрос. На майских Глебу хотелось потусоваться и не париться о собаке, особенно на отходосах после веществ, когда хочется побыть одному, а не в компании настырной надоедливой собачонки. Однако, если после первой тусовки с Зауром с ночи с 30 апреля на 1 мая, Глеб безо всякого зазрения совести даже не вспомнил, где там и что Поля, проспавшись, на 2-ое число (то есть вчера) он начал было задумываться: «А что там Поля? А кому вообще он так легко дал свою собаку? А как там с ним обращаются?». Тут еще к стенке его начала прижимать Чарли. В ультимативной форме она начала его призывать, чтобы он шустро вызвонил Полю обратно, ибо у нее отсутствовало доверие к постсоветским пожилым дамам.

Отходняк разогнал чувство стыда и сопереживания в Глебе до предела.

А что если его посадили в клетку на какой-то даче? Что бедный Поля думает? Ему же страшно! Какая-то незнакомая бабка, а если она живодерка? Да, живодерка! Ведь, как и педофилы, они просто по умолчанию там, где дети, – в школе, детсаду, поликлинике, и – самое страшное – детдоме, так и живодеры – там, где животные!

Не хотел Глеб изначально Полю. Зачем собака? Даже кошку не хотелось. От них обязательства, время, грязь. Но Чарли прогнула его под себя, используя верный и проверенный женский способ – нагнав жалости.

«Я совсем здесь в России одна, – чуть не со слезами Чарли начала говорить Глебу, когда, прозондировав почву, поняла, что тот не настроен агрессивно против идеи собаки и не будет сильно сопротивляться, – а если мы заведем собачку, я хотя бы буду чувствовать, что меня хоть кто-то любит и всегда дома», – сделав жалобные глазки, Чарли глядела на Глеба.

И сработало! Еще бы не сработало! Это же женская хитрость!

Через 2 недели они вдвоем ехали за французским бульдожкой по объявлению в интернете. «15 минут от метро Кузьминки» – рапортовало оно, стыдливо не замечая, что это на маршрутке в сторону области (при пустой дороге). Спустя два часа они-таки добрались до Лыткарино, простояв минимум час на МКАДе.

Через еще две недели Глеб уже привык к характерному запаху мочи дома, но внутри его подымалась злоба и ненависть к несчастному безобидному песику из-за того, что с его появлением придется меняться самому Глебу.

Друзьям и даже родственникам Глеб надменно с ухмылкой говорил: «Да это как таракан, ну только большой таракан. Таракана не жалко, и его не жалко!» Те, словно вежливые англичане, ничего не отвечали, а потом у него за спиной только спрашивали Чарли: «У него все окей с головой? Ты если чего – нам пиши».

В редкие минуты ему приходили в голову мысли бросить его на улице. Так бедный Поля раздражал Глеба тем, что надо быть всегда дома и его постоянно гулять.

Как-то ругаясь с Чарли по какому-то идиотскому поводу, Глеб, будучи в постамфетаминовом гневе, чтобы досадить ей, намеренно слегка придушил на пару секунд Полю, не придав поначалу значения своему поведению. Ему надо было спешить на работу, он закрыл дверь, а Чарли села рыдать, обнимая бедного и ни в чем невиновного Полю. Только через несколько дней он это полностью отрефлексирует, пропитается стыдом и отвращением к себе, и в первый раз всерьез спросит себя: «Может, действительно пора бросить эти все наркотики (кроме, конечно же, дудки, ведь трава, как известно ‘не наркотик’)? Видать от них-таки есть последствия».

Хлынули воспоминания... Вот Поля вечно веселый, тявкающий и требующий внимания крутит хвостиком на диване у Чарли на коленках, а вот он те страшные пару секунд дрожит на полу от того, что Глеб ему надавил на шею. Cтало гадко на душе, даже мерзко. Как он до такого дошел? Чарли с ним не разговаривала несколько дней, просто называя его монстром. Ну и в чем она была не права?!

Добрый день! Да, это хозяин Наполеона.
Да, не могли бы вы его привезти?
Когда? Да, сейчас! Через час будете?

Нажав на красную кнопку завершения звонка, Глеб наконец-то за последние 4 часа почувствовал себя легче. Свободнее, приятнее. И сигаретка на балконе теперь курилась даже в кайф. И чашка растворимого Nescafe стала внезапно вкуснее! И даже время забежало в кайф. И Чарли можно ответить: He’s nearly home!

Глеб уже начал представлять, как он сейчас вымоет в ванне Полю, вытрет его полотенчиком, они лягут в кровать, он зажмет Польку в объятиях, тот начнет не то храпеть, не то хрюкать, они наконец заснут, а вечером он закажет пиццу и вчетвером – втроем с парнями и с Полей – они отметят его возвращение домой.

Я буду любить тебя, Поля, до конца твоих дней! Прости меня, мой хороший, мне всегда будет очень стыдно за тот день! Извини...

Так оно и случилось, и даже об Украине парни забыли, засовывая в рот кусок за куском пиццы с ананасами, запивая пивком, пялившись в телеэкран своими отупевшими мордами, с которого их веселили главные русские шуты начала XXI века – Камеди-клаб, своими плоскими шутками про россиянскую действительность. Параллельно товарищи безуспешно прозванивали знакомых, чтобы кто-то заехал к ним с гостинцем-дудкой. Пару лет назад, каждый из парней бы постеснялся признаться в том, что иногда смотрит Камеди и даже находит его зачастую действительно забавным. Но всем стукнуло по 25-26, университет был окончен уже несколько лет назад, производить впечатление теперь стало не на кого, девушек в жизни стало еще меньше, чем было, и, перестав бояться показаться «отсталым» в чьих-то глазах, парни теперь спокойно могли позволить себе смотреть то, что они раньше бы назвали «попсой».

Глебка несколько раз сбивался играючи на телефоне было продолжить интернет-сражения с украинцами, но его пыл лихо пристудила Чарли, резко оборвав его ужасно праведную, сдобренную нытьём и переполненную морализаторством речь о том, как подлые украинцы зажарили и убили русских, а подлые и западные СМИ проигнорировали сию бойню.

Она ему рявкнула в трубку, что ей надоело слушать про все эти убийства, новости, Россию, Украину, и ей вообще при получении визы нагрубила какая-то крестьянка из посольства РФ, а... ты, Глебка, перед тем, как следить и переживать далеким одесситам, ты бы, красавец, хотя бы научился следить и любить хотя бы свою собственную собаку, которую ты, скотина, чуть не убил! Hypocrite, BLYAD! Shhh! Пониль миня?

Глеб даже не нашелся, что ответить. Стыд переполнял его, и только остатки гашиша у него в крови со вчерашнего дня, да пицца в брюхе, вкупе с поглаживанием довольного песика, остужали душу Глеба. Может, и правда сначала стоит позаботиться о своей собачке, не отдавать ее каким-то бабкам и не страдать глупыми мыслями о избавлении от нее из-за собственной лени или проблем с наркотиками... и только потом строить планы на Донбасс, Одессу, Киев с Украиной?

Но тут Глебке пришло новое уведомление Вконтакте – какой-то хохол ответил в ветке сообщений и, налившись новой силой, забыв про стыд, Чарли и прочие глупости, Глеб ринулся в интернет-бой, перед этим почесав за ушком довольного от перепавшей ему пиццы и лежавшего у него на коленках милашку Полю.

«Украинский язык, как вообще-то известно всем, был создан австрийским генштабом…», – уже чуть ли не на автомате набивали пальчики Глебки на айфоне.

х х х

Клемент Таралевич

Написано в 2020 году в Лондоне.

t.me/chuzhbina