Музыка лилась чистым приятным звуком. Она играла как-то тихо. Еле слышно. Прохор Леонидович встал посреди комнаты и как будто пригласил кого-то на танец. Замкнул руки кольцом, словно у него в объятиях кто-то есть.
Сначала танцевал молча, а когда заиграла другая мелодия, запел:
— Когда мне плохо, я танцую!
Подайте музыку любую!
Она во мне не гасит свет
И прибавляет много лет.
Я перед ней как будто раб,
Я к ней иду, когда ослаб.
Она несёт меня туда,
За дверью где не ждёт беда…
Подайте музыку любую!
Я жизнь свою опять станцую.
Но если музыку вернуть,
То жизнь назад не повернуть.
Музыка проникала внутрь, ласкала Ивана изнутри и снаружи. Он почувствовал, как мурашки побежали по всему телу.
Присел в кресло, закрыл глаза. И вдруг на один миг мелькнуло перед ним лицо Евгеньки. Ивана бросило в жар. Он зажмурил глаза, образ вернулся.
«Вспомнил, — думал Иван, — вспомнил свою лисоньку». И вдруг из горла вырвалось:
— Женька.
Когда открыл глаза, музыка уже не звучала. Прохор Леонидович стоял над Иваном и смотрел на него пристально.
— Ты чего орёшь-то? — укоризненно произнёс «больной».
Иван покраснел.
— Краску побереги для баб, чего ты тут передо мной окрасился? Я тебе приятное делать не собираюсь, — продолжил Прохор Леонидович. — Стало быть Женька и музыка — проводники в наш грешный мир из твоего военного прошлого. Не благодари за идею. Пользоваться знаешь как?
Брат дьякона показал рукой в сторону патефона.
Иван покачал головой.
— Ну иди, научу. Вдруг меня от голода не станет, а ты музыкой захочешь насладиться. Хотя…
Прохор Леонидович задумался.
— Похорони меня с патефоном. Что я, на том свете буду в тоске изводиться?
Потом опять задумался.
— Нет, с патефоном не хорони. Я приготовлю, что мне с собой положить.
Ловкими движениями рук, Прохор убрал патефон под кровать.
— При брате им не свети, он же из красных. Быстро приберёт к рукам нужное им. До сих пор ничего у меня не взял, но всё впереди.
— Женька, Женька, — еле слышно повторял Иван.
Ели молча. Иван свою порцию не осилил. Привык есть мало. А вот Прохор Леонидович с удовольствием доел за ним и открыл ещё одну банку с тушенкой.
— Когда мне плохо, я танцую, — мурлыкал себе под нос «больной». — Ну всё, можно умирать. Перед этим делом лучше хорошо поесть. Неизвестно сколько времени тебя будут вести по небесным коридорам. Так и от голода можно умереть. Вот ты представь, умереть тогда, когда ты уже умер! Это постараться как нужно?
Иван не задумывался над словами Прохора. Он был сосредоточен на повторении имени.
Теперь вместо: «Отец», он шептал: «Женька…»
***
Наслушавшись от Фёдора, что делают с теми, на кого приносят доносы, Евгенька при любом удобном случае вытаскивала из папки записки. Сначала читала их, чтобы узнать, кто на кого жалуется. Потом читать перестала. Бросала письма в топку и поджигала. Один раз застал её Фёдор.
— Ты чего в печи возишься? — спросил он. — Марфа сама всё сделает. Мне ещё не хватало, чтобы руки твои огрубели.
Евгенька улыбнулась мужу.
— Дверцу поправила.
А у самой сердце бешено колотилось.
— Папку забыл, вернусь завтра.
Когда муж вышел из дома, выдохнула. На радостях, что вернётся завтра, ещё кипу писем сожгла в печи.
Марфа была приходящей домработницей. Утром она топила печь, готовила на сутки и уходила ближе к обеду. То, что было не съедено Евгенькой и Фёдором, разрешалось Марфе забирать домой.
В селе Марфе завидовали. Несколько раз нападали на неё, когда выходила из дома Полянского. При свете дня, никого не стесняясь, вырывали у неё сумку с бидонами, полными еды. Когда история стала повторяться, Фёдор обидчиков наказал. А Марфе велел идти домой под охраной.
Дома Марфу ждали восемь голодных ртов: муж — инвалид войны и семеро погодок от трех до десяти лет.
Однажды Марфа подошла к Евгеньке и сказала:
— Евгения Петровна, видела я сама, лгать не буду. Была я как-то утром неподалёку от кузницы. Заходила туда всегда, кланялась. Вспоминала добрым словом Евграфа Силантьевича. В домик заглядывала. А тут зашла, а там кто-то дышит. Подумала, что медведь в спячку залёг. Испужалась, выскочила. Пристроилась за наковальней. Вот прям руки-ноги отказали. Не могла идти домой.
А тут выходит из дому, ей Богу, Иван. Я чуть не вскрикнула от неожиданности. Уставший, но в одежде хорошей. Постарел. Ты бы свечку поставила за него, больше ж некому. Пока муж твой в отпуске, хоть в уголке дома зажги. Душа его, видать, неспокойна. В родные места пришёл. Я потом как будто сознание потеряла. Когда очнулась, никого уж и не было.
Евгения вслушивалась в слова Марфы, потом спросила:
— Когда видела? Дней сколько прошло?
— Да трудно вспомнить, дни летят, не счесть. Но как будто бы недавно, в прошлый свой выходной. Я, правда, не ходила к вам три дня, болела. А тут вот призрак этот. Ванька это был, точно тебе говорю. Ты двери-то запри на ночь, вдруг ломиться будет душа его неспокойная. Он вроде как тут жил у вас. Душа в доме этом пригрелась, обязательно вернётся. Да и я помолюсь за успокоение.
Когда Марфа ушла, Евгенька оделась и отправилась к кузнице. Пока шла, вспоминала, как с подружками бегали, перед Иваном крутились. А он их как будто не замечал. И времени прошло-то уже сколько, а как вчера всё было.
Сестра её мужа Фёдора, что Ивану в жёны напрашивалась, давно уже на тот свет отправилась. Заболела в первый год революции.
Озираясь по сторонам, Евгенька вошла в дом. Пригнулась рядом с накренившейся стеной.
— Ваааань, — прошептала она, — Ваааань, ты тут?
И вдруг что-то чёрное метнулось в углу.
— Аааааа, — во всё горло закричала Евгенька.
От страха закрыла глаза и продолжала кричать.
Почувствовала, как что-то коснулось её ноги. Пнула изо всех сил. Открыла глаза.
Увидела, как от её сапога отлетела кошка. Животное с ошалевшими глазами вернулось к Евгеньке.
— Мяууууу, — жалобно пропела кошка.
— Ми, ми, ми, — откуда -то из дальнего угла комнаты пропищали котята.
Евгенька еле отдышалась.
— Дура, — выпалила она, обращаясь к кошке, — испугала.
На обратном пути встретила несколько односельчан.
Все как один, как будто договорились, бормотали вслед:
— Что б тебя, купчиха треклятая, со света белого кто-нибудь сжил. Живёт она под крылом в тепле и сытости.
Когда услышала эти слова от женщины, мужа которой на днях спасла, спалив в печке донос на него, обиженно поджала губы. И доносы сжигать перестала.
Продолжение тут
Всем желаю приятных выходных!
Все мои рассказы по главам тут