Время, в которое мы живем, знаменует собой не только смену веков и тысячелетий, но и смену исторических эпох, фиксирующую слом одной культурной парадигмы и возникновение на ее обломках другой. Политические и социальные, научно-технические и мировоззренческие перемены все чаще принимают характер кризисных трансформаций, порождая, тем самым, ощущение кризисности самого человеческого бытия.
Рассмотрим, как поменялось восприятие двух фраз, которые когда-то были названиями произведений, а теперь воспринимаются как рекламные слоганы.
Как в современном культурном пространстве мы воспринимаем эту расхожую фразу «Увидеть Париж и умереть». Впервые она появилась в книге Эренбурга «Мой Париж», изданной в 1930-х годах. В ней писатель рассказал о жизни парижан, о русских эмигрантах. Так читатели увидели не только известные парижские улицы и достопримечательности, но и ежедневную жизнь города. В книге много фотографий, сделанных журналистом, это собрание натуры скромных парижских районов.
Илья Эренбург обратился к известной латинской фразе «Vedi Napoli e poi muori», которая звучит как «Увидеть Рим и умереть», и действительно, Рим – символ величия и красоты. Позже Гете запишет в дневнике: «Увидеть Неаполь и умереть». Но фраза Эренбурга наполнена драматически пафосом.
Париж первой и второй русской эмиграции – мир «дыма без отечества», так называл парижскую жизнь эмигрантов Дон Аминадо.
Живем. Скрипим. И медленно седеем.
Плетемся переулками Passy
И скоро совершенно обалдеем
От способов спасения Руси.
Вокруг шумит Париж неугомонный,
Творящий, созидающий, живой.
И с башни, кружевной и вознесенной,
Следит за умирающей Москвой.
Ностальгия подступает, если русский человек, заброшенный на чужбину, изможденный, все на свете потерявший, поддается иллюзии, будто должен рано или поздно наступить предел его страданиям. А потом оказывается, что на самом деле предела нет, и тогда тускнеют глаза, черствеет душа, слышится нерадостный смех. «Я знаю, что значит, когда люди, смеясь, говорят о большом горе. Это значит, что они плачут», – так писала о парижской жизни Тэффи.
Такой же печальный семантический код еще одной расхожей фразы «Праздник, который всегда с тобой». Так назвал свой роман о парижской жизни Хэмингуэй.
Метафорическое название, которое многие в России воспринимают в отрыве от текста Хемингуэя, было предложено вовсе не писателем, а вдовой Мери Вэлш Хемингуэй. В английской версии оно звучит не так поэтично – «Moveable Feast» (буквально − «Переходящий праздник». В русской версии возможно читался бы как «Пасха»). Редактировала книгу и дала ей название последняя жена писателя, положив в основу отрывок фразы, сказанной Хемингуэем: «If you are lucky enough to have lived in Paris as a young man,then wherever you go for the rest of your life it stays with you, for Paris is a moveable feast».
На момент прибытия в столицу Франции Хемингуэй был бедным и никому не известным журналистом. Задолго до переезда он частенько слышал от друга-писателя Шервуда Андерсона о том, как прекрасен Париж. Восторженные рассказы о далеком городе будоражили душу Эрнеста и манили в путь.
В первом же своем парижском очерке «Вот он какой — Париж» Хемингуэй беспощадно высмеял американских «галантерейщиков», которые жадно ищут развлечений и знакомства с ночной жизнью Парижа, не понимая, что их дурачат, демонстрируя им не настоящий Париж, а Париж, выдуманный специально для глупых туристов, яркую рекламную обертку.
К сожалению, многие русские туристы знают только такой Париж: Эйфелева башня – Мулен руж – «шампанское и хруст французской булки…