Глава 33.
Время действия - 1876 год
- От егоза, опять куда-то понеслась! – Ананий с любовью посмотрел вслед внучке и, кряхтя, полез на любимый топчан под навесом.
Много лет уже прожил он в Андреевке, много повидал. На его глазах росло село. Появлялись новые дома. По большей части бедные мазанки да землянки, потому как приходили сюда в поисках лучшей доли люди безземельные. Приходили и оставались. Шибко западали им в душу и морской воздух, и запахи степных трав, и ароматы южного сада. Манило и изобилие рыбы в заливе, дикой птицы на озёрах и зайцев в ковылях. Лепили люди саманные домишки. У кого были лошаденки (возить-то далече, вёрст пятьдесят до карьера), да сил хватало, резали ракушечник. Заработков хватало, потому как матросы, коли брали помощников, так платили им по совести.
Построили всем миром по благословению митрополита церкву. Небольшую, правда, да всё же свою. Попа старенького привезли, домик для его Пименов выкупили сообща. Подновили, отмыли-отскребли, Федька с Минеем крышу починить вызвались, застрехи глиной промазали, чтобы не дуло.
Митька-то жить в ём не пожелал и братьев оттель забрал. Говорит, дом этот страшный, одни беды приносит. А батюшка супротив дома не был. Беды, мол, не от дома идут, а оттого, что в душе непорядок. Молебен отслужил, избу освятил и поселился. В услужение им приставили проворную бабёнку из пришлых. Матушка-то у попа тоже старенька, управляться с хозяйством ей тяжело.
Псаломщику отдельный домик возвели. Тоже сообща. Ну как сообща – деньгами-то всё больше матросы вкладывались да Митька Макаров. Ну, там – дерево купить, стёкла, черепицу у татар. А у кого денег не было, тот трудами своими старался. Ничего, добротный домик вышел. Сад абрикосовый подрастет – совсем красота будет.
А Митька-то запил после той ночи горькую. Лавки свои забросил. Которая в Севастополе – та вовсе закрытая стояла, а которая в Андреевке – в берлогу Митькину превратилась. Полиция уже на полном сурьёзе на его поглядывало – не он ли родителей порешил? Люди-то не скрывали, что между ним и Пименом давно кошка пробежала.
И протрезвляться бы Митрию в тюрьме, да шепнул кто-то Тимофею, с кем парень в ту ночь утешался. Тимофей следователю и показал на девицу. В тот же день Маришку к ответу призвали – как, мол, и что было. Девка в слёзы, не было ничего. А когда увезли полюбовника её в каталажку, сама явилась к следователю.
И выходило по её словам, что Пимен частенько куражился дома, житья домашним не давал. Марфа терпела. А куда ей деваться-то было? Кому нужна она была, больная такая? Да и любила она мужа, похоже. Знала всё про его, а любила. Всё прощала ему. Сыновья из дома завсегда улизнуть норовили. Которые сыновья помоложе, те в Симферополь уезжали. Говорили отцу, что в гимназии занятия. А ему откуль знать, для чего едут. Митька в лавке обитался, на складской половине. Там у его и топчан был, и печка, и стол для еды-питья.
Маришка-то как свет в окне заветном видела, так и бежала туда. Эх, и доставалось же ей от тятьки за это! Чем только он её не бил! И вожжами, и палкой, и граблями... Разве что печка по Марихиным бокам не гуляла. Девка, бывало, плакала от боли, а от своего не отступала.
- Ах ты, шaлава такая! – кричал отец. – Нет бы добром замуж шла за кого, а то ишь – ночами бегает!
- Люблю я его, тятенька! – скулила Маришка.
- Польстилась на богатства его? Да ведь лишит отец его наследства, и никакого богатства не останется!
- Не нужно мне от него ничего! Я и в землянке бы с ним!
- Не женится он на тебе! Не женится! В подоле принесёшь! Всю жизню себе сломаешь!
Плакала девка, а вечером снова к нему бежала. Люб ей Митька. И ему она по душе пришлась. Хотел бы он жениться на Маришке, да отцу и заикнуться боялся об этом. Шутка ли – взять жену из нищеты! Он, Пимен, всё разговоры о богатой невесте со связями разговоры вёл.
- Тять, да ведь богатые невесты тоже, чай, себе женихов с деньгами приискивают! – насмелился как-то Митрий. – Куда нам с ими тягаться!
- Ништо, у нас тоже денег хватит! – самодовольно хмыкнул отец.
- Откуда, тять? Ведь мы при барине в дырявом армячишке ходили, валенки одни на троих были. Откуда капиталы-то?
- Не твоего ума дело! – сверкнул глазами Пимен. – Накопил. Для вас, дураков, старался. И чтоб мне ни-ни... Вздумаешь тайком обвенчаться с кем – раздеру на две половинки, как цыплёнка. И тебя и деваху. А ночами баловаться... что ж, дело молодое.
Вот и баловался Митька с Марихой.
Накануне того вечера явился Пимен как не в себе. В город ездил зачем-то, да не пошли, видать, дела. Злой был, рвал и метал, а сам будто размышлял всё о чём-то. Вот Митька-то и ушёл от греха подальше. Тягостно ему было на отца смотреть, вот и ушёл. Маришка к ему прибёгла, как стемнело. Часу не прошло, отец её пришёл с брательником. За косы вытащили девку из лавки, Митьке бока намять хотели. На шум прибежал сосед, здоровущий хохол Панас. Пока разбирались, что да как, пришли к Митрию с известием о родителях.
У следователя Маришка про всё это рассказала. Поначалу-то совестно было, да и испугалась, что отца с братом потянут. А потом поняла, что могут Митьку надолго упечь. Ну, тут же дознание провели, отца допросили, Панаса. Отпустили парня.
Он в доме-то жить не схотел. Заперся в лавке и пить зачал. Тимофей – добрая душа – смотрел-смотрел на всё это безобразие и не стерпел. Выждал момент, когда Митька чуть просох, пошёл к нему.
- Что это ты, Митрий, безобразничаешь? - строго так его спрашивает.
- Чего эта? – морда у Митьки распухла, под глазами черно.
- Отчего лавку не открываешь? Людям как без товару жить? Я-то ладно, в Севастополь съезжу. А которые безлошадные, али, к примеру, работы невпроворот, им когда в город ехать?
Молчит Митька.
- Давай не дури. Взялся за гуж – не говори, что не дюж. Али ты без отцовского ремня жить не в силах?
- Без отцовского ремня?! – взвился парень.
- Так и выходит. Пока он жив был, всё крутилось. А теперь полный разлад. Ты на что жить будешь? Ты братьёв чем кормить станешь? А за учебу иху платить? Ты старший остался, ты всему голова, а ты вон чего творишь! Что с лавкой в Севастополе которая?
- Дядька Тимофей, не трави душу! – кричит Митька. – Уйди отседа!
- Нет, не уйду. Потому как староста я и за вас перед государем отвечаю. А поскольку остался ты без родителев, то я тебе опекун и родитель. Вот что, Митрий, если ты мужеского полу, а не баба, то кончай с выпивкой. Ты наследник отцов, ты купец, на тебе судьбы братьев.
Сопит Митька. Тяжко ему – голова как чугунная, тошнота к горлу подкатывает, а тут этот...
- Что у тебя с Маришкой? – продолжает Тимофей.
- Ничего...
- Дурак ты, значит. За богатой невестой гнаться будешь? На кой ты им, деревенщина, нужон! По душе тебе Маришка – так и женись! Да и перед Господом Богом отвечать за неё тебе. Ты её спортил. А то, гляди, родит ребятёнка.
Молчит Митька, глаза слезьми наливаются.
- Давай, сынок, берись за ум! – Тимофей ласково кладет руку на плечо парня. – Это только поначалу тяжко. Если что, поможем тебе сообща.
Ну, потихоньку-понемногу стал выбираться парень. Обвенчали его с Марьей, обустроили им пристроечку к лавке. Через полгода и впрямь мальчонка у них народился. Вовремя, значит, Тимофей парня к ответу призвал.
Эх, Пимен, Пимен! Ломал сына безжалостно. Каково ему перед Богом-то теперя? Чай, давно уже жарят его на том свете... Свят, свят, свят, упаси, Господи!
Ананий истово крестится, вспомнив несчастного соседа. Надо бы Пимену свечку за упокой поставить. Оно, конечно, непонятно – можно ли ему свечку, да ведь не сам он руки на себя наложил. Хорошо, что море выкинуло его на берег. Отвезли тело в Севастополь, там его в тюремном лазарете доктора разрезали. И вынесли решение: не утоп он, не убитый. А помер от того, что сердце разорвалось.
И отчего оно рвётся, сердце-то, а? Кто знает? Вот сколько бед иной человек перенесёт, уже и жить ему невмочь, а сердце терпит. А тут – что нужно было Пимену? Сыт, обут, одет, здоров. Денег вдоволь. Видно, не спасают деньги-то от невзгод. Говорят, от них Пимен и пошёл камнем на дно. Митька сказывал, что пропал мешочек с золотыми монетами. Он, видать, и был в кармане у мужика, а ещё пистоль. А как море вымыло их, Пимен и всплыл.
А может, любил он Марфу, из-за неё помер? Не похоже. Сёмка говорил, что напоследок прокричал Пимен: «всю жизнь мою испоганила». Знать, Марфа ему привиделась. А может быть, совесть заела за проезжего купчишку, которого он в своей деревне на тот свет отправил? Говорят, в тот день его с сыном того купца свели.
Ну да господь с им, с Пименом. Сёмка с Петром домой вернулись, это главное. Васёнка ещё одного сына родила. Здорового, тьфу-тьфу-тьфу. Матвеем назвали. Матвей Астахов... Хорошо!
Ананий довольно улыбается и прислушивается. Где-то смеётся внучка Маринушка, говорит что-то весело. Эх, весна, весна. Всё цветет. Вот и внученька расцвела. Должно, скоро замуж ей идти, давно уж она на Фёдюньку поглядывает. Окрутит парня, как пить дать окрутит!
А что, хороший муж будет. Умный, сказывали, он, Фёдор-то. Механизьмы всякие хорошо понимает. Начальство его ценит. Фатеру ему дали от Товарищества. И что оно такое – фатера? Наверное, хорошо, коль Васёнка с Сёмой рады были этому. И ещё кухарку. Ну, это понятно. Пока он одинокий, ему помощь нужна по хозяйству. А то как же это – придёт он, к примеру, с верфи уставший, а печки не топлена, есть нечего. Опять же на рынок сходить надо, провианту закупить. Маринушка барыней будет, прислугой командвать станет. Вот как оно бывает!
Благоухал цветущий сад, звонко пел на ветке скворец, радостно ворковали горлицы, а с моря долетал влажный солёный ветерок. Старик закрыл глаза и задремал.
--------
Читайте ещё:
Воскрешение
--------
Фёдор на самом деле был на хорошем счету у начальства. Ценили его за технический ум, за исполнительность и дотошность. Потому и выделили квартиру в недавно отстроенном доме с видами на Южную бухту.
- А что, Федюнь, не пора ли хозяйку в новую фатеру? – с лукавой улыбкой спрашивала брата Василиса, рассматривая скромную обстановку нового жилища.
- Жена не корова, с рынка за рога не приведёшь! – отвечал Фёдор, а мысли всё паровыми машинами заняты были.
- Зачем с рынка вести, ты свистни, может, какая сама прибежит! – смеялась сестра.
- Да кто же побежит-то? Целыми днями одной на квартире сидеть интересу мало.
- Много ты понимаешь в антиресах!
- Понимаю! Супруги на то и супруги, чтобы сообща одно дело делать. Вот вы с Семёном – кругом вместе. А я куда жену потащу – в мастерские?
- Нешто генеральши с супружниками своими на войну ходят?
- Так то война! Это дело особое!
- А когда войны нет, они в лагерях парадами командвают?
Фёдор непонимающе смотрел на сестру:
- Какими парадами? – а сам продолжал крутить в голове мысль о клапанах да кулачковых валах.
- Ничего, Федюнька, как влюбишься в девицу какую, так забудешь про антиресы свои. Она у тебя самым главным антиресом будет. Ты в Андреевку-то когда приедешь? Отдохнуть бы пора от трудов.
- Я и не устал ещё! – засмеялся Фёдор.
- Устанешь – поздно будет. В выходные приезжай. Помощь твоя Фадею в кузне нужна. Говорил он про что-то, да я не шибко понимаю.
- Фадею? Хорошо, помогу!
Он на самом деле приехал в субботу. Приехал с намерением вечером вернуться к себе на квартиру.
- Да нешто в церковь на службу не пойдёшь, а? – спрашивала Василиса, хлопоча возле брата. – В воскресенье вечером бы и вернулся!
- Мне, Васёна, ещё чертежи сделать надо для мастерской. Придумал я одну штуку такую...
- Не понимаю я в твоих этих машинах! – перебила его Василиса. – Не женское это дело!
- Вот и я говорю – нет барышням интереса со мной общаться! – засмеялся Федька, торопливо надел на себя старенькую одежду и отправился в кузню.
«Странно, - думал Фёдор, поправляя покосившуюся штангу горна. – Вроде не такая уж сложная поломка, Фадею самому по силам справиться. Или не по силам? Стареет, что ли, дяденька?»
Потом он парился в баньке, и пил чай со смородиновым листом в тени веранды, и тетёшкал маленького Матвея, и слушал новости, которых у Василисы было не переслушать. А потом пришла Маринка, дочка тётки Анны, принесла сладкого пирога. Угостить Федю. Сама, мол, пекла, испробуйте, Фёдор Матвеич, хорошо ли вышло?
Поднял Фёдор глаза на Маринушку – мать честная! А глаза-то, глаза! Точно такого цвета море возле Севастополя бывает в хорошую погоду! Нет, не говорите, что оно, море, везде одинаковое! Оно разное. И рядом с Балаклавой оно совсем другого оттенка, нежели у Андреевки. Но самое красивое оно у Севастополя, там, где принял крещение русский князь Владимир, и где в память об этом стоит величественный Свято-Владимирский собор. В этом месте замирает сердце от восторга даже у самого сухопутного человека.
Замерло сердце и у Фёдора. Как же он раньше-то не замечал Маринкиных глаз? И когда успела она превратиться в красавицу? А кожа какая белая... У редкой барыни такая белизна. И не скажешь, что девка по хозяйству пластается не меньше взрослых женщин. Мать-то, тётка Анна, не больно здорова, вот и берегут её близкие, не дают уставать. А руки... Сразу видно, что эти руки умеют всё – и приласкать, и хлеб испечь, а если надо, то и поколотить обидчика.
- Да вы, Фёдор Матвеич, берите пирога! – улыбнулась Маринушка. – Не побрезгвайте!
- Замечательный пирог, благодарствую! – сказал Фёдор, положив в рот кусочек и не чувствуя от волнения его вкуса. – А... Вы... Марина Тимофеевна... как поживаете..?
Сказал, а сам побледнел от испуга. Что это? Он робеет перед девицей, которая чуть ли не на десяток лет моложе него?
- Ой, ну вы скажете, Фёдор Матвеич! Прямо уж и Марина Тимофеевна! – закокетничала девушка, с деланной стыдливостью опуская глазки.
Василиса, взяв со стола заварочный чайник, ушла в дом, втихомолку улыбаясь своим мыслям. Молодёжь нынче другая, не то, что раньше. Когда Сёма впервые назвал её Василисой Матвевной, она даже испугалась. А Маринка ничего, заигрывает вон, глазки строит. Правду сказать, она росла, чувствуя отцовскую защиту, потому и смелая. Тимофей за своих девчонок любого в клочки разорвёт, попробуй обидь! А их с Федей отец, покойник, сам перед всеми робел, какое уж деток защищать!
С другой стороны, нрав у девчонки родительский. Тимофей размазнёй не был, иначе бы от императора особого благоволения не заслужил. Да и у Аннушки не слабже. Как она влетела в барский дом, когда генерал торг устроил! Купите, говорит, меня! Не хотите в невесты, так хочь в прислугу согласна! Какая уж из неё прислуга, слабая была, как кошка.
Василиса осторожно посмотрела в окно – Маринка что-то щебетала Фёдору, а он то белыми, то красными пятнами покрывался. Ишь ты, смутился. Знать, затронула девка сердце его. Ништо, пусть на Маринке женится. А то заведет себе какую городскую барыню, наплачется ведь!
Фёдюнька ехать назад в Севастополь как-то раздумал. Что же делать, коли сестра просит пойти с нею в церковь на воскресную службу. Ничего, можно и после заутрени вернуться. Васёнка улыбку подальше спрятала, а Семёну шепнула тихонько – ага, мол, знаем, из-за кого остался.
Солнце село уже, пора и спать было собираться, а Фёдор прихорашиваться у зеркала взялся.
- Федь, ты чего это, никак помял усы-то, разглаживаешь? – невинным голоском спросила Василиса. – Завтра поправишь, спать айда. Тебе где стелить-то – в избе аль под навесом?
- Ты, Васён, под навесом матрасик кинь. Я прежде пройдусь по берегу, потом в саду посижу, уж очень благоухает он.
Говорит Фёдор, а сам смущается. Эх, не научен братка врать!
- Ага, ага, - понимающе кивает Василиса, - это правильно. В Севастополе такого нет, там всё больше дымом да копотью от пароходов тянет. Подыши, подыши!
Постоял Фёдор возле сестры, будто сказать чего хотел, да не сказал, ушёл. Василиса Семёну подмигнула заговорщически, улыбнулась. Катерина тоже усмехнулась понимающе. Ишь, заметила Федины уловки! Когда успела дочка вырасти? Скоро и её под венец собирать...
А Фёдор по бережку ходит, соловьиные трели слушает, на луну поглядывает. Уж и нет в голове его ни кулачковых передач, ни тарельчатых клапанов, одна Маринка – придёт или нет.
Пришла. Фёдор ей локоть подставляет, как обычно кавалеры с барышнями гуляют. А Маринка смеётся – тут вам, Фёдор Матвеич, не бульвар, чтобы под ручку шастать! И ботиночки городские вы зря надели – насыпется песок в них, спортите вещь дорогую. Подоткнула девчонка юбку до колен да пошла вдоль прибоя босыми ногами шлёпать.
- Не боитесь, Марина Тимофеевна, что волной смоет? – интересуется Федюнька.
- Так я же дочь матросская, с детства меня отец к воде приучал. Так что не смоет! – смеется Маринка. – Я ведь и плаваю хорошо, и нырять до самого дна умею, и сети ставить и выбирать! От меня ни одна рыбка не уйдёт!
Сказала и хохочет. А Фёдор намёка в её словах не заметил:
- Что, прямо вот так с папенькой и выходите в море?
- Ага, и с маменькой! – заливается. – Да шучу я, шучу! Матушка наша иной раз решается выйти с нами, но это так, когда погода хорошая, подышать маленько влагой.
- Смотри, какая ты... – удивляется Фёдор.
- Да у нас, почитай, все девчонки в море выходят! Мы же морячки! – серьёзнеет Марина. – Танюшка Тихонова знаете, как рыбачит!
- Танюшка? Миней говорил, она замуж выходит за его товарища.
- Да, осенью свадьбу играть станут.
- А что же у них с Назаром не сложилось? Я слышал, что как будто он к ней ходил.
- Ходил... – вздохнула Маринка. – Видно же было, что любит он её. Красивая она, Танюшка. Как не любить-то...
- Разве любят за красоту? – улыбнулся Фёдор.
- А то за что же? – удивлённо спросила Маринка. – Разве любят дурнушек? Замуж берут, а любить не любят.
- Это ты зря. Любовь – она... Это Господь решает, кого любить, а кого нет...
- А вам, Фёдор Матвеич, кого Бог велел любить?
- Мне? Да... – смешался Федюнька. – Так что же у них с Назаром вышло?
- Ходил он, стервец, к Таньке, ходил, а потом и говорит, не могу, мол, на вас женицца, не стану жизню вам ломать, уж простите. И ушёл. Она божилась, что видала в глазах его слёзы.
- Может, и правильно сделал, что не женился, - вздохнул Фёдор.
- За что его арестовывали-то? Я не поняла что-то.
- Книжки у него нашли запрещённые.
- Ооой... Запрещенные?!
- Да. Но он сумел оправдаться на суде. Книжки эти, мол, в России печатались с позволения цензуры.
- Как это?!
- Ну вот, к примеру, книгу «Капитал» немецкого экономиста Маркса напечатали большим тиражом в 1872 году в типографии Министерства путей сообщения. Цензура книгу одобрила, мол, немногие её прочтут, ещё меньше поймут. А потом одумались, запретили. Так же и остальные.
- Что же в ней такого, в этой книге?
Фёдор посмотрел на освещённое лунным светом лицо девчонки, на её широко открытые глаза, засмеялся:
- Откуда мне знать? Я запрещённых книг не читаю!
- Стало быть, жениться вам, Фёдор Матвеич, не заказано?
- Не заказано!
Маринка улыбнулась, и Фёдору вдруг стало очень легко на душе. Они взялись за руки и пошли к дому, болтая о каких-то пустяках.
Незаметно летели минуты и часы, и вот уже превратилась темнота в серый рассвет. Пропели петухи, возвещая начало нового дня. Нового, счастливого дня.
Продолжение следует... (главы выходят раз в неделю)
Предыдущие главы: 1) Барские причуды 32) Следствие
Дорогие мои читатели, мне нужно знать ваше мнение. Изначально я задумывала рассказ о девушках и их замужестве. Закончить я собиралась 1860-м годом и рождением детей. Но герои живут своей жизнью, и вот уже скоро у них будут внуки. А впереди видится ещё много событий. Однако меня берут сомнения - стоит ли? не приелись ли вам эти герои? Сейчас самое время завершить повесть. Если вы считаете, что пора заканчивать, то эта глава - завершающая, и продолжения уже не будет. Пишите, пожалуйста, в комментариях, что вы об этом думаете! :)
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации! Больше рассказов можно прочитать на канале Чаинки
