— Здравствуй, Василёчек! — проговорила я, присаживаясь рядом с Василисой и помогая девочке разуваться. Василиса, мне казалось, произошла от колибри — миниатюрная даже по сравнению со сверстниками, разноцветная по нраву, постоянно и одновременно испытывающая все эмоции, она тоже иногда летала задом наперёд.
К нам подошёл Юлик, возмутившийся такой энциклопедической странностью.
— Она же не василёк вовсе! Она девочка, а не цветочек!
Василиса сама не знала, принять эту грубую правду или поспорить, потому лишь беспомощно глядела на меня нежно-серыми глазами.
— Почему же не цветочек? — заулыбалась я. — Смотри, Юлик, какое платье у неё красивое, да и сама Василиса такая же симпатичная как цветочек, правда?
Трёхлетний Юлик ещё не познал таких метафор, но, видя, что Василиса заулыбалась и засмеялась в ответ, лишь махнул на нас рукой:
— Ну, ладно, пусть будет цветочком, я же не запрещаю!
* * *
Василиса стала ребёнком, который заставил меня задуматься над вопросом «Как воспитать своего дитя, чтобы он был таким же, как Василиса?». Пожалуй, то, что меня в ней зацепило, помимо общего девчачьего очарования — это открытость к миру. Она не боялась. Нет, возможно она иногда трусила темноты, представляя монстров и когда я выключала свет в комнате она театрально вздыхала, но она не боялась людей, взрослых. Она была автоматически добра к ним и искренна.
Я лишь сидела на коленях около её стульчика, когда она резко сорвалась с места и крепко-крепко меня обняла. Ей не нужен был повод, никаких разговоров и игр до этого не было. Она просто поняла, что можно обняться — удобный случай подвернулся, так сказать.
— Смотри, какое у меня колечко сегодня красивое!
Василиса протянула мне руку, на указательном пальчике которой красовался милейший розовый перстень с божьей коровкой.
— Очень красиво, Василис, честно. Это у тебя даже перстень, а не кольцо…— проговорила я и показала свои руки. — А у меня вот нет колец.
Василиса тут же вытаращила глаза, словно я сказала несусветную глупость, затем громко ахнула и развела руками в стороны:
— Ну надо купить!
И продолжила играть с Анюткой в лото. Я даже растерялась от такого заявления. Ну, ведь правда надо купить.
— Точно, Василиса, — согласилась я. — Ты совершенно права, надо купить.
— Вот-вот, — поддакнула Анютка.
На занятии мы слушали от педагога сказку про непослушного мальчика и маленький Юлик, наконец, излил нам душу, рассказав, что мама иногда шлёпает его.
— Ну, может ты не слушаешься, поэтому мама тебя шлёпает? — спросила педагог. — Нужно слушаться, тогда мама не будет тебя шлёпать…
— Да я вроде слушаюсь… — попытался оправдаться Юлик в силу своих трёхлетних возможностей.
— Хочешь мы маму твою тогда поругаем, чтобы она тебя не шлёпала? — спросили мы у него.
— Не надо! — заверещал Юлик. — Не надо её ругать, она ведь моя самая любимая мамочка!
Я не выдержала и засмеялась от умиления, но Юлика мы похвалили за любовь к маме. Тут Василиса, увидев такие пляски да беседы, не смогла удержаться и поделилась сокровенным, глядя на нас глазами такими испуганными, точно знала, что раскрыла самый страшный секрет:
— А мой папа! Мой папа недавно ругал маму!
Мы с педагогом переглянулись. Семья Василисы олицетворяла собой идиллию семейства колибри. Чтобы вы понимали, мама никогда не отпускала Василису на занятия, пока они не обнимутся и не поцелуются на прощание.
— Папа ругал маму… — продолжала Василиса, не обращая внимания на наше смятение. — За то, что она… что она меня не обнимает…
— Ну ты наговариваешь, — тут же махнула рукой педагог, а я облегчённо выдохнула. — Чтобы твоя мама тебя не обнимала? Мама у тебя не уходит, пока тебя не обнимет. Нет! Не поверю!
А затем Василиса, во время игры, стала подбадривать новую, очень робкую девочку.
— Ты молодец, Сима!
И держала её за руку, и обнимала за шею, но не так, как это делают мальчишки, ещё не совсем понимающие границы: крепко, придушивая свою жиртву, а нежно и мягко, подходя к девочке, чуть согнув коленочки, словно крохотный лепесточек подлетает к тебе к земли, ведь она знала, что человек может отказаться обниматься и в этом нет ничего страшного. Но так хочется иногда обнять того, кто в этом нуждается! А Василиса знала, кто нуждается. Потому что у колибри, наверное, чутьё.
И это было последней каплей, ведь я была уверена, что трёхлетний ребёнок на такую эмпатию на способен. На моём опыте это были дети с кризисом трёх лет, который потом перетекает в хроническое упрямство и «не хочу-не хочу-не хочу-ладно давай». Я пошла задавать вопросы.
Когда дети ушли по домам, и в комнате погас свет, я подошла к педагогу.
— А с чем связано, что Василиса такая… открытая и эмпатичная?
Пробегавшая мимо администратор тут же подсказала:
— Так у них в семье все такие! Она младшая, у неё ещё куча братьев-сестёр.
— Да, — продолжала педагог. — У неё и речь очень хорошая и развитая всегда была, и сама она очень… искренняя, открытая. Ну, родители и семья такая, они много с ней разговаривают и она обращается со всеми так, как они с ней обращаются.
— Разве не во всех семьях так обращаются с ребёнком? — нахмурилась я. Педагог и администратор лишь рассмеялись. Это было лучшим ответом на мой вопрос. Так в двадцать лет перевернулся мой взгляд на воспитание.
— А почему спрашиваешь? — спросила педагог. — Думаешь, у Василисы какие-то проблемы?
— Нет, — улыбнулась я. — Там точно проблем нет. Я всё ищу какой-то общий секрет воспитания адекватного, счастливого и открытого ребёнка. А его, видимо, нет.
Мы задумались.
— Или, получается, — всё-таки решила продолжить я. — Что для открытости и счастья ребёнка достаточно его… любить? Но ведь все любят своих детей…
— Всё просто, — начала педагог. — Счастлив родитель — счастлив ребёнок, разговорчив родитель - разговорчив ребёнок, родитель любит ребёнка — ребёнок любит мир. Они же всё отражают, всё чувствуют. Иногда очень больно видеть, как твой ребёнок бьёт и хулиганит, знаешь почему?
Я промолчала. Конечно я знала.
— Любовь — это сложно, — проговорил кто-то из нас. — Но оно того точно стоит.