каждую впадинку и царапинку, которую видела на стенах и потолке, мучительно подбирая слова, рассказывала о цвете потолка и потертого коврика, о щербатой кружке и лязгающей двери, о том, что к ней заходят дважды в сутки и что в узкий дверной проем видны бельевые веревки с разноцветными, но блеклыми, словно выгоревшими на солнце, прищепками... Надо же, она раньше этого не замечала! О трубах, ржавых, но кое-где сохранивших синюю густую краску, застывшую неаккуратными каплями, о своих тюремщиках. Сколько их? Двое? Один пониже, ростом с Маричку, и где-то она точно уже встречала его, никак не вспомнить где! Он приносит еду и воду, старается лицо держать в тени. Другой – огромный, бесформенный, пахнет старыми хлебными крошками и осенним костром...
Маричка со всех сил сжимала пальцы. Очень внимательно, серьезно и ответственно она посылала настоящий Зов.
Первым из Моря вышел Верховный Главарь. Голова его так сияла туго натянутой кожей, что никто из Прибрежных не посмел даже заговорить с ним. Тогда Главарь сам дал всему имена и назначение. Прибрежных назначил рабами, а камни – отдушинами. Главарь послал Великий Зов всем и каждому в Море, чтобы поднялись и вышли на камни. Гансы вышли и приняли имена и назначения, и назначение Прибрежных, и назначение камней. Ни Прибрежные, ни камни о назначении не спорили, и гансы со временем решили, что так было всегда. Море бьется о камни, гансы бьют Прибрежных, Верховный Главарь воздает по заслугам и дает имена и назначения. Только так на Гансине сохранится вечный мир и покой, а Море будет пениться вечно, помня о том, как произошли гансы, но не умея говорить об этом.