В рассказе К.К.Данзаса, единственного свидетеля дуэли поэта, оставившего воспоминания о ней, мы можем прочитать любопытные вещи. Так, он пишет: «Зная, как все эти обстоятельства были неприятны для мужа, Наталья Николаевна предлагала ему уехать с нею на время куда-нибудь из Петербурга; но Пушкин, потеряв всякое терпение, решился кончить это иначе. Он написал барону Гекерену в весьма сильных выражениях известное письмо, которое и было окончательной причиной роковой дуэли нашего поэта».
Трудно сказать, верны ли слова о предложении отъезда, - возможно, что и так. Судя по сохранившимся документам, Натали высоко ценила преданность Данзаса и вполне могла доверительно рассказать ему что-либо. Однако помимо того, что уехать было практически невозможно, – я писала об этом- сейчас отъезд мог только подтвердить в глазах света всю ту грязь, о которой судачили досужие сплетники.
Очень интересно ещё одно замечание Данзаса, сделанное, так сказать, со стороны: «В петербургском обществе образовались две партии: одна за Пушкина, другая – за Дантеса и Гекерена. Партии эти, действуя враждебно друг против друга, одинаково преследовали поэта, не давая ему покоя». И дальше, рассказав о разделении общества на «враждующие стороны» (и заметив, что «почти все те из светских дам, которые были на стороне Гекерена и Дантеса, не отличались блистательной репутацией и не могли служить примером нравственности»), Данзас расскажет: «Борьба этих партий заключалась в том, что в то время как друзья Пушкина и всё общество, бывшее на его стороне, старались всячески опровергать и отклонять от него все распускаемые врагами поэта оскорбительные слухи, отводить его от встреч с Гекереном и Дантесом, противная сторона, наоборот, усиливалась их сводить вместе, для чего нарочно устраивали балы и вечера, где жена Пушкина, вдруг неожиданно, встречала Дантеса».
Не один раз читала в комментариях вопрос, почему Натали не могла раз и навсегда пресечь ухаживания Дантеса. В том-то и дело, что правила этикета того времени не позволяли ей действовать решительно и резко! А другого обращения Дантес, как видно, просто не понимал…
И именно поэтому, желая, видимо, решить всё и сразу, Пушкин и пишет «в весьма сильных выражениях известное письмо».
Оно было написано, скорее всего, 25 января и во многом повторяло то, не отправленное 21 ноября, которое он читал Соллогубу. В нём поэт буквально отвешивает пощёчины посланнику: «Я вынужден признать, барон, что ваша собственная роль была не совсем прилична. Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему сыну. По-видимому, всем его поведением (впрочем, в достаточной степени неловким) руководили вы. Это вы, вероятно, диктовали ему пошлости, которые он отпускал, и нелепости, которые он осмеливался писать. Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорождённого или так называемого сына…»
Напомнив условие, на котором он согласился «не давать хода этому грязному делу» и не обесчестить дипломата «в глазах дворов» русского и голландского (не «иметь какие бы то ни было сношения» семей) и которое не было выполнено, Пушкин подводит итог: «Я не желаю, чтобы моя жена выслушивала впредь ваши отеческие увещания. Я не могу позволить, чтобы ваш сын, после своего мерзкого поведения, смел разговаривать с моей женой, и ещё того менее — чтобы он отпускал ей казарменные каламбуры и разыгрывал преданность и несчастную любовь, тогда как он просто плут и подлец. Итак, я вынужден обратиться к вам, чтобы просить вас положить конец всем этим проискам, если вы хотите избежать нового скандала, перед которым, конечно, я не остановлюсь».
Интересно, что даже всячески защищавшая Дантеса С.Н.Карамзина будет вынуждена признать, что поэт говорил правду. Рассказывая в письме брату о гибели Пушкина, она напишет: «То было письмо Геккерну-отцу, оскорбительное сверх всякой меры, он называл его, отца, старой сводней (тот в самом деле исполнял такую роль)».
Об этом послании рассказывает В.Ф.Вяземская в письме Е.Н.Орловой: «С понедельника, 25-го числа, когда всё семейство [то есть Пушкин с женой и Александриной и Дантес с женой] провело у нас вечер, мы были добычей самых живых мучений… Пушкин вечером, смотря на Жоржа Геккерна, сказал мне: "Что меня забавляет, так это то, что этот господин веселится, не предчувствуя, что его ожидает по возвращении домой". - "Что же именно? - сказала я. - Вы ему написали?" Он мне сделал утвердительный знак и прибавил: - "Его отцу". - "Как, письмо уже отослано?" Он мне сделал ещё знаки. Я сказала: - "Сегодня?" Он потёр себе руки, повторяя головой те же знаки. - "Неужели вы думаете об этом? - сказала я. - Мы надеялись, что всё уже кончено". Тогда он вскочил, говоря мне: - "Разве вы принимали меня за труса? Я вам уже сказал, что с молодым человеком моё дело было окончено, но с отцом - дело другое. Я вас предупредил, что моё мщение заставит заговорить свет". Все ушли. Я удержала Вьельгорского и сказала ему об отсылке письма».
Бартенев со слов Веры Фёдоровны добавляет: «Князя Вяземского не было дома. Княгиня умоляла В.А.Перовского и гр. М.Ю.Вельегорского дождаться князя и вместе обсудить, какие надо принять меры. Не дождавшись почти до утра, они разошлись. Князь, вероятно, был у Карамзиных, где обыкновенно засиживался последним».
«Говорят, что, получив это письмо, Гекерен бросился за советом к графу Строганову и что граф, прочитав письмо, дал совет Гекерену, чтобы его сын, барон Дантес, вызвал Пушкина на дуэль, так как после подобной обиды, по мнению графа, дуэль была единственным исходом», - пишет Данзас.
В военно-судном деле о дуэли Пушкина сохранилось ответное письмо Геккерна: «Милостивый государь. Не зная ни вашего почерка, ни вашей подписи, я обратился к г. виконту д’Аршиаку, который вручит вам настоящее письмо, чтобы убедиться, действительно ли то письмо, на какое я отвечаю, исходит от вас. Содержание его до такой степени выходит из пределов возможного, что я отказываюсь отвечать на все подробности этого послания. Вы, по-видимому, забыли, милостивый государь, что именно вы отказались от вызова, направленного вами барону Жоржу де Геккерну и им принятого. Доказательство тому, что я здесь заявляю, существует — оно писано вашей рукой и осталось в руках у секундантов. Мне остаётся только предупредить вас, что г. виконт д’Аршиак отправляется к вам, чтобы условиться относительно места, где вы встретитесь с бароном Жоржем Геккерном, и предупредить вас, что эта встреча не терпит никакой отсрочки.
Я сумею впоследствии, милостивый государь, заставить вас оценить по достоинству звание, которым я облечён и которого никакая выходка с вашей стороны запятнать не может».
На письме приписка: «Прочтено и одобрено мною. Барон Жорж де Геккерн».
В тот же день Пушкин получает визитную карточку д’Аршиака с припиской: «Прошу г-на Пушкина оказать мне честь сообщением, может ли он меня принять. Или, если не может сейчас, то в котором часу это будет возможно».
Виконт д’Аршиак, атташе французского посольства и родственник Дантеса, был выбран тем в секунданты и на несостоявшейся дуэли в ноябре 1836 года. В.А.Соллогуб, бывший тогда секундантом Пушкина, отзывался о нём очень тепло: «Этот д’Аршиак был необыкновенно симпатичной личностью». Судя по всему, в отличие от Дантеса, виконт понимал значение личности и таланта Пушкина, но, как и многие, был «невольником чести» и исполнял свою роль. И главное, на чём он настаивает сейчас, - встреча с секундантом поэта. Ещё одно его письмо от 26 января: «Нижеподписавшийся извещает господина Пушкина, что он будет ожидать у себя дома до 11 часов вечера нынешнего дня, а после этого часа — на балу у графини Разумовской лицо, уполномоченное на переговоры о деле, которое должно быть закончено завтра».
А секунданта у Пушкина нет. Он не может обратиться ни к кому из близких друзей, хорошо зная, что те сделают всё возможное, чтобы дуэль не состоялась. Но возможно ли сейчас примирение?
Трудно сказать, воспользовался ли бы поэт вновь услугами Соллогуба (он же не был доволен ведением им своего дела), но и того сейчас нет в столице. В тот же вечер на рауте у М.Г.Разумовской Пушкин обращается с просьбой быть его секундантом к советнику английского посольства А.Меджнису и, даже не получив окончательного согласия, просит переговорить с д’Аршиаком.
Результат: «Среда, 1½ утра. Сию минуту я вернулся домой от графини Разумовской, где я вас повсюду искал, чтобы сказать о том, что только что беседовал с г-ном д’Аршиаком… Я сказал г-ну д’Аршиаку, что вы только что говорили со мной о своем деле с господином де-Геккерном, приглашая меня быть вашим секундантом, и что, не давая окончательного согласия взять на себя эту роль, я обещал вам переговорить с ним. — Он отказался объясняться со мною, если только я не объявлю себя вашим секундантом, чего я не сделал. — На этом дело остановилось, и я обещал ему сообщить вам о том, что произошло между нами. Однако, кажется мне, я увидел, что дело не может окончиться примирением, надежда на которое побудила бы меня, быть может, вмешаться; — в виду этого прошу вас, милостивый государь, не настаивать на том, чтобы я взял на себя ту роль, которую вы желали мне поручить».
Секунданта по-прежнему нет. Пушкин находится в крайне затруднительном положении.
А между тем по столице уже распространяются смутные слухи. 26 января Н.В.Кукольник записывает в своём дневнике: «Говорят, что кто-то из военных вызвал Пушкина на дуэль за какую-то обидную насмешку»…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь