(из сборника "Запретные повести")
П Я Т Н И Ц А
Неудачи хотя и были не его личными, а докладывать о них в ЦК надо было ему, Хозяину. Вот об этом - как лучше начать разговор - и думал он утром, держа в руках телефонную трубку. На него молча смотрел Клык, повиливая хвостом.
Решившись, секретарь набрал номер, сказал:
- Это я. Соедини миня, той, с Киевом. По УВЧ.
- С кем? - спросил "ёж".
- С Хозяином!
- Слушаюсь.
Он ждал. Наконец, в трубке пискнуло, раздался сухой щелчок.
- Слухаю тэбэ, Васыль. Шчо трапылось? - заговорил на чистом украинском языке мужской хриплый бас. И Хозяин, знавший, что Большой Хозяин не любил тех, кто не знал родного языка, заговорил по-украински тоже, перемежая речь русизмами, которых уже не замечал:
- Добрый дэнь, Пэтро Юхымовычу, це вы? - Хозяин привстал с кресла.
- Я, а то хто ж?
- Тут ось якэ дило, Пэтро Юхымовычу, чапэ, можно сказать. Вы, той, слухаетэ? Такэ дило, гоорю. Прыказав судыть сэкрэтаря райкому. Шо? Ярошенка. Щас объясню, той, за шо. Цацькатысь з такымы - низзя. Треба рубать худую траву, той, пид корэнь!
- Та кажы ты, шо трапылось?
- Подрався, той, из своим Вторым. Глаз выбыв!
- Шо?! - возмущённо раздалось в трубке. - Ну, дожили! Поздравляю тебя! Распустились, так твою мать, совсем! Это ж в Москву теперь докладывать надо! - перешёл на русский Большой Хозяин. - Я же посылал на тебя Брежневу представление на звание Герой Труда к 50-летию Советской власти, а ты мне - такой "подарок" за орден, так твою мать...
- Я пойнимаю, Пэтро Юхымовычу, алэ...
- Что ты там понимаешь! - рявкнула трубка. - Ни хрена ты не понимаешь! И кадры свои не знаешь. Кто их утверждал?
- Вынуват, Пэтро Юхымовычу. Думал же ж, как - коммунисты, партийные вожаки.
- А, мать твою в душу! Обгадились, а теперь... Какие принял меры?
- Ярошенко - той, под следствие. Будем судить! Второй - лежит у ликарни. Меры, пока, той, не прийнимал.
- Ладно, - оборвал Большой Хозяин малого. - Пришлём к тебе завтра представителя. Выяснит всё, тогда будем принимать меры. Не поздоровится и тебе, знай!
- Слухаюсь, Пэтро Юхымовычу!
- Всё! Тоже мне хозяин, дохазяйнувався!
В ухо понеслись частые гудочки. Хозяин вздохнул, осторожно положил на рычаг трубку. Подумал: "Ничё. Бог не выдаст, свыня нэ зъисть. Главное, той, изделано: доложил! А с "представителем" утрясёт усё рехверент".
Лизнул руку Клык. Но Хозяин не приласкал пса - не до собаки.
Завтракал молча, и жена поняла: какие-то неприятности. Если неприятности, лучше молчать.
В обкоме его ждали посетители - в понедельник, когда был "приёмный день", он не принимал, пришлось принимать теперь. Он узнал у "ежа", сколько человек записано на приём, по каким вопросам и, направив больше половины ко Второму, занялся остальными.
Принимать он умел: быстро "решал вопросы".
Первой принял директора областной библиотеки, немолодую интеллигентную женщину.
- Садитесь. Слушаю вас.
Рядом за столом сидел "ёж" и всё записывал.
- Я опять насчёт помещения для библиотеки, Василий Мартынович. Пропадают книги, которым цены нет! Портятся в подвале бывшей прачечной - там же сырость. Неужели для такой библиотеки нельзя подыскать в городе помещения получше? Да и читальный зал. Всего один, и тот только на 30 мест! Сейчас в сёлах помещения для библиотек лучше нашего!
- Не могу, - перебил Хозяин. - Пока не могу. С библиотекой придётся, той, обождать. У меня инженеры Гипромеза понатолканы, как селёдки! А тебе, той, библиотэку!
- Библиотека - показатель культуры города, его гордость. А у нас...
- Шо ж я тебе, рожу помещения! Или, той, обком под библиотеку отдам? Сказал, надо обождать, от й жди!
Разговора не получилось, женщина уходила от Хозяина молча, с поджатыми губами, нагнув голову - ещё секунда, и покатятся слёзы. Виктория Алексеевна проклинала тот день, когда её, кандидата филологических наук, пригласили взять под своё начало один из лучших книжных фондов республики, и она согласилась. Для неё было ежедневной пыткой спускаться в подвал и видеть, как гибнут книги. Каждый раз у неё сжималось от боли сердце. А этому борову хоть бы что! И жаловаться больше некому.
После Виктории Алексеевны в кабинет пропустили старика.
- Шо в вас? - мрачно спросил Хозяин.
- Да вот, товарищ секретарь, - начал старик, обминая в руках соломенную шляпу, - канализация лопнула на нашей улице.
- Йди у горсовет! - оборвал Хозяин. - Шо? Я, что ли, буду заниматься тебе канализацией?!
- Товарищ секретарь, - заторопился старик, боясь, что его не выслушают, - я понимаю, это дело должен решать горсовет. Но ведь каждый год одно и то же! Плывёт дерьмо по Советской улице, дышать невозможно! Как пройдёт сильный дождь, так у нас беда. И куда ни жаловались, никто не помог. А кругом же дети! Жара, мухи. Эпидемия может вспыхнуть!
- На какой, гоори, это улице? - спросил Хозяин.
- На Советской, товарищ секретарь, на окраине города.
- Запиши! - кивнул Хозяин "ежу". А старику сказал: - Знаю. Будут, той, приняты меры. Головы будем знимать в тресте "Горстрой" - их вина. Ну, й в горсовете тоже. У вас усё?
- Да вот... вроде всё. - Старик развёл руки, будто сомневался в чём-то. - С мерами-то тянуть нельзя. Рекой оно плывёт уже по улице.
- Всего хорошего! - кивнул Хозяин, давая понять, что разговор окончен. Он твёрдо знал житейскую мудрость: никогда не нужно отказывать! Нужно обещать. И не предлагать рядовым посетителям стул, тогда долго не задержатся. Он следовал этому правилу неукоснительно.
Следующей в кабинете оказалась пожилая еврейка: хлопотала по поводу "незаконного ареста" её мужа - проявлял настойчивое желание выехать в Израиль.
- А шо вы у тому Израйли забыли? - насмешливо спросил Хозяин и переглянулся с секретарём.
- А что уже забыли ваши инженеры? Которые рвутся за границу поработать хоть бы год или два? - дерзко ответила смелая старушенция. - Даже в отсталой Персии за год можно нажить то, что у нас не заработаешь и за 10! Так зачем уже нам такой социализм? Это - не социализм.
Хозяин, наливаясь кровью, смотрел на старуху исподлобья. А кончила, выкрикнул:
- Вон! Вон отсюдова, стэрво! А то будешь вместе со своим мужем!..
Он понял: пришла и не боится. Значит, до крайности довели, и теперь она ничего не побоится и дальше. А потому разговаривать с ней, только время терять. Нужно показать, что и тебе на неё наплевать. Значит, надо гнать. Гнать в 3 шеи!
Так он, нудясь и мучаясь, принял ещё несколько человек.
- Слухаю вас... - Заглянул в список. "Литератор Родионов. По личному вопросу". Поднял глаза. Перед ним стоял хмурый крепкий мужчина лет 40, а может, и больше - виски были белые.
Хозяин не знал Родионова, а потому не мог даже предположить, какой любопытный экземпляр человека явился к нему на приём. А если бы знал, выгнал бы сразу, как ту еврейку. Не представлял и сам Родионов, решившийся на эту отчаянную игру, чем она для него обернётся. Успокаивал себя: "Может, не такую уж и отчаянную?" 2 недели назад его семья переехала в другой город: обменялись квартирами. Остался лишь он на несколько дней, чтобы поговорить с "боровом". Но "боров" не принимал всю прошлую неделю. Перенёс он приём с понедельника на пятницу и в этот раз. И Родионов злился, живя на квартире товарища. Только вот сегодня, когда ему ответили по телефону, что будет принят, он купил билет на вечерний самолёт и приготовился сказать всё, что хотел.
Расчёт у Родионова был простой. Если даже и "наговорит" лишнего, "боров" сразу его не посадит. Сначала сработает бюрократическая система: будут обдумывать, как поступить, совещаться. Потом, пока последует вызов в КГБ, его уж и след тут простынет. Не станут же они его разыскивать в другой республике - не преступник! Тем всё и кончится. Зато можно высказаться хоть раз в жизни.
Зачем ему это понадобилось, он и сам толком не сознавал. Скорее, даже понимал: затея сильно пахнет мальчишеством. И всё-таки шёл на эти рога - хотелось потом уважать себя. Все боялись, а вот он, писатель, сказал, не побоялся. Потому что Личность!
В таком настроении, с приготовленной речью и стоял он перед Хозяином, словно пришёл к нему на дуэль. Билет на самолёт лежал в боковом кармане, и это согревало его и подмывало на выходку. А может, накипело за годы унижения - надо было разрядиться.
- Разрешите присесть? - спросил он вместо того, чтобы приступить к изложению своей "жалобы".
- Садись, - недобро произнёс Хозяин, помня о своём правиле: стоя долго не будет говорить, а сядет, тогда только слушай. Поэтому был недоволен: разговор начинался не в обычном русле, и это раздражало. Ишь, гусь какой выискался!
- Спасибо, - не обратил Родионов внимания на тон Хозяина и чётко, будто не говорил, а писал, начал: - Я автор двух книг. Но последние 5 лет меня пытаются в нашем городе лишить конституционных прав на свободу печататься.
- Хто? - перебил Хозяин, любивший во всём конкретность.
- Ваш "третий", товарищ Тур. Он дал команду редакторам газет и издательству не принимать от меня ничего.
- Откуда тебе это известно?
- От одного из сотрудников областной газеты. Но фамилию я, естественно, не назову.
- Так. Ну, й почему, ты думаешь, мог дать товарищ Тур такую команду?
- Не знаю.
- Не знаешь? - Хозяин насмешливо посмотрел Родионову в глаза. - А от я догадуюсь.
- Слушаю вас.
- От и слухай. Значит ты - не то пишешь, шо надо народу.
- Я пишу только правду. И с точки зрения художественности, тоже ни у кого претензий...
- Правду? А какую, той, правду? Правда разная бывает.
- Верно. Правда - у каждого своя. Но истина: что плохо, а что хорошо - у людей одна.
В разговор вмешался "ёж":
- Это, смотря с чьих позиций смотреть. Истин ведь тоже много.
- Я стараюсь смотреть с позиций любви к своему народу, - жёстко проговорил Родионов. - С позиций решений 20-го съезда партии. А так как печать у нас не есть частное лицо, то лишать меня права на неё, значит, лишать и конституционных прав гражданина СССР. Без суда.
- Ох, ты, какой! - вырвалось у Хозяина.
- Можно вам один вопрос?
- Давай... - автоматически разрешил Хозяин, чувствуя, что теряет управление ситуацией. Как-то непривычно шёл разговор, и он в нём уже не успевал. Не успевал веско ответить и хотел выиграть время. Потому и разрешил: пусть пока говорит... Надеялся и на своевременную компетентную помощь референта.
Родионов откашлялся:
- Скажите, пожалуйста, как вы считаете: что должны делать сейчас китайские писатели, которые, как и мы, понимают, что Мао Цзе-дун сошёл с коммунистического пути? В Китае - без суда и следствия - убивают коммунистов. Избивают стариков. Правительство ведёт раскольническую политику и выдаёт себя за коммунистов, поборников идей Ленина. Хотя от социализма у них осталась лишь вывеска. Но их вожди вот кричат, что настоящие коммунисты - только они.
- Той, не совсем тебя пойнял. Шо ты этим хочешь сказать?
- Я говорю: что должны делать честные писатели Китая сейчас? Молчать? Или быть в авангарде борьбы против Мао Цзе-дуна?
- Конечно, должны, той, бороться, - неуверенно проговорил Хозяин.
- Каким образом? Нести свои произведения в китайские издательства? Безумие. Значит, тайно пересылать их к нам? Или в Польшу? Но ведь за пересылку рукописей за рубеж китайское руководство их посадит в тюрьму, так? Инакомыслящие!
Родионов прекрасно понимал, что отечественный "социализм", вынужденный 50 лет издавать статьи и "научные труды", оправдывающие ложь в искусстве, и рассылать тайные директивы, запрещающие писать и показывать правду о советском образе жизни, не имеет под собой никакой честной почвы, и уж тем более, теории, опирающейся на справедливость. Такой "социализм" беда для народа, ибо ложь длиною в 50 лет может источить, разрушить до основания его душу. Что пропаганда этого "социализма" потому и проигрывает всем пропагандам из "голосов", что в "голосах" коэффициент правдивости намного выше. И чем сильнее, злее правители от "социализма" будут подавлять честных писателей, будут лишать их возможности печататься, тем в стране всё больше станет прозревших, и фарисейский социализм развалится изнутри. А так называемые социалистические "достижения" - рост техники, бурное строительство - будут продолжаться при любом строе. Они зависят не от режимов, а от технического прогресса на земле.
- Ну, ты эти параллели, той, брось. Сравнил! - вспыхнул Хозяин. - Нас, и китайцев!
- Это - диалектика, товарищ секретарь: всё познаётся в сравнении. Может, какой-то китайский писатель тоже разговаривает сейчас со своим секретарём обкома. И говорит ему примерно то же, что и я вам. А тот ему: "Сравнил!" Ведь это же не доказательство...
- Ты шо, пришёл до миня фстраивать дискуссии? Ты шо от миня хочешь? - Хозяин злобно уставился на Родионова, чувствуя, как ненавидит его, готов посадить, убить, зарезать. Он не знал, что толчком, побудившим Родионова записаться к нему на приём, была заметка в "Литературной газете": "За вами следит ЦРУ". В заметке этой привычно-обличительно писалось: "Мы публикуем сегодня материалы американской прессы, свидетельствующие о том, как нарушаются права граждан, записанные в конституции США. Неприкосновенность личности и жилища, свобода совести и слова превратились в фикцию. "Внутренний шпионаж" стал повседневным явлением. Кто следит? ЦРУ. Пентагон, ФБР... За кем следит? За всеми, на кого падает подозрение в демократических взглядах". Далее в статье, под энергичной рубрикой "Вчера - дубинка, сегодня - "чёрный ящик", завтра..." не менее энергично сообщалось: "В США слежка за людьми поставлена на широкую ногу. По свидетельству сенатора Перси, около 60-ти всякого рода бюро и отделов в государственном аппарате занимаются сбором сведений об американцах, тратя на эти цели более 6 миллиардов долларов в год". "... ЦРУ активно подключилось к слежке за "инакомыслящими". Был создан отдел "контрразведки", главным объектом которого стали лица и организации прогрессивного направления, занесённые в список подрывных".
Эта статья и взорвала Родионова своей наглостью и цинизмом. В список "подрывных" он был занесён давно, и не в Америке, а у себя на родине. Вот уже 3 года, как прослушивался его домашний телефон. А подлое, оказывается, только ЦРУ? В любой капиталистической стране произведения писателей печатают в том виде, в каком они их написали. А в СССР, если тебя не занесли ещё в список неблагонадёжных и согласны издавать твои произведения, всё равно будут вмешиваться в их структуру, заставят тебя что-то "дотягивать", вычёркивать, исправлять, автоматически ставя издателей выше писателей. Нет уважения ни к таланту, ни к философии писателя. И терпение у Родионова лопнуло.
Глядя на Хозяина внимательными глазами, он сказал:
- Наши газеты, описывающие жизнь за рубежом, пестрят заголовками: "Расправа с инакомыслящими!", "Инакомыслящим затыкают рты!" и так далее. Значит, понимают, что на жизнь не может быть одной или двух точек зрения - жизнь многогранна. И, тем не менее, "товарищ" Тур спокойно затыкает мне рот.
Хозяин, переглянувшись с "ежом", взорвался:
- А ты знаешь, шо мы... заткнём тебе не только рот, но й задницу, шоб не вонял тут! - Он нажал в столе на секретную кнопку.
Дверь в кабинет раскрылась, на пороге появился дежурный милиционер, вопросительно уставился на Хозяина.
Родионов поднялся со стула.
- Вот теперь всё ясно, - сказал он, облизывая сохнущие губы. - Но, если вы меня арестуете, завтра же... сотни людей будут знать, за что меня посадили. Идя к вам, я позаботился об этом. А ещё через неделю... знать будут тысячи!
- Узять его! - крикнул Хозяин, словно давал команду Клыку броситься на зайца в капусте. - Он - вдарил меня! В милицию его! И судить, той, за... фулиганство!
"Вот тебе и неприкосновенность личности. Вот тебе и свобода слова!" - думал Родионов, глядя белыми глазами на приближающегося к нему милиционера. Перед его мысленным взором появился газетный лист, чёрная плашка с рубрикой: "Права человека в мире бесправия". И картинка, изображающая ботинок агента ЦРУ, наступившего на страницу из конституции о правах. - "Мерзавцы, мерзавцы!" - шептал он про себя, и с горечью думал о том, что просчитался. Его посадят не за инакомыслие, за "хулиганство". За хулиганство, которого он не совершал. Но, никому теперь этого не докажет. - "Ах, дурак, дурак! Самонадеянный дурак, - клял он себя. - Эти люди могут сделать всё, что угодно. Такая страна. "Беззакония" имя её. И хозяин положения во всём - этот вот хряк. Не народ на родной земле, нет. Как же я, дурак, не подумал об этом. Так просчитаться! Да и зачем было сюда идти? Покрасоваться хотел, ужалить. А ужалили самого".
Больше в этот день Хозяин никого не принял - не захотел. Не смог и работать - всё валилось из рук. А тут ещё звонок из Москвы. Звонил редактор "Известий". Спрашивал вежливо, осторожно: "Что у вас там произошло с журналистом Крамаренцевым?" И то, и сё, и другое. Зачем-то интересовался условиями работы на шинном заводе. Скользкий вышел разговор, не понравился.
Тогда Хозяин - как и всегда в таких ситуациях - решил бросить всё и уехать на охоту. Самое это лучшее средство! Природа. Чистый воздух. Да и знал, жизнь идёт своим чередом: всё в ней и всегда образуется, всё перемелется. А голову сушить - только себя гробить. Ничего это не даст, у жизни свой порядок.
К вечеру решение ехать на охоту окрепло, и он, дав указания референту встречать представителя из ЦК и заняться делом Ярошенко, позвонил шофёру и двум товарищам по охоте - председателю горсовета и первому секретарю горкома партии: едем!
Выехали в 7 часов - хотели попасть на вечерний лёт. Впереди ехал Хозяин на чёрной "Волге", за ним, на таких же, только похуже, его друзья - Шитик и Матрёнин. На задних сиденьях, трубно лая и высунув розовые языки, сидели охотничьи псы лучших пород. Радовались, слушая музыку и вдыхая будоражащий запах ружей.
Радовались и хозяева, предвкушая отдых на природе. Машины мчали хорошо, и через полчаса были уже далеко за городом, направляясь к заповедным местам.
Вечерний лёт им удался - сбили 6 уток: каждый по 2. А потом быстро стемнело. В 10 часов над метёлками камышей уже висели звёзды, и егеря позолотили темноту своими фонариками - всё, шабаш!
Ужинали - из-за комаров - в "Волге" Хозяина, с коньяком. Хорошая эта штука жизнь, смачная!
Взято отсюда