из сборника "Запретные повести"
П О Н Е Д Е Л Ь Н И К
(конец начала)
Доставать он научился давно и сам. Правда, начинал для него все эти "дела" незаменимый Епифанов. Приносил прямо на дом свой портфель, набитый пачками хрустящих купюр, и произносил сакраментальную фразу:
- Прошу пересчитать, Василь Мартыныч! А это вот - кто и сколько... - На стол припечатывалась бумага с фамилиями и цифрами. И референт добавлял: - Можете проверить всех лично, кто и сколько... К моим рукам без вашего ведома - не прилипнет!
Знал уже и сам - не прилипало. Выдавал ему его "процент" за честность и отправлял с Богом. Впрочем, Господи, какая же это "честность", смешно даже подумать. Вот поэтому, видимо, и был шокирован в первый раз, когда увидал на своём столе этот жёлтый раскрытый портфель, набитый тысячами. Оторопело спросил:
- Это шо?
- Деньги.
- Вижу, шо деньги. Иде узял, спрашую?
- У областных торгашей. Это же у нас - государство в государстве! Миллионеры.
- И шо, отак лично тебе й дали? И, той... ведомость?
- Разумеется. Да вы - не переживайте, никаких свидетелей!..
- А за шо это они тебя так люблят, шо дают отакую кучу?
- Дают - не мне, - объяснил референт. - Это - для вас. А меня - угробят, если я хоть каплю присвою.
- А как это называется, ты знаешь?
- Разумеется. Ну, и что? В Москве и Киеве - тоже знают, как называется. Но тоже берут.
- Шо там делают у Москве и у Киеве, я не знаю. А от, шо исделал ты, друже, той... даже не узяточничество, а - вымогательство! От и ответь мине: я тебя об этом - просил?
- Разумеется, нет. Но и я - клянусь вам честью! - ничего не вымогал ни у кого и, от вашего имени, не требовал.
- Значит, той, они - самы?..
- Разумеется. Они это делают давно. Началось - ещё до вашего предшественника.
- А чому они увэреные, шо я - тоже буду в них брать?
- Да нет, как раз - не уверены. Но, если им это вернуть, - референт кивнул на портфель, - сразу убьют.
- Кого?
- Сначала меня, разумеется. Потом дотянутся и до вас. У них - и милиция своя, и убийцы наёмные есть. Говорю же вам - миллионеры!
Заметил ему без особой уверенности:
- Миня - охраняють...
Епифанов чуть не рассмеялся, аж трясло, мерзавца, от ехидства:
- Кто? Этот общипанный петух, который провожает вас на работу?
- Та хотя бы и он. Всё-таки ж, генерал!
- Да он на унитаз без посторонней помощи не умеет, ваш генерал! На что он, и вся его дурацкая служба, годятся? Как будто, не знаете.
Дело осложнялось. Спросил почти растерянно:
- Ну, й шо ж ты предлагаешь тепер?
- Я? Начать строительство новой дачи за городом. Та, которая вам досталась в наследство от вашего предшественника, уже не отвечает современным требованиям, и числится за обкомом. Нужно - иметь свою, личную! С бассейном, сауной, специальными комнатами. По особому проекту. Чтобы и внуки были довольны потом, когда вырастут.
- А шо прикажешь мине говорить, той, избирателям, когда они узнают?
- Снаружи - дача не должна выделяться. Построился человек, как и все. На старость, чтобы в саду копаться. А вот внутри - дадим задание самому главному архитектору всё спроектировать. Такая будет красота, что ахнете! Здание обкома - позавидует!
- А хто ж будит строить эту красоту? Она ф тибя - шо, без языков?
- Их - привезут сюда из другого города. Для кого строят, что строят, они и знать не будут. Для них главное - деньги. А за деньги - люди умеют не только строить. Но и молчать.
- А сам архитектор? Он у тебя - шо, из-за моря?..
- У него - тоже есть дом за городом. Это - свой человек...
- Так от, запомни! Когда набирается много "своих", тайны - вже не существует. Пойнял?
Епифанов психанул, начал запихивать пачки в портфель и, вызверившись, спросил:
- Так что - вернуть? Идём на риск, что ли?
Выхода не было. Пришлось остановить умника:
- Ладно, остав. Только ж надо, той, всё это обдумать.
Результатом раздумий оказались ручейки денег, которые потекли с тех пор не только в жёлтый портфель Епифанова, но и напрямую, когда размеры дани превышали желание делиться своими тайнами с референтом. А там, за городом, над тихой и красивой речкой, выросла новая дача. Да такая красавица изнутри, что действительно ахнул, когда увидал её во всём блеске и наготе. Всё подсобное - было глубоко под землёй, целая территория, отделанная, где бетоном, где мрамором и дубом. Были фальшивые декоративные "окна" с видами, нарисованными за рамами со стеклом, с подсветками, свежим воздухом из "форточек"-кондиционеров. А снаружи - всё скромно, неброско. И не подумать, что внутри живёт сам падишах.
Прежняя дача, государственная, осталась с тех пор для тайного приёма "жён переменного состава" или сокращённо "ЖПС для высоких членов КПСС". А как же иначе? Конспирация от жены постоянной! Она теперь царствовала только на новой даче. Впрочем, всяких конспираций у него становилось всё больше и больше. Пришлось даже "легализовать" в нескольких городах области жутких уголовников, услугами которых пользовалась иногда высокая милиция. Надо же устранять особо опасных жалобщиков или много знающих свидетелей? За это надо и уголовникам ставить коттеджи и сауны. А сколько коттеджей-дворцов настроено было при нём другими "народными слугами": прокурорами, директорами универмагов и ресторанов, "цеховиками"! Как-то незаметно в его руках оказалась не только вся внешняя власть в области, официальная, что ли, с лично преданной прокуратурой и управлением милицией, но и вся подпольная власть, с "Моряком" во главе уголовной вооружённой банды, которая действовала заодно с верхушкой милиции. Так что стал он, Хозяин, словно бы королём на тайном острове в преступной области. А вот на людях - нужно было маскироваться. Такая система...
- Ну, шо, дивчатки, - сказал Хозяин, рассматривая понравившихся на меже девушек, - если б не наша ото партия, не совецкая власть, жили б вы отак? - Он обвёл взглядом из-под косматых бровей поднесённые ему дары.
Девчонки, кукольно улыбаясь, смотрели на Хозяина - молчали. И он, вдохновляясь, добавил, высоко поднимая рюмку:
- Ну - за нашу великую партию! За вашу щасливую жизинь - нехай щастит вам и дальш! Вон, яки ж вы красуни повыросталы!
И вторая рюмочка прошла по-социалистически свободно. Бутылку допивали, сидя уже в "Волге". Шофёр плавно вёл машину в райцентр - ещё километров 20, и флагманский крейсер бросит свой якорь в бухте наслаждений КПСС. Горяной "руководил" на заднем сиденье - наливал. Там у него лежал теперь и ящик с закусками. А Хозяин расспрашивал его про дела в районе, членские взносы, на которые вроде бы жила партия.
- Ну, Горяной, росказуй, шо ф тибя выйшло из этим... э, подпиской на газеты?
- А шо такое? - насторожился Горяной. - На все ж газеты и журналы подписал свой район! Даже "Блокнот агитатора" будут читать.
- А говорят, ты запретил подписуваться, той, на "Юность"?
- Та запретил, а шо? Вы ж "Новый мир" - запретили в области?
- Так ты - вырешил ще й "Юность"?.. От сукин сын, га! - Довольный, Хозяин рассмеялся.
Горяной мгновенно это уловил, прибавил:
- Так жидов же в отой "Юности", мать иё в душу, поразвелось! Их только и печатають.
- Это верно, - перестал смеяться Хозяин, - даже цека ничё не может с ними поделать! Чуть шо - усе радиостанции начинають петь про их защиту. Горяной, как и сам его Хозяин, понятия не имели о том, что и Ленин наполовину, по отцу, был идейным коммунистом и русским чувашом, а на другую половину, по матери, был сионистом, издавшим тайный приказ выкалывать православным священникам глаза и отрезать языки. То есть, принадлежал к партии евреев, которые испокон веку стремились захватить мировую власть над остальными народами. Но Ленин хотел достичь этой цели революциями, а евреи - деньгами, предназначенными для подкупа глупых народов, чтобы поднимать их на мятежи против государственных властей. Еврей Карл Маркс, родоначальник коммунизма, в открытую признавал: "Деньги - Бог евреев, а не Яхве с его заповедями!" Маркс, сын раввина и внук раввина, знал, о чём говорил. А вот неучи Горяной и его Хозяин не знали истинной сути ни о Марксе, ни о цинизме Ленина. Полагая, что он русский, и человек высокой нравственности. Впрочем, они и себя считали порядочными людьми, а потому и продолжали разговор "по-государственному":
- Василь Мартынович, а чё так долго ото панькалыся из тем Солженицыным? Чё ему надо было`?..
- Я от завтра, одного такого... Завтра в нас шо, вторнык? Так от, завтра в нас - бюро обкому. Будэмо сключать там кое-кого с партии - утверждать решения райкомов. В Днепродзержинске сключили одного поэта. Ну, й сволота ж, я тибе доложу! Ты б послухал его стихи! Расстрелювать за такое мало, а он - читал их рабочим! Ну, я з ним завтра, той, поговорю!.. Головы знимать будэм! - Хозяин сжал тёмный волосатый кулак и налился недоброй чугунной злостью, не зная опять же, что и Ленин был беспощадным и злобным циником. Он, ради спасения личной репутации, приказал расстрелять бывшего члена ЦК и своего друга Романа Малиновского, которого высоко ценил, сказав как-то: "Он один сто`ит для партии дороже 10-ти других членов ЦК!" Кроме того, приказав врачу убить Якова Свердлова, Ленин лично присутствовал при этом злодействе, а затем поставил Свердлову... памятник в Москве.
Горяной испугался: Хозяин с таким настроением легко забывался, и мог выместить зло на тех, кто под рукой. Поэтому срочно заговорил о другом, сокровенным полушёпотом:
- Васыль Мартыновыч! А какая е в нас щас новая заведуючая у гостинице! - Горяной закатил глаза. - Баба, я вам доложу, оближете пальчики!
- Ты мине про баб - постой! - оборвал Хозяин. - Ему про идеологию, а он - про баб! Шо за коммунисты пошли, прямо не знаю! Кроме баб, й думать ни об чём не хотят. Шо я - один за вас усех должен об этом думать?
- Та в нас, вроде ж, нема таких, шоб... Усё спокойно, - стал оправдываться Горяной. - Был один стихоплёт, так и той оказался малограмотным.
- Малограмотным? Они, вражины, пограмотнее нас с тобой! Такую враждебную идеологию проводят, шо й не заметишь. А усё - из того "Нового мира" йдёт! Я б его... уместе с тем Твардовским!.. Головы знимать надо, а не цацкаться! Сволота. От и плодятся... - Хозяин помолчал. - А заведуюча, той, молодая?
- Молодая! - живо откликнулся Горяной. - 30 лет. Чернобровая, з соком!
- Задница, как?
- Е, е й задница! - авторитетно заверил Горяной. - Задница - шо надо. У норме задница, будете довольны. А "Новый мир" на следующий год - вы в моём районе не найдёте даже в библиотеках! Та й поэтов - не было у нас, и не будет. Мы их - не печатаем!
- Правильно делаете. Налей-ка там...
- А эту... заведуючу - Лидкой, Лидой звать, Васыль Мартыновычу! - Горяной протянул Хозяину рюмку, из другой выпил сам. - Нет, не печатаемо. Редактором у меня, вы ж знаете - Антон Сало. Суворый мужик, стихов не любит. Поэты в нёго - долго не задержуються в кабинети. Раз-два, и йди. Лучше ж передовицу лишнюю брехнуть или там портрет передовика, чем стихи. Один вред от них.
- Идеология - это тебе портрет области! - важно сказал Хозяин. - Какая идеология, такие и мысли. На идеологию - я поставил у себя Тура: у него нюх на антисоветчиков! А ещё - завтра мине встречать друга. Уместе в институте когда-то учились.
Высокое начальство, обогнав всех на своей "Волге", скрылось из виду, продолжая ревизию идеологии из женских задниц, а фотокор районной газеты Семён Кошачий, худой язвенник 48-ми лет, бывший фронтовик, попросил шофёра грузовика остановиться возле типографии и, когда приехали, пошёл проявлять плёнку. По дороге он радостно думал: "Завтра и портрет можно дать! А текстовочку сделаю такую: "Наш дорогой Василий Мартынович осматривает поля Царичанского района".
Плёнку он проявил быстро, отрезал нужный кадр, высушил и сунул его в увеличитель, добиваясь увеличения покрупнее. Снимок удался - был чёткий, сочный, все морщинки видать и выражение глаз.
Радуясь удаче, Кошачий выключил в лаборатории свет, включил красный фонарь и вскрыл чёрный пакет с фотобумагой N4 - другой не было. Быстро подобрал экспозицию и проявил в ванночке один лист, другой, третий. Проявитель работал, как зверь, бумага была чувствительной, и фотокарточки получились ещё резче, чем проекция на белом листе, когда примеривался.
Довольный работой, Кошачий закурил, выбрал карточку получше и положил сушить. Хотел сначала отглянцевать, но решил, что долго придётся сидеть, и терпеливо ждал, когда высохнет так, без глянцевания.
Часа через полтора Кошачий был уже в цинкографии и разговаривал с цинкографом Петренко. Тот, разглядывая снимок, бормотал:
- Зря так сильно увеличил, зерна много, да и крупное.
- А ретушёр на что? - вопросил Кошачий, задетый за живое.
- Ладно, - вздохнул Петренко, - подправим.
Ретушёром в типографии работал парнишка 19-ти лет, сын местного художника-пьяницы. Паренёк он был старательный, но нигде ремеслу своему не учился, вкус у него был посредственный. Главным в снимке, по его понятию, была чёткость изображения - чтобы не было "тумана".
- Павлик, цэ трэба зробыты срочно, - наставлял парнишку Петренко. - Хозяин! - поднял он палец.
- Зроблю! - заверил болезненный Павлик, разглядывая фотоснимок. - В лучшему выгляди будэ.
- От и действуй! - Петренко отдал парнишке снимок и похлопал его по плечу. А когда Павлик вышел, добавил для Кошачего: - Хороший хлопец! В армию хочет, а его не берут. И плоскостопие, и вообще невдалый.
Старательный Павлик принялся за работу немедленно. Достал кисточку, белила и стал закрашивать и наводить линии там, где ему подсказывала интуиция. Через 20 минут портрет был отретуширован.
Остальное доделал цинкограф Петренко. Переснял карточку на пластинку и протравил её кислотой. Но отвлёкся и малость перетравил. Однако решил, что не беда, сойдёт, и отдал клише плотнику. Тот насадил его на колодочку и передал печатникам.
Утром вышел тираж газеты с портретом Хозяина на первой полосе - чётким, большим, без полутонов. В огромном лице Хозяина было скотство, похоть. И ракурс был ужасный - получилась морда борова с тройным подбородком. Там, где положено, красовался, разбухший от частых выпивок, нос. Щёки были похожими на жирные ягодицы, над которыми нависали лохматые дуги бровей, и светились похотью кроваво-бычьи глаза. Всё лоснилось от пота, шеи не было - сразу шли плечи. Толстые губы казались вывернутыми, как у негра. И всё это на плохой газетной бумаге. Хозяин казался небритым, с тяжёлого перепоя и очень похожим - как живой, только увиденный словно бы в подлое увеличительное стекло.
Откуда было знать Кошачему, Петренко и старательному Павлику, что портреты Хозяина разрешалось делать лишь единственному в городе фотографу, и талантливому ретушёру, которые делали всё профессионально. Фотограф ставил специальный мягкий объектив - ни морщин видно не будет, ни пор на лице; заряжал аппарат специальной плёнкой - тоже мягкой, немецкой; выбирал нужное расстояние - выверенное; знал лучшие ракурсы, с которых Хозяин сразу "худел" и очеловечивался; проявлял плёнку в лучших растворителях, чтобы не было зерна; печатал на лучшей бумаге, добиваясь выразительных полутонов, не перепроявлял. А ретушёр "обрезал" щёки Хозяина ещё раз, доводя их до требуемого размера; где нужно - что-то подчёркивал, где не нужно - что-то ослаблял. После чего портрет переснимали в лучшей цинкографии города, и лучшие печатники устанавливали клише ровненько, приправляли краску, и печатали тираж на лучшей газетной бумаге. Хозяин после этого выглядел со страниц газет похожим на нормального человека.
Здесь же, в бедной районной типографии с её кустарями-одиночками, третьесортным оборудованием и материалами, получился похотливый зверь, сексуальное чудовище. Однако ни редактор газеты Антон Сало, ни автор портрета Семён Кошачий, и никто из других сотрудников газеты ничего худого в портрете Хозяина не обнаружили, и газету не задержали. Хозяин с их точки зрения был похож, портрет дали крупно, на первой полосе - всё правильно. Они даже радовались: оперативно сработали. Проснётся Хозяин, а уж и газеты с его портретом вышли. Как в Америке! Областные газеты не успели бы так обернуться, как они тут. Знай наш район!
Взято отсюда