(повесть из сборника "Запретные повести")
П О Н Е Д Е Л Ь Н И К
Сельское хозяйство в его области было величиною с государство Израиль - целых 9 районов-Палестин! И в каждом - всё, как положено: свой райсовет и райком с привычным сквериком и бронзовым памятником Ленину, своя газета и своё большое начальство. Власть этого начальства простиралась на все колхозы и совхозы, маленькие заводы и фабрики, на всё живое и неподвижное, что административно входило в район и подчинялось ему. Там же, где границы районов кончались, были пропаханы полосы, как у пограничников. Назывались эти видимые глазу символы конца власти "межами". За "межой" начиналась власть другого областного начальства, соседнего - там могли дышать по-другому, их дело. А над всеми этими, взятыми вместе, как колосья в один сноп, высился ОН. Перевясло от этого снопа зажато было в его пролетарской руке. Захочет - затянет потуже, чтоб и дохнуть было нечем. Насладится - чуть приотпустит, чтобы не задохнулись.
Они называли его простым и коротким словом - так принято - Хозяин. Потому что его власть над ними - границ не имела. И дышали у него в районах все одинаково - в партийный унисон. Остального он не знал да и не хотел знать - зачем? Не дело Короля изучать своих подданных, пусть они изучают его привычки. А порядки и привычки он уже выработал - интересные порядки. И привычки тоже. И говорил смачно: "гэкая", да ещё и на "суржике" - смесь "базарного" русского с украинским.
Хозяина пытались обмануть, где только можно, но и боялись до неприличной медвежьей болезни и старались угодить. Не угодишь - пиши пропало. Хозяин в очередной свой наезд остановит на меже "Волгу", высунет в форточку руку и, словно создатель римского Колизея император Тит Флавий, оттопырит большой палец вниз, к земле. И всё, можно считать, что после этого карьера твоя окончена, хотя ты и не гладиатор.
Палец вниз означает: пристраивайся на своём "газике" в конец колонны сопровождающих и следуй до тех пор, пока Хозяин будет осматривать твой район. А после осмотра, ты уже не начальник - никто. На такой случай и любимое изречение есть: "Головы знимать будим!" Пусть и не римское оно, и не древнее, но тоже краткое и очень понятное славянской голове - вторая не вырастет, значит беречь надо ту, которая есть. Вот почему на межах районов всегда всматривались вдаль, как древнерусские передовые посты в половцев на горизонте. Ждали появления чёрной лакированной "Волги". Ждали с трепетом, часами - не дай Бог прозеваешь! Хуже пожара это, хуже угона в Орду! А потому брали с собой в дорогу дары: еду и термоса с чаем. Любил Хозяин помариновать людей на меже. А тут ещё область наградили орденом в прошлом году. Получил и Хозяин свою долю - Героя за труд, несмотря на то, что его область не выполняла госплана уже много лет и до него, и при нём. Тем не менее, со звездой Героя Социалистического Труда на груди Хозяин сделался ещё важнее: настоящий начхальник. Боже сохрани, если какой непорядок! Так начнёт "шокать" и "гэкать", что позавидуешь родовым схваткам - не боль.
Если же Хозяин слегка кивнёт тебе и ткнёт большим пальцем в сторону сиденья за своей государственной спиной, считай себя спасённым, быстренько ныряй туда и замирай с окаменевшей улыбкой. Ты пока остаёшься маленьким Хозяином, и районом своим править будешь.
В этот раз на меже страдал Горяной - 4 часа прождали, а Хозяина всё не было. 3 "газика" - его, председателя райсовета и председателя колхоза "Заря коммунизма" - стояли один за другим чуть в стороне от дороги и покрывались пылью. Поодаль от них высился грузовик. Там сидела районная сошка помельче - тоже вглядывались вдаль. У них там в кузове ящик с коньяком, свеже зажаренной поросятиной, индюками, яблоками и пивом. За 30 километров везли с собой на межу. Вдруг Хозяин чего возжелает! Можно мигом сообразить. Ну, а если не возжелает, они сами после съедят, не гордые - только бы пронесло...
Стал накрапывать дождик. Погода портилась, а не уйдёшь. В тучах на востоке была щель, и в эту щель слабо сочился свет тусклого дня. По большим листьям пыльных лопухов покатилась грязными слезами дождевая вода - копилась в венчиках лужицами местной скорби. Отовсюду запахло сырым лугом, былым детством. Но дождь тут же перестал, и сделалось душно опять, как при крупном начальстве.
Горяной, высокий грузный мужчина в зелёной велюровой шляпе и в сером длинном плаще, обкурился уже и не чувствовал вкуса поросятины, ломтик которой поднёс ему кто-то из внимательной сошки. Да он и не посмотрел - кто, а только вглядывался в петляющую по жёлтой степи дорогу. Чёрной знакомой "Волги" всё не было, а партийный страх у Горяного был. В прошлый свой наезд Хозяин, кажется, остался им недоволен, хмурился. А чего - непонятно. Вроде бы, сделали всё, что в силах. Ну, да настроений Хозяина не угадать - не докладывает.
- Едут! Едут... - прокричал кто-то из кузова грузовика. И Горяной, так и не доев поросятины, швырнул её в кусты и торопливо вытер носовым платком жирные губы и руку.
"Волга" была новой, лучшей в области. И шофёр был лучший в области - вёл машину плавно, на хорошей скорости. Знал все дороги, и умел молчать. Молчать он умел и после работы: ещё не было случая, чтобы через него просочилось куда-нибудь виденное им или услышанное. А наслушался и насмотрелся он тут всякого. Значит, соображал, что к чему.
Соображал и Хозяин. 8 предшественников было у него в этом южном городе. И каждый оставил по себе память. Один был арестован в 37-м: враг народа. Другой оказался мошенником и застрелился, боясь разоблачения. Что-то делали, совершали и остальные. Хозяин не помнил теперь что` - других забот достаточно. Знал только, что предпоследний из его предшественников стал послом где-то на острове. А последний, униженный кабаном Никитой, взлетел с помощью своего земляка-"Бровеносца" снова.
Хозяин же решил увековечить память о себе по-другому. Приказал выстроить новый обком. Да такой, чтобы второго такого не было больше нигде - дворец, какого не видали даже в Орде.
Выстроили. Не здание - монумент на века. Хозяин любил масштабность - чтобы всё крупно, добротно. Кабинет проектировали ему специально - 20 метров в длину. Пока пройдёт посетитель эти метры, оробеет и будет подготовлен к встрече, если не с самим Богом, то уж, во всяком случае, не с простым смертным - голова сама втянется в плечи, и станет человек меньше ростом, проникшись уважением и страхом к значительности восседающего за далёким дубовым столом. Стол этот собирали в кабинете по частям, потому что был это не стол - футбольное поле на тумбах-быках. Шкаф для классиков марксизма - пульмановский ореховый вагон. Ковёр на полу - эскадрон может скакать. А люстра над головой - полтонны хрусталя с лампочками. Всё было значительное, с намёком на мысли и дела Хозяина - вдруг тоже значительны, и останутся в веках?
Значительно была превышена и сметная стоимость строительства - в 3 раза. Пришлось ограбить все строительные тресты города, а самих строителей лишить премий на год, чтобы покрыть эти гигантские расходы. Но покрыли. Зато ж построили на удивление и своим, и заезжим. Это вам не Большой театр в Москве, не библиотека, похожая на огромный куб сахара в центре Перми рядом с крохотным и невзрачным обкомом - нашли что построить! Тут не сможет сравниться ни крупный университет, ни научно-исследовательский институт союзного значения, разве что потянет только гробница Хеопса или Тадж-Махал. Недаром такие денежки ухнули. Умрёт Хозяин, а и 101-й секретарь после него будет помнить о нём и благодарить - нет больше таких дворцов! Из самой Прибалтики выписывали мастеров для отделки - считай, что заграница! Ну, зато ж и отделали: как Хану. Ахают все.
Ахали, правда, и по-другому: областная библиотека, вторая в республике по значительности книжного фонда, держала этот фонд в сыром подвале бывшей прачечной. Читальный зал библиотеки рассчитан всего на 30 мест! Но Хозяин об этих ахах не знал, ему не докладывали. А сам он в эту библиотеку никогда не ходил и даже снаружи её не видел - некогда. Да и не любил "всякую чепуху" читать. Классики марксизма-ленинизма у него всегда под рукой, в монументальном "пульмане", чего беспокоиться.
Василий Мартынович и сам был как монумент, не было среди секретарей ему равных: 134 килограмма живого веса при росте 165! Начальник областного КГБ и сосед по дому, который сопровождал его по утрам на работу, был в сравнении с ним игрушечным генералом, похожим на худого, ощипанного петуха с жилистой шеей, хотя и был выше. К тому же, вечно недомогал от безделья, на что-то жаловался, пока шли пешком по дороге, чтобы не атрофировались от бездействия ноги и кое-что поважнее. А вот он, Хозяин, был жизнелюбом. Обожал футбол, разговоры "про баб", и самих баб, конечно, и здоров был отменно. Всем этим интересовался он регулярно, и профанов не терпел. Ржал, когда солоноват анекдот, и тем сильнее, чем солонее был сюжет.
Интересовались жизнью по "заданному профилю" и его обкомовцы: с каким счётом выиграет "Динамо" у Москвы, у какой женщины в городе лучший зад, и что сказало в последний раз "армянское радио". Вдруг Хозяин задаст вопрос, а ты - профессионально не компетентен. Не классиков же читать! Не тот профиль. Кому охота попасть под пункт КЗОТ номер 48? Никому.
И ещё знали: любит Хозяин не только зады, но и фасады. И потому украшали их в городе всемерно - лозунгами из цветных лампочек, барельефами, монументальными панно, чтобы ласкали взгляд. Своего Сикейроса не было, поэтому везде красовались сталевары в противоогненных шляпах. На большее не хватало местной фантазии. А может, боялись впасть в чуждую идеологию.
Взгляд у Хозяина, если недоволен чем - согнёшься, какой тяжёлый! И ночь у него там, в глазах - тёмная ночь и гневливые вспышки-зарницы. Где уж оправдываться или сказать мнение - уменьшались в росте, как только придавит он своим взглядом из-под чёрных косматых бровей. Держал людей в постоянной неизвестности - жить или собороваться? Своеволен был и зол.
Злоба эта в нём зародилась давно - была на то причина. У всех губы как губы, а у него - разбухшие велосипедные шины. Живот разросся - уж не видать за ним предметов, которые ниже. А лобик, как посмотришь в зеркало - низкий, заросший жёстким волосом и упрямством. Оттого и весь облик казался мрачным. Шеи - вообще не было: бугристая холка чревоугодника. Да и под подбородком наросло - хороший кабан позавидует. Руки и ноги на огромном широком туловище казались короткими, игрушечными. Желудок, как сказал приезжавший в область Брежнев - не желудок, а химический комбинат - всё переварит: и окорока, и водку, и осетров вместе с развитым социализмом. Похвалил, называется. Ну, да ему язык не прижмёшь - вождь. Впрочем, язык был и у самого!.. Хотя и большой, воловий, но тоже дан от природы не для одной жратвы. Умел им лизнуть, где надо, но умел и ужалить, где можно. Вот беда только - говорил он по-русски, а слышалось это, чёрт знает по-каковски: "усё" вместо "всё", "той" вместо "это", "хто" вместо "кто", "фатит" вместо "хватит", "рэхвэрэнт" вместо "референт", "ну-й" вместо "ну и", "Лэнин", "рэволюцья", "станцья", но "свыня", "рукамы", "шоб", "шо", "гэ", "жызинь". Вместо предлога "в" - "у", "чи" вместо "или", "тибэ", "сибе", ну, и так далее, и тому подобное. Это был не русский язык, а мешанина с местным базарным "диалектом". Хозяин об этом знал, но утешал себя тем, что не один он так говорит - многие. Было и ещё одно утешение: язык этот никогда не пьянел у него, не заплетался. Да и родился на божий свет не дураком, как считают некоторые из баранов-интеллигентов. Думают, актёришки вонючие, что ум - это правильное произнесение слов. А того не понимают, сукины дети, что ум у него - лучше, чем у дикого кабана. Для них свинья - это просто свинья, дурное животное, раз оно хрюкает. А она, как пишут учёные в последних исследованиях, выше лошади стоит по уму. Выходит, умнейшая тварь. "Та и хто з этих задрипанцев, шо целуют женщинам рукы, способен, той, на такую объективность о самом себе, как от он сам - хто? А от он - усё знает про себя. Шо стал безобразным, шо вызывает у некоторых даже отвращение. Шо ж теперь из-за этого - вешаться? Родителей себе не выбирають. Гэнэтика! Книжкы надо читать. Та й не только ж читать, а й знать кое-шо и другое. Жизинь, например. Шо красивых - особенно баб - можно себе, той, купить за деньги. А мужиков унижать так, шо покажутся усем, хто присутствует, противнее обезьяны. Так шо лучше не красивым быть, а умным. Шоб не терять, той, душевного равновесия".
Ненависть к людям в нём укрепил и развил ещё больше его личный секретарь или "референт", как называет он сам себя. Этот Епифанов - ему ровесник. Но прошёл не только школу высокого этикета и политической интриги, а ещё и хорошую жизненную школу. С ним - как с талисманом за пазухой, не пропадёшь. Так вот он, Епифанов, поставил в нём презрение к людям на идейную, можно сказать, основу. И предупредил: держать в повиновении народ и подчинённых можно лишь постоянным страхом и наказаниями. Эту истину знал, правда, и без него - в одной эпохе росли и воспитывались. Сам любил, чтобы боялись не одной его власти, но и голоса. А голос у него был отменный. Если бы крикнул, например, в мегафон с катера на Днепре, слышно было бы и в Японии. Но Япония, к сожалению, была далеко, и ему пока не подчинялась. Так что кричать и топать ногами приходилось на свою покорную область. Но, если уж топал в сердцах, то начинались землетрясения, почище японских.
Вот и теперь... Встретит Горяной плохо - быть в его районе трясению. Угодит - пройдёт тайфун мимо. От такой мысли стало даже весело: "Интересно, а шо будет, если изобразить щас, той, не тайфун, а цунами? Наложит Горяной у штаны, чи нет? Хуч бы раз хто..."
Однако, подъехав к Горяному на меже, Хозяин своё решение переменил. Зачем? Старается ж мужик. А завидев при нём улыбающуюся свиту встречающих, расползся в улыбке и сам: "Ого, перьями как оброс, сукин кот! Ну, прямо ж тебе, той, сокол..."
Горяной, поздоровавшись, ожидал в томительном напряжении. Лицо его вытянулось, и Хозяин, насладившись его внутренней мукой, показал пальцем себе за спину. Тогда мускулы на щеках Горяного дрогнули, ожили, блеснувшие радостью, глаза, и он хрипло проговорил:
- Васыль Мартыновыч! Може, примите нашу хлеб-соль на меже? Не побрезгуйте... - Лицо Горяного опять просительно застыло, опять побледнело и напряглось, и Хозяин проникся к нему сочувствием. Хоть и нелегко было вылезать из машины с таким пузом и телом, всё ж таки вылез. Сам виноват, что завёл этот обычай, а ломать его - не хотелось. Да и "химический комбинат" от трясения по дороге требовал уже, чтобы в него что-нибудь кинули. Поэтому милостиво разрешил:
- А ну, шо там ф тебя, показуй!
Горяной подал знак, и с грузовика мигом вспорхнули 2 нарядные дивчины в украинских костюмах с лентами. Одной из них подали сверху буханку хлеба на расшитом полотенце, другой - тарелку со стопкой коньяка и большим куском сочной, только что отрезанной, горячей индюшатины - в термосах берегли. Красавицы подлетели к Хозяину.
- Дорогый наш Васылю Мартыновычу! Спробуйтэ нашого хлиба из силлю... - Девушки склонились в изящном поклоне, протягивая подношения.
Толстые губы Хозяина дрогнули, снова расползлись в довольной улыбке, и у всех отлегло. Теперь начнёт шутить, и разноса не будет.
- Ну, за здоровье отаких дивчат, шо Горяной тут скрывает от людей! - поднял Хозяин рюмку и с удовольствием выпил. Утёр губы тыльной стороной ладони и по-казацки хукнув, приступил к индюшатине.
И сладкими показались ему и выпивка, и индюшатина, и девчонки, что поднесли душистый кусок, и сама жизнь - штука интересная, срамная, если разобраться. Потому что Хозяин поймал себя в этот миг на желании - смотрел исподлобья на девушку и думал привычно-похабное, что всегда лезло в таких случаях ему в голову.
Хозяин не видел, как уловил этот "исторический" миг фотокор из районной газетёнки - маленький, щуплый. Он пристроился с аппаратом "Зоркий" прямо перед Хозяином и успел его "щёлкнуть" с очень близкого расстояния.
Коньяк прошёл хорошо, и Хозяин посмотрел на рюмку, а потом отвернулся. Когда он вновь вернул голову на место, рюмка была уже наполнена, а рядом на тарелке стояла бутылка армянского. Вонючее село, райцентр паршивый, а достают же, черти!
Взято отсюда