– Бывают ли у вас такие моменты, когда вы смотрите на картину и чувствуете, что внутри зарождается музыкальность или музыкальное какое-то произведение, или вспоминается какое-то произведение. И это ощущение, скажем так, стандартно, то есть всегда эту картину воспринимаете через какую-то еще музыку? И вообще донсантная картина или донсантный даже художник эпохи романтизма. Вот кто бы это был для вас?
– Ну, для меня нет никого прекраснее Врубеля. И я не знаю никакого человека, который бы больше передавал романтизм в живописи, что его серия демонов, что та же «Царевна-Лебедь», что «Принцесса Грёза». Конечно, это наивысшая ступень романтизма.
Ну, и несмотря на то, что, с одной стороны, оперы Вагнера, конечно, это мифы, сказания, это монументальные такие произведения, но это, конечно, величайшие романтические произведения и написанные великим романтиком.
Ну, а так... Знаете, для меня любое произведение искусства было прежде всего эмоция. Ну, и потом, понимаете, когда ты много лет являешься персонажем романтических картинок...
Все-таки вы поймите, как бы я не открещивался от того, что я делал на сцене, все-таки это я. И на мою долю выпало огромное количество классических романтических героев. И в своем поколении я в этом жанре как раз свое слово слишком громко сказал.
Но мне настолько хотелось дотянуться до тех людей, кто мне передавал этот жанр. Понимаете, когда к вам в зал входят Фадеечев и Уланова и учат этому, это очень накладывает на вас груз знания.
Я много раз рассказывал эту историю, что мой ученик мне сказал – Николай Максимович, все равно кроме вас это никто не знает, ну зачем я буду это делать.
Мне это всегда очень грустно, потому что я, выходя в «Жизели», понимал, что кроме меня никто не знает, что здесь должна быть эта диагональ, что это флердоранж, а это розмарин и так далее. Но я понимал, что если я буду к этой ветке относиться как к розмарину, а вот к этой так-то – в зрительном зале по-другому будут на это реагировать.
Ну и судя по какому-то определенному доверию к тому, что я делал, достаточно и рядового зрителя, и нерядового. Значит, что-то получалось.
