В чем главное отличие юности от старости? В том, что в зрелом возрасте заката нет места мечте. Отмечталось, как говорится. О чем грезить, когда до последней остановки всего ничего?
Поэтому лица наших стариков угрюмы, сосредоточенны. Даже трагичны. Я специально смотрю. Зайду в троллейбус – и наблюдаю. И на улицах. И в магазинах.
У меня есть фотография. Мне тогда исполнилось тридцать лет. Дело было в одном из питерских особняков на Фонтанке. Во время конференции. Я о чем-то размечтался, и фотограф меня поймал. Хорошая фотография. Сейчас в принципе такого лица быть не может.
Сейчас мы как будто прислушиваемся – к себе. Не закололо ли что? Не заболело ли? Есть ли изжога? Придет ли ночью бессонница?
В детстве замечательно мечтается. Если хорошее воображение, конечно. Мне, например, казалось, что я непременно весь мир увижу. И у меня будет чудесная работа. А как иначе? Мир добр, красив, фантастичен. И он меня ждет, когда подрасту. «Хотел объехать целый свет, а не объехал сотой доли».
Затем институт. Пришла юность. И жизнь стала приключением. Из одного плавно переходишь в другое. И мечталось, конечно. О любви, например. А еще о славе. И о деньгах – как без них? Семья была небогатой. Всегда нуждались. Вот я и мечтал быть обеспеченным.
Когда начал работать, то еще не понимал, что в жизни 95 процентов – это обязанности. Что почти нет свободы. На, работе, в семье – везде.
Но все равно мечталось. Еще как! И жизнь представлялась бесконечной. Почти вечной.
Очень хотелось уехать работать в какую-нибудь страну. На год или на два. Я даже собирал документы - в Монголию. Думал, поедем втроем: я, жена и дочка. Так мечтал, так мечтал. Но почему-то не выпустили. Тогда был СССР.
Сейчас смешно вспоминать. Но мне казалось, что выйти на пенсию – счастье. Вот тогда-то свобода и придет. Мечталось, потому что очень уставал. В молодые годы на двух-трех работах.
Не понимал тогда, что на пенсии свободы не будет. Потому что ее нет. Не знал, что будешь жить от пенсии до пенсии. И мечтать только об одном: не заболеть. Мечты в зрелом возрасте есть. Но они бескрылы.
А еще о смерти не думалось. Иногда совсем немного. И страшно станет. Казалось, что дряхлость и смерть – это не про меня. И не для меня.
Усталость была. Чувствовалась. Но она не угнетала ум. Не напрягала душу. Чтобы с ней справиться – выспаться достаточно.
А сейчас иная усталость. Не такая, как в юности. Она на плечи давит.
Сейчас тоже мечтается. Только уже не про себя. Мечта утратила личный характер. Мечтаю, чтобы у внучки все было хорошо.
Бабушке почти сто лет. Спрашиваю, о чем она думает, чем свою голову заполняет? То есть подтекст такой: не боится ли конца?
Она словно поняла – подтекст. Рассказала, что недавно видела сон. Будто к ней пришла молодая мама. Лицо сияет, платье на ней светящееся. Улыбнулась. Долго-долго смотрела. И ни слова. Когда уходила, то обернулась и сказала: «Ничего не бойся. Здесь хорошо». И ушла.
И вот тогда старушка поняла, что «там» нет возраста. Возраст – это тяжелое давление, как на большой глубине.
Мечта не ходит без надежды. Это в юности и в молодости. В зрелые годы мечты почти нет. Но есть надежда.
Надеешься, что обойдется без болезни. Что родные и любимые будут здоровы. Что они будут жить в мире. А еще надеешься, что легко уйдешь – без всяких там деменций и параличей. Не дай, Бог.
И немного веришь, что придут еще радости в твоей жизни. Неизвестно – какие, но придут.