— Тебя жалко, мало тебя московские били.
Князь и рассердиться не успел, как она вдруг добавила:
— И с Дмитрием Ивановичем вздорить не след. Таких князей, как он, поискать. — И покраснела.
— Так, так, — начал понимать князь, — в терем тебя, девка, запереть пора, от греха.
— Запирай! Только зря это, я и без того… — Запнулась, не договорила, со страхом поглядела на отца.
Тот прикрикнул:
— Говори, где? Как с Митькой Московским успела дружбу свесть? Срамница! Вот я тебя за косу!
Дуня подошла затихшая, ласковая, перекинула косу через плечо на грудь, протянула ее отцу. Тот не взял. Она села на подлокотник кресла, заглянула в глаза. Князь отвернулся. Тогда Дуня стала гладить его по руке, потом, наклонясь, зашептала на ухо:
— Ты, батюшка, не серчай.
— Я не серчаю, Дуня, — ответил он и сам с удивлением подумал, что и вправду не сердится.