— Поберегись! — кричали ратники, бердышами[103]расталкивая толпу: по улице шел обоз.
Народ теснился к заборам. Мальчишки лезли на крыши, спорили чуть не до драки, какой припас везут.
Не сторонясь, не замечая ничего, бродил Семка по толчее московских улиц, напрямик лез сквозь толпу, ненароком какую–то старушонку подшиб, та ойкнула, поднявшись с земли, заголосила вдогонку:
— Чтоб тебя! Чтоб самого так зашибли!
Семен не оглянулся, не слышал, шел, крепко задумавшись, лишь порой, когда мешали пройти, окольчуженным плечом прокладывал себе путь.
Думал об одном: «Не пора ли обет исполнять?» Еще в Троице отцу Сергию обещал поставить церковь–обыдёнку,[104]коли все хорошо будет. Сейчас, воротясь из Орды, Семен вдруг понял, что все у него хорошо, — испугался своего счастья.
Нечаянно занесло его на Неглинный верх; оттуда в эти дни звонкий гул шел по всей Москве. Над тихими водами речки Неглинной[105]лихие жили кузнецы; здесь тебе и шелом скуют, я кольчугу свяжут, и шестопер на дубовую рукоять насадят. Поднимаясь от реки, Семен забрел меж столбов, где коней куют, оперся на перекладину, задумался.
Стоявший под навесом кузнец оглянулся на него, хотел что–то сказать, но в это время подмастерье положил на наковальню раскаленную полосу металла.
Семен загляделся на работу кузнецов; следил, как под меткими, сильными ударами молота металл принимал знакомые очертания меча.
Кончив ковать, кузнец опять оглянулся на Семку, спросил деловито: