— Гони его, мурза, гони в шею, гони, говорю тебе…
Сарыхоже надоело. Посол оскалился:
— Плетей захотел? Посла великого хана вздумал учить, ты, князек, в улусе ханском ханскою милостью сидящий! Ты заблудился в пустыне неведения и не видишь, что Митри–князь хочет прах боязни смыть влагой покорности. Поздно! Я возьму его дары, но он не уйдет o т расправы!
В десяти шагах Тютчев спешился, поклонился, коснувшись пальцами холодного песка, потом, прямо, без страха взглянув в глаза Сарыхожи, сказал:
— Великий князь Володимирский Дмитрий Иванович послал спросить о твоем здравии, царев посол мурза Сарыхожа.
Мурза про себя отметил: «Тверскому князю ни слова…»
Тютчев между тем говорил:
— Велел Дмитрий Иванович попенять тебя. Звал он тебя, посол, в Москву, дары припас, а ты не поехал. Что ж, на то твоя посольская воля, а дары прими, почто им зря в московских кладовых лежать.
Не успел мурза и глазом моргнуть, как москвичи разостлали пестрый ковер, на нем веером легли пять сороковичков соболей, а посредине оказался дубовый бочонок и деревянный ковш, украшенный тонкой резьбой.
Мурза метнул взглядом на дары, заворчал: