Я кружу по парку, под ногами хрустит песок. Теперь камфорные деревья оказываются справа от меня, а бетонное здание — прямо впереди. Подойдя к нему, я поднимаюсь по ступенькам, что ведут на крышу. Передо мной открывается вид: песчаные плоскогорья, здесь и там — бледно-зеленые поля и участки, засаженные деревьями, стена, над ней — ряды серых и белых домов, среди которых тоже кое-где растут деревья. Из-за деревьев линия горизонта тревожно дрожит.
Это Рафах, и он вот-вот проглотит солнце. Справа кроме песчаных плоскогорий обнаруживаются сады — бананы, манго и авокадо, — мимо которых я только что ехала на машине. Я снова поворачиваю налево, где почти всё застилают камфорные деревья, мешая разглядеть детали, и всматриваюсь. Наконец, поколебавшись, я поднимаю глаза к лагерю, но не вижу там никакого движения. Палатки безмолвны, как и военные машины, стоявшие повсюду. Я осторожно перевожу взгляд на темные отверстия в смотровых вышках — не видно, есть ли внутри солдаты, наблюдают ли они за мной или нет. Наконец я спускаюсь. Ступеньки ведут вдоль всего здания, немалая высота которого отделяет меня от остального пейзажа: во всех направлениях виден только бетон.
Я начинаю задыхаться и ускоряю шаг. Наконец мои ноги снова ступают на песок, и я принимаюсь всё так же испуганно кружить по парку в поисках хотя бы следа хижин или траншей. На существование здесь в прошлом какого-либо лагеря или поселения указывает разве что мелкая линия траншеи. Но мешки с песком на стене выглядят новыми: туго набитыми и ни малость не потертыми. На песке я различаю след человека, но нечеткий — должно быть, его оставили несколько дней назад. И кроме этого, совершенно ничего: на песке не осталось ни одной подробности, ни капли мусора.