но с металлическим блеском в глубине.
- Ах, земля моя! - вздохнул он. - Дорогая моя, единственная! Как же ты
неласкова к тем осинкам, что впереди всех выбегают на поле, на свет. Первыми
засыплет их снегом зима, сломает ветер. Не торопись, глупенькая... Но где
там! Она не может.
Я положил ему руку на плечо, но быстро снял ее. Я понял, что он совсем
не такой, как я, что сейчас это человек, который парит над землей, которого
здесь нет. Он даже не стесняется высоких слов, которых мужчины обычно
избегают.
- Помните, Беларэцки, ваше предисловие к "Беларусским песням, балладам
и легендам"? Я помню: "Горько стало моему беларусскому сердцу, когда увидел
я такое забвение наших лучших, золотых наших слов и дел". Чудесные слова!