Дверь в подвал открылась, на пороге появился Доктор.
— Ты что-то готовил, — сказал он.
— Да, — ответил я нарочито небрежно, без почтения в голосе.
— И что ты готовил?
— Баранину.
— Баранину?
— Да.
— Отбивные?
Я кивнул:
— Со свежим горошком и морковью.
Я отнес тарелку в мойку. Я чувствовал его взгляд на себе, когда мыл посуду. Я поставил чашку и тарелку на сушилку и обернулся. Он так и стоял в дверях, не двигаясь.
— Я вам нужен для работы? — спросил я.
— Нет… Нет, ты свободен, — ответил он.
— Тогда я пошел в свою комнату.
Он ничего не сказал, когда я проходил мимо него, но когда я подошел к лестнице, он сделал шаг вперед и крикнул мне вслед:
— Уилл Генри!
— Что?
— Сладких снов, Уилл Генри, — сказал он примирительно.
Позже, демонстрируя свою извечную способность будить меня именно в тот момент, когда, проворочавшись и промаявшись несколько часов, я наконец забывался благословенным сном, Доктор громко позвал меня снизу:
— Уилл Генри! Уилл Генрииии!
Ничего еще толком не понимая, ибо проспал я всего ничего, я выбрался из постели с тяжелым вздохом. Знал я эту его интонацию, слышал много раз. Я сполз вниз по лестнице на второй этаж.
— Уилл Генри! Уилл Генрииии!
Он был в своей комнате и лежал на кровати поверх покрывала, не раздеваясь. Он увидел мой силуэт в дверях и махнул рукой, приглашая войти. Все еще помня о нашей ссоре, я не подошел к его постели, а сделал всего один шаг и остановился.
— Уилл Генри, что ты там делаешь? — требовательно спросил он.
— Вы меня звали.
— Не сейчас, Уилл Генри. Что ты делал там? — Он махнул рукой в сторону кухни.
— Я был у себя в комнате, сэр.
— Нет-нет, я определенно слышал, как ты гремишь чем-то на кухне.
— Я был у себя в комнате, — повторил я, — возможно, вы слышали мышь.
— Мышь, которая гремела кастрюлями и сковородками? Признайся, Уилл Генри, ты что-то готовил.
— Я говорю правду. Я был у себя.
— Ты хочешь сказать, у меня галлюцинации?
— Нет, сэр.
— Я знаю, что я слышал.
— Я схожу и проверю, сэр.
— Нет! Нет, останься. Должно быть, у меня воображение разыгралось. Может, мне приснилось.
— Да, сэр, — сказал я. — Это все, сэр?
— Я не привык к этому, как ты знаешь.
Он замолчал, ожидая, что я задам соответствующий вопрос, но я был уже опытным игроком в этой печальной игре: он впал в одну из своих частых депрессий, рожденных переутомлением. Моя роль в таких случаях была одинакова, и обычно я играл ее безукоризненно, но события последних дней подкосили меня. У меня просто не было сил.
— Жить с кем-то под одной крышей, — продолжил он, так и не дождавшись моего вопроса. — Я подумывал о том, чтобы сделать эту комнату звуконепроницаемой. Малейший шум…
— Да, сэр, — сказал я и демонстративно зевнул.
— Мне показалось, наверное, — кивнул он, — без нормального отдыха сознание начинает чудить. Не помню, когда я спал в последний раз.
— Дня четыре назад, — сказал я.
— Или когда нормально ел…
Я не ответил. Раз он не может просто попросить, я не буду ничего предлагать. Хочет проявить упрямство — что ж, на здоровье. Мне его тоже не занимать.
— А знаешь, Уилл Генри, когда я был помоложе, я мог неделю прожить без сна, на одной только буханке хлеба. Однажды я отправился в поход в Анды с одним только яблоком в кармане… Так ты точно уверен, что это не ты гремел на кухне?
— Да, сэр.
— Шум прекратился, когда я позвал тебя. Может, ты ходишь во сне?
— Нет, сэр. Когда вы меня позвали, я был в постели.
— Ну да, ну да.
— Это все, сэр?
— Все?
— Вам нужно что-нибудь еще?
— Может, ты не признаешься мне из-за ватрушек.
— Из-за ватрушек, сэр?
— Ты спустился вниз среди ночи, чтобы перекусить, а теперь не признаешься, потому что знаешь, как я их люблю.