В следующий раз потренируйся, как с этим обращаться, — отрывисто бросил он.
Я положил руку на плечо Малакки — рука дрожала почти так же, как у него. Он отлепился от Доктора и упал в мои объятия, спрятав лицо у меня на груди и сотрясаясь от рыданий. Доктор с трудом поднялся на ноги, оперся о письменный стол и приложил носовой платок к ране на лбу. Лицо его было бледно и измазано кровью. Он пробормотал:
— Если бы я только знал…
— Вы знали достаточно, — бросил в ответ Морган. — И теперь вы должны во всем признаться, Пеллинор, во всем, или я арестую вас сегодня же, не откладывая.
Доктор кивнул. Он неотрывно смотрел на несчастного Малакки Стиннета, которого я тихонько баюкал.
— Идемте, я должен вам кое-что показать, — сказал Доктор Моргану. — Но только вам, Роберт. Я уверен… — Он оборвал сам себя. — Мне кажется… — Он оборвал себя снова и прокашлялся: — Не в интересах Малакки видеть это.
Я, разумеется, понял, куда они сейчас пойдут, и был более чем согласен с Доктором — определенно не в интересах Малакки видеть то, что висит у монстролога в подвале.
Крепыш О'Брайан направился было следом за ними, но Морган приказал ему оставаться с нами, так что он встал в дверях. Он был явно недоволен и бросал на меня такие взгляды, как будто я был виноват в том, что произошло. Возможно, я и был виноват, а в тот момент я был просто в этом уверен. Тень от вины Доктора ложилась и на меня. И хотя я спрашивал его в ночь нашего бегства с кладбища, не сообщить ли о происшедшем властям, я недостаточно сильно настаивал. В конце концов, Доктор не запирал меня в комнате и не привязывал к перилам лестницы. Я мог тогда еще, ночью, побежать к констеблю и поднять тревогу. Но я этого не сделал. Смягчающие факторы — мой возраст, моя подчиненность Доктору, мое преклонение перед его умом и зрелостью суждений — превращались в прах сейчас, когда рядом был Малакки с его болью и чудовищной потерей.
Взглянув наверх с затуманенным от сочувствия выражением (а мне было жаль и Малакки, и, признаться, себя), я встретился взглядом с О'Брайаном. Он смотрел на меня сверху вниз, и губы его кривились в саркастической усмешке.
— Надеюсь, его повесят за это, — сказал он.
Я отвернулся и посмотрел в глаза Малакки, покрасневшие, широко открытые. Он прошептал:
— Ты тоже все знал?
Я кивнул. Ложь — как учил меня Доктор — самый отвратительный вид шутовства.
— Да.
Казалось, прошло несколько часов прежде, чем они вернулись. На самом деле — несколько минут. У Моргана кровь отхлынула от лица, и его движения, замедленные и нескоординированные, напоминали движения оглушенного в бою солдата. Он кое-как добрался до кресла и медленно опустился в него. Дрожащими пальцами он набил трубку, но смог прикурить ее только со второй попытки. Уортроп тоже выглядел ошеломленным и периодически вздрагивал. Еще бы, так приблизиться к темной пучине смерти… Кровь запеклась, и теперь, в дюйме над глазами, ровно посередине лба у Доктора была круглая рана. Она напоминала каинову печать.