Я не ранен, — повторил Малакки. Теперь он говорил это именно мне, словно боялся, что я не расслышал его раньше. — На мне нет ни царапины.
— Поразительный и невероятно удачный исход твоего сурового испытания, — заметил Доктор.
Его слова снова не встретили ответа. Недовольно фыркнув, Уортроп подал мне знак подойти к Малакки поближе. Похоже, тот готов был говорить, но только со мной.
— Сколько тебе лет? — спросил он.
— Двенадцать.
— Как моей сестре. Элизабет. Сара, Майкл, Мэтью и Элизабет. Я старший. У тебя есть братья или сестры, Уилл Генри?
— Нет.
— Уилл Генри сирота, — сказал Доктор Уортроп.
— Как это случилось? — спросил Малакки у меня.
— Был пожар, — сказал я.
— Ты был там?
— Да.
— И что?
— Я убежал.
— Я тоже убежал.
Выражение его лица не изменилось, взгляд оставался пустым, но слеза скатилась по его впалой щеке.
— Как ты думаешь, Господь простит нас, Уилл Генри?
— Я… Я не знаю, — ответил я честно. Мне было всего двенадцать, и я не разбирался в тонкостях теологии.
— Так всегда говорил отец, — прошептал Малакки. — Если мы раскаемся. Если будем молить о прощении.
Его взгляд переместился на распятие за моей спиной.
— Я молюсь. Я прошу простить меня. Но не слышу ответа. Я ничего не чувствую!
— Самосохранение — твоя первейшая обязанность и неотъемлемое право, Малакки, — сказал Доктор несколько раздраженно. — С тебя не спросится за использование этого права.
— Нет-нет, — пробормотал констебль Морган. — Вы не понимаете, о чем он, Уортроп.
Он опустился на скамью рядом с Малакки и обнял его за узкие плечи.
— Возможно, есть причина, по которой тебе удалось спастись, Малакки, — сказал констебль. — Ты не задумывался об этом? Всему, что происходит, есть объяснение… разве не на этом зиждется наша вера? Ты здесь — как и все мы — находишься в соответствии с замыслом, рожденным еще до сотворения мира. Наш скромный долг — сыграть свою роль в этом замысле. Я не притворяюсь, что знаю, какова моя или твоя роль. Но, возможно, ты был спасен, чтобы другие невинные люди не пострадали. Ибо, останься ты в доме, ты бы точно разделил участь своей семьи, и тогда кто бы донес до нас предостережение? Твое спасение спасет бесчисленные жизни других.
— Но почему я? Почему я был спасен? Почему не отец? Или мама? Или братья с сестрами? Почему?
— На этот вопрос никто не сможет ответить, — сказал Морган.
Фыркнув, Доктор престал делать вид, что сострадает мальчику, и резко спросил несчастного:
— Ты жалеешь себя, Малакки Стиннет? Это сводит на нет твою веру. Каждая минута, когда ты купаешься в этой жалости, — потерянная минута. Сейчас не время предаваться саморефлексии и религиозным дебатам! Скажи, ты любил свою семью?