И командиры со всем тщанием искали ему достойнейшего преемника

Зазвучали трубы, и высшие командиры войска, облаченные в сияющие нагрудники и парадные шлемы с плюмажем, взошли на высокий судейский помост в окружении охраны и знаменосцев с пурпурными знаменами. Взгляд всего войска был прикован к командиру протекторов-доместиков. Один из военачальников обратился к солдатам с хорошо отрепетированной речью. Всех потрясло предательское убийство императора. И командиры со всем тщанием искали ему достойнейшего преемника, испросив воли богов и внимательно взвесив мнение каждого; всеобщий выбор пал на Диокла, командира личной охраны императора. Одобряет ли этот выбор армия? Армия загремела оружием и испустила оглушительный крик «Август!», который прокатился от края до края всего огромного войска. И на плечи Диокла лег пурпурный плащ.[71]
Даже на Диокла, при всем его хладнокровии, подействовало (хотя бы и на минуту) это зрелище экстаза, эта пьянящая иллюзия неуязвимости и богоравности. Тысячи тысяч солдат — величайшее войско на земле, протянувшееся до самого горизонта, — в один голос кричали, что будут послушны ему, что пойдут за него на смерть или на край света:«Веди нас! Мы готовы на все!» Это было опьянение, пагубное ощущение неограниченной силы, слияние в едином порыве бесчисленной орды, которое означало вершину всех стремлений для стольких людей.
Новый император вышел вперед. На помост под охраной вывели злополучного Луция Апра. Диокл поднял меч, показывая его богу солнца, и поклялся самой страшной клятвой, что непричастен к смерти Нумериана и что не плел заговоров, чтобы завладеть пурпурным облачением, и не торопился его принять. Затем он вытолкнул Апра вперед, на всеобщее обозрение. Этот человек, прокричал Диокл, стал убийцей Нумериана, собственного зятя, чья безопасность была в его руках. Поднялся срежиссированный гул возмущения против убийцы, и Диокл заколол беспомощного префекта на месте. Мог ли Апр сказать что-нибудь в свою защиту или обличить кого-нибудь другого, мы уже не узнаем; возможно, Диокл и не хотел, чтобы мы это могли узнать. Любые опасения и домыслы были решительно сметены всеобщим порывом этого кровавого жертвоприношения.
Когда смерть Нумериана была отомщена, Диокл, забрызганный кровью, словно жрец, уже с полным правом обратился к войскам. Он напомнил солдатам об их общем подвиге — завоевании Персии, обещал, что если они сдержат клятву, которую принесли сегодня, то одолеют любого врага. Боги одобряли и поддерживали связывающий их договор. Затем он приступил к раздаче долгожданных подарков: каждому солдату столько-то слитков золота и столько-то — серебра. Диоклу шел сороковой год; вскоре ему предстояло сменить имя Диокл на подобающее императору полное римское имя Гай Аврелий Валерий Диоклетиан.
Но в ноябре 284 года его империя ограничивалась провинциями, которые заняла или через которые прошла его армия: Сирия, Киликия, Каппадокия, Азия, Вифиния и, вероятно, Египет. Западные провинции подчинялись находившемуся в Риме Карину, и о соглашении между ними не могло быть и речи. Следующей весной им придется бороться та власть. Поэтому зима прошла в лихорадочной подготовке к неизбежному столкновению: нужно было назначить наместников отдаленных провинций, заполнить недостачи в составе армии, соорудить склады, занять ключевые города. Особенно важны были Балканы, которые представляли собой не только наилучший источник военной силы, но и узел важнейших дорог между Западом и Востоком: тот, кто контролировал этот регион, мог считать себя победителем. К счастью, Диоклетиан имел союзника в лице наместника Далмации Констанция, одного из протекторов.[72]Если Диоклетиану удастся прорваться с достаточным количеством войск во Фракию, Дакию и Мёзию, он сможет соединиться с Констанцием и захватить дунайские провинции, опередив Карина.
Лояльность многих провинций по-прежнему оставалась под вопросом, открывая простор для интриг и разнообразной пропаганды. В задачи Констанция входило сделать все возможное, чтобы отвратить от Карина войска центрального дунайского региона, особенно Паннонии. Карин публично объявил Диоклетиана выскочкой-узурпатором, которого поддерживала лишь треть армии.[73]Диоклетиан не смолчал в ответ, и словесная война тех напряженных зимних месяцев, несомненно, стала одним из источников дошедшего до нас крайне нелестного портретаКарина:...Префекта претория, который был у него, он убил. На его место он назначил Матрониана, старого сводника, одного из письмоводителей, который был всегда его поверенным и помощником его блуда и разврата. Против воли отца Карин стал консулом. Сенату он писал высокомерные письма. Римской черни, словно римскому народу, он обещал достояние сенаторов. Он вступил в брак и развелся последовательно с девятью женами; большинство их он отверг, когда они были беременными. Дворец он наполнил мимами, блудницами, пантомимами, певцами и сводниками.[74]
Пока две армии еще находились в тысячах километров друг от друга, военачальник армии Карина в Паннонии, Сабин Юлиан, восстал против него и объявил себя императором, обещая «вернуть древние права». Это было на руку Диоклетиану, так как взбунтовавшиеся легионы по меньшей мере преградят Карину путь к центру Балкан. Эти двое соперников столкнутся друг с другом раньше, и победитель — кто бы он ни был — придет к схватке с Диоклетианом ослабленным.
Но Карин не выказал ни намека на апатию, в которой его обвиняли. Он уже шел маршем через Северную Италию, в ходе быстрой и умелой зимней кампании вынудил Юлиана занять невыгодную позицию близ Вероны и уничтожил его войско. Затем он двинулся на восток, в Паннонию и Иллирик, готовясь к бою с Диоклетианом.[75]
Две великие армии наконец встретились в районе нынешнего Белграда весной 285 года. Вскоре стало ясно, что, несмотря на зимнюю кампанию, Карин привел весьма внушительное войско. После серии разведывательных стычек решающее сражение началось при Марге, в современном Смедерево — неподалеку от Белграда, в устье Моравы, вероятно на месте автострады Белград-Скопье. В критический момент боя ряды армии Диоклетиана были прорваны и едва не сметены врагом; казалось, все потеряно — все его надежды, все его труды будут развеяны по ветру, ибо боги оставили его. Но затем случилось чудо. Армия Карина не воспользовалась своим преимуществом. В смятении солдаты узнали, что Карин мертв — убит, как говорили, одним из его офицеров, чью жену он соблазнил. Армия Карина не пожелала продолжать сражение и изъявила готовность присягнуть Диоклетиану. Война была окончена. Диоклетиан стал безраздельным владыкой мира.[76]
Годы спустя он, должно быть, размышлял о контрасте между тем, чего он достиг, и судьбой, едва не постигшей его при Марге; о том, как он оказался в шаге от участи очередного искателя приключений, продержавшегося на троне лишь несколько месяцев. Теперь же, принеся благодарственные жертвы, он должен был многое обдумать. Боги благоволили ему, но форма их благодеяний лишний раз напоминала, — как будто ему нужны были напоминания! — как легко утратить их расположение, насколько шатко положение императора. И если он не воспользуется выигранным временем, чтобы предотвратить новые восстания, если он не сумеет укротить это тысячеглавое чудовище — армию — и разорвать порочный круг убийств, он разделит судьбу своих предшественников.
ЧАСТЬ 2.
ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
ГЛАВА 3.
ЮПИТЕР И ГЕРКУЛЕС
ЮПИТЕР ПРАВИТ НА НЕБЕ, А ГЕРКУЛЕС УКРОЩАЕТ ЗЕМЛЮ: ТАК ЖЕ И ВО ВСЕХ ВЕЛИКИХ НАЧИНАНИЯХ ДИОКЛЕТИАН НАПРАВЛЯЕТ ИХ, А ТЫ ПРЕТВОРЯЕШЬ В ЖИЗНЬ.Панегирик Максимиану, 289 г.
После принятия капитуляции армии Карина и объединения двух армий под своим началом новый император сразу же приступил к раздаче чинов, формируя ядро двора и готовя войска хотя бы к оборонительной летней кампании против варваров на Дунае. Однако, вопреки обычаю, он не поехал в Рим, чтобы сенат должным образом подтвердил его власть.[77]Эта оплошность была намеренной и соответствовала курсу, принятому Диоклетианом позже, — он хотел удалить правительство из Рима, исключить сенаторский класс из числа администрации и полностью уничтожить остатки влияния сенаторов на выборы нового императора. При этом он был вполне готов оставить сенату его церемониальную функцию. И когда в 285 году здание римского сената сгорело, Диоклетиан как само собой разумеющееся принял на себя постройку нового — построенная им курия до сих пор стоит на римском форуме. Но нужно было положить конец даже символическому участию сената в управлении страной. Официально он считал началом своего правления день, когда армия выбрала его императором в Никомедии; и прошло еще 20 лет, прежде чем он посетил Вечный город.
Но в остальном он не наносил Риму оскорбления. Его посланники, не жалея сил, убеждали римлян, что они могут не опасаться репрессий и изгнания, что их новый правительсчитал победу при Марге вовсе не победой Востока над Западом или одной партии над другой, а примирением, началом новой эры. Соратники Карина не должны опасаться за свою жизнь лишь из-за своей верности прежнему императору. Чтобы подкрепить слова делом, Диоклетиан оставил Аристобулу, префекту претория Карина, который в тот год был консулом наравне с погибшим императором, и его консульство, и должность префекта до конца года.[78] «Это обстоятельство было, насколько люди помнят, новым и неожиданным, — писал позднее Аврелий Виктор, — ибо в гражданской войне ни у кого не было отнято ни имущества, ни славы, ни достоинства, ведь нас радует, когда нами правят кротко и мягко и когда установлен бывает предел изгнаниям, проскрипциям, а также пыткам и казням».[79]Согласно одному источнику, Диоклетиан повторил торжественную формулу, которая по-прежнему пользовалась большим уважением сенаторов: что из всех прежних императоров он возьмет себе за образец гуманного Марка Аврелия.
Вполне возможно, что за время шестимесячной психологической войны агенты Диоклетиана подготовили почву, заключив тайные соглашения в Риме. Если всерьез предположить, что даже драматический поворот событий при Марге был результатом предательства, тогда, видимо, вся администрация Карина была ему неверна, и хваленое милосердие Диоклетиана было лишь уплатой долга. Но если и так, зачем было нести такие потери в битве, прежде чем шпион нанес Карину роковой удар, и почему армия Карина была так близка к победе? Диоклетиан был хитер и крайне удачлив, но подобные теории, которые попросту сводят успехи к сверхсекретным архиковарным планам, представляют собой лишь пародию на толкование событий. Правительство и армия Карина ничего не знали о Диоклетиане, но привыкли к подобным переменам. И примирение с новым правителем, вероятно, казалось им мудрым решением. Вполне вероятно, что Диоклетиан лишь наполовину понимал, что означала для сенаторов фигура Марка Аврелия, и лишь следовал удачному совету, словно новый тайнсайдский политик в своей речи к лондонцам — если, разумеется, император действительно произнес речь, в которой вспоминал славного правителя прошлого. Почти все ставленники Карина были, вопреки клевете, весьма знающими людьми; и Диоклетиан, пока не мог утвердить свою власть на западе империи, решил предупредить появление новых узурпаторов, развеяв страхи, вернув людям уверенность и приманивая способных чиновников перспективой карьеры.
Проблема опять-таки была в гигантских расстояниях между центрами власти и горячими точками на разных концах империи. Уже к лету 285-го со многих границ начали поступать вести, которые до поры оставались без внимания императоров, занятых войной с Персией и друг с другом. Несмотря на усилия предшественников Диоклетиана, Дунай снова подвергался нападениям сарматов. Еще более тревожной была ситуация в Галлии. Снаружи империя терпела урон от племен аллеманнов и бургундов, которые в огромном количестве двинулись через южное течение Рейна, в то время как франки и саксы разоряли прибрежные низменности вокруг устья Рейна, почти не встречая сопротивления. Внутри же рухнул весь порядок жизни государства, а сообщение между его частями было парализовано. Ужасы вторжений и поборы государства, последовавшее бегство жителей из сельской местности, приведшее к еще более жестоким поборам, давно стали для крестьян