Успешно завершив кампанию на Дунае

сопровождал его в каждом военном походе. Таким образом, Диокл был одним из ближайших военных советников Кара и непосредственным руководителем мощной военной единицы, чьи симпатии могли определить исход событий в случае очередного кризиса власти. В 283 году, в подтверждение своему высокому положению, Диокл был назначен консулом.[65]
Успешно завершив кампанию на Дунае, Кар собрал свои войска для смелого предприятия — масштабной войны против Персии. Он уступил этому искушению, поскольку баланс сил на востоке — на тот момент — был совершенно иным, нежели 20 лет назад, когда была уничтожена армия Валериана и взята Антиохия. Грозный Шапур умер, а его преемник, Бахрам II, был занят внутренним расколом в стране. С точки зрения тактики римская армия стала куда опытнее в применении летучей конницы и метательного оружия и моглапротивостоять тяжелой коннице персов на куда более выгодных условиях. Затея казалась сомнительной лишь с точки зрения стратегии. Вступление в войну означало, что император и его армия окажутся на огромном расстоянии от своей территории, в то время как на некоторых границах все еще было неспокойно; к тому же война требовала гигантских затрат в людях, деньгах и усилиях, которым можно было бы найти более удачное применение.
Огромная армия пересекла Евфрат и двинулась на юго-восток, по узкому коридору Междуречья. Этот регион давно был спорной территорией между двумя империями и по мере сил приспосабливался к очередной смене правителя. В Месопотамии персидская армия дала римлянам бой и была разгромлена. После этого римляне победоносно продвигались все дальше, не встречая сопротивления, и в конце концов достигли изобильного и плодородного центра страны между двух рек, изобилующего ирригационными каналами.Здесь находились два мощных укрепленных города персов — Селевкия и Ктесифон, новая столица царей династии Сасанидов. Захватить их можно было лишь после длительной и трудоемкой осады. Но Бахрам, занятый своими делами на востоке, оставил свои крепости на произвол судьбы, так что они сдались без долгой борьбы. Это были богатые трофеи: казалось, всего за одно лето Кар вполовину урезал земли Персидской империи.[66]
Следующий его шаг вызывает споры. Намеревался ли Кар двигаться дальше и захватить всю империю Сасанидов, как утверждают некоторые источники (добавляя, что император получил предупреждение от оракула, что Рим не должен пересекать границу — Тигр)? Многие черты этого похода свидетельствуют, что Рим начал эту войну, так и не сумев точно определить ее цели. Маятник силы качался то в сторону Рима, то в сторону Персии, и каждый раз, когда победа доставалась римлянам, перед ними вставал один и тотже простой вопрос: что же дальше? Память о победах Александра манила их захватить бесконечные и абсолютно бесполезные территории, иногда — до самого Персидского залива. Эти земли обходились несоразмерно дорого, их трудно было защитить, и рано или поздно Рим терял их, отступая перед вновь поднявшейся волной персов.
Нам не удастся узнать, каковы были намерения Кара, поскольку он внезапно скончался при весьма загадочных обстоятельствах. Согласно одной версии, его сразила болезнь, другая утверждает, что император был убит молнией в собственном шатре. (По замечанию одного писателя, эта молния могла быть выкована в кузнице легиона.) Какова быни была истина, кончина императора вызвала смятение и неуверенность в рядах армии. Разумеется, вполне может быть, что Кар умер по чистой случайности, к примеру, от сердечного приступа, но в эпоху предзнаменований, чудес и политических интриг в разумении солдат не было места «чистым случайностям». Среди приближенных покойного императора воцарилась атмосфера подозрительности, слухов и зловещей смены политических симпатий.[67]
Тем не менее Кар оставил весьма четкие указания относительно личности наследника в случае его внезапной смерти, и все покорились воле императора. Молодой Нумериан был назван августом, и армия присягнула ему на верность. Вскоре стало ясно, что новый император во всем слушается своего тестя, префекта претория Апра. Первым решением Нумериана было отказаться от мысли о новых завоеваниях. Договор с Персией заключен не был — возможно потому, что (как это было с Наполеоном в Москве) не с кем было его заключать. Вскоре после воцарения Нумериана, как только позволили смена времен года и количество припасов, основные части армии двинулись в обратный путь вверх по Евфрату. В 284 году войско прошло 1900 километров по полупустынным землям Месопотамии, по унылым каменистым пустошам Каппадокии, оттуда — в Вифинию и, наконец, по Босфору. Под внешним спокойствием этого марша таилось почти осязаемое чувство предательства.
Приключись с Нумерианом несчастный случай, Диокл не имел бы ни малейшего намерения отдавать власть Апру и предпринял бы для этого соответствующие меры. Будучи префектом, Апр пытался забрать в свои руки как можно больше влияния в войске, но это влияние по-прежнему оставалось лишь делегированной властью признанного императора. Если бы Нумериан внезапно лишился трона, при самом простом подсчете сил Апр, возможно, мог рассчитывать на поддержку своих преторианцев, но большая часть армии, особенно высший офицерский состав и командиры из иллирийцев, отнюдь не собирались ему помогать.
Нам неизвестно, имел ли Диокл прямое отношение к смерти Нумериана. Но он знал, что смерть императора ему на руку, если только его не заподозрят в причастности к этойсмерти. Плел ли он интригу имеете с Апром, планируя гибель молодого правителя, а затем предал Апра, как только дело было сделано? Недостаток этой теории в том, что она представляет Апра человеком, полностью лишенным проницательности. Диокла уже поддерживала армия, или хотя бы существенная ее часть, и сразу после кончины Нумериана Апр ему был не нужен. Когда оба соперника охотятся за одним и тем же призом, им крайне трудно сторговаться друг с другом. Возможно, Диокл просто «желал» смерти императора; возможно, он просто сумел что-то почуять и пустил дело па самотек. Но в любом случае было крайне маловероятно, чтобы слабый, неопытный правитель удержался на троне долгое время; так что невольно приходит мысль, что к лету 284-го судьба Нумериана была и той или иной степени предрешена. Его можно лишь пожалеть: этот беспомощный, лишенный друзей, обреченный на смерть юноша провинился только тем, что был мягок и лишен воинственности. По словам Гиббона, он заслуживал править в более счастливые времена.[68]
На вопрос о причине, которая побуждает человека стать властелином мира, далеко не всегда можно найти вразумительный ответ. История знает достойных людей, которые сознавали все опасности, трудности, преступления и предательства, подстерегавшие любого правителя, и предпочитали отказаться от власти, но таких было меньшинство. Другие не обладали ни задатками правителя, ни прочной поддержкой, но их несла к славе — а затем и к уничтожению — волна восторга.
У Диокла был слишком здравый ум, чтобы его могли заворожить внешний блеск и пышность императорской власти. Напротив, позднее он сам пользовался этими атрибутами, чтобы пустить пыль в глаза другим. Будет справедливо признать, что он вполне сознавал, что имеет больше способностей к управлению государством, нежели все прочие, а его гордость не могла примириться с мыслью, что у кормила власти окажется кто-либо другой. Разумеется, ему предстояло выполнить грандиозную задачу, даже священный долг, который неизменно лежал в основе всех добродетелей иллирийских императоров: восстановить империю. Это понятие складывалось из множества элементов, а в случае Диокла оно позднее стало означать проведение самых масштабных реформ. Но в своей основе эта идея была консервативна. Лучшее, к чему стоило стремиться, уже существовало в прошлом. Эта цивилизация, это Вечное государство олицетворяло весь мир — и разваливалось на куски. И великим Делом, единственной целью подлинно добродетельного, пекущегося о своей стране императора было остановить этот распад. Какого же идеала еще оставалось желать?
Диокл в полной мере воспринял старинную религию государства, которому он служил и которое надеялся возродить. Юпитер, царь вселенной, направлял, поучал и оберегал Рим на его небывалом пути от простого поселения на берегу Тибра до города — владыки мира. Лишь глупец мог счесть эту удачу — как и теперешние беды — простой прихотью судьбы: то была небывалая поддержка бога, который выделил простой, честный народ, почитавший своих богов, державший клятвы и мужественно остававшийся верным долгу перед лицом всех несчастий, из череды всех прочих народов и племен. И если римляне вспомнят свои былые благочестие и отвагу, помощь свыше не замедлит прийти.
Диокл был готов на интриги, был готов убить и рискнуть собственной жизнью. В опасной игре, в которой он так долго оставался наблюдателем, наконец наступил и его черед. Все это было не так уж несовместимо с искренней верой: традиционная религия Рима, во всяком случае в том виде, в котором она дошла до Диокла, была религией активного государственного толка, которая не принимала отказа от общественного долга и мало заботилась о загробной жизни. Главными добродетелями римляне считали храбрость, ответственность, верность (хотя понятие о последней в эти смутные времена стало несколько расплывчатым). Если действия человека обижали богов, его ждали крах и разорение; напротив, если чье-либо дело процветало, дело было не в простой удаче, а в заслуженной милости свыше. Как бы осторожно ни действовал Диокл, приз достанется ему, только если на то будет воля богов.
Хроники сообщают, что во время неспешного продвижения армии через Азию и Вифинию к Никомедии император Нумериан страдал от некой глазной болезни (возможно, конъюнктивита, вызванного погодными условиями пустыни). Он был вынужден оставаться в закрытом паланкине, где его могли видеть лишь несколько приближенных — людей Апра. За больного отвечал один только префект; он же составлял от имени Нумериана все приказы и указания. Среди солдат поползли слухи, что Нумериан давно мертв и гниет в своем паланкине. Апр неоднократно разуверял их, говоря, что император лишь нездоров, но в конце концов легионеры решили удостовериться в этом лично и пробились через заслон охраны. Нумериан действительно был мертв, и солдаты без промедлений арестовали Апра.[69]
Вооруженных столкновений не было. Каков бы ни был план Апра, он дал осечку. Армия остановилась вблизи Никомедии, и старшие офицеры созвали большой совет, целью которого было выбрать императора. Хотя брат Нумериана, Карин, был законным императором западной части империи и законным наследником, он находился на другом краю земли,а такое огромное войско не могло оставаться без командира. Здесь мы впервые сталкиваемся с упоминанием о таком формальном органе как военный совет; вероятно, это свидетельствует о проницательности лидера, которого ему предстояло избрать. Роль совета сводилась к тому, чтобы представить возвышение Диокла не как буйную прихоть солдат, а как итог внимательного, упорядоченного совещания. Сознательное и единодушное решение армии должно было быть изъявлено с соблюдением всех конституционных приличий. Поэтому необходимо было созвать на знаменитый холм близ Никомедии представителей всех частей войска.[70]
Мы можем воспроизвести события 20 ноября 284 гола. Высокий изукрашенный помост для судей; лицом к нему — бесчисленные стены красных, зеленых, желтых, белых, черных щитов пехоты. Сверкающие чешуйчатые доспехи и конические шлемы тяжелой конницы; мавры-копьеносцы с их маленькими круглыми щитами; отряды германцев, одетых в штаны и безрукавки. А над ними — лес пик и копий, перемежаемых легионными орлами и реющими на ветру шелковыми флагами с изображением дракона.
Все знали, что должно произойти; знали и роль, которую нужно сыграть, и размеры гонорара за нее. Некоторые видели, как офицеры торопясь собирали серебряные шлемы, браслеты и посуду для переплавки, и слышали стук штампов чеканщиков, спешно чеканивших новые блестящие монеты для великого события. Все это была часть ритуала выбора императора, который многие знали назубок и весьма любили.
Ведь он не только означал скорое появление денег в солдатских поясах, но и был для легионеров главным событием, когда они могли ощутить свою значимость, когда им льстили и угождали. Они предвкушали, как новый император, один из их числа, с подобающей случаю торжественностью и помпой вновь подтвердит, что именно они, непобедимыесолдаты Рима, были сердцем и костяком Вечного города.