Больше места позициям Константина Александровича

наследниками Рощаковского, в качестве причины болезни назвал «вспыльчивость, развившуюся в последние годы жизни, и горячность при отстаивании своих мнений».По воспоминаниям о нашем герое, собранным публикатором «Мемуаров», именно «усиленные кабинетные занятия последних двух лет… жизни свели его преждевременно в могилу, на 47[-м] году…»[1680].Получается, можно сказать, что из‐за переживаний, интеллектуального напряжения Рощаковский стал «жертвой» Крестьянской реформы[1681].В данном случае на это надо обратить особое внимание, ведь таких неравнодушных, хотя, возможно, и не всегда фиксирующих свои мысли на бумаге, среди дворян было не так уж и мало.
Из бумаг Рощаковского, перечень которых («может быть, неполный») привел Русов и который удалось расширить, просматривая «ОВ» и указатель Межова, значительная часть посвящена именно крестьянской проблеме. Причем все тексты относятся к 1857–1861 годам и демонстрируют завидную активность Константина Александровича, особенно в период работы Херсонского губернского комитета по обустройству быта крепостных крестьян. Этот список и упоминание Русовым некоторых других памятников свидетельствуют о довольно значительном источниковом потенциале, что, в случае обнаружения хотя бы отдельных фрагментов, может помочь созданию более полной биографии Рощаковского и уточнению его историографического образа.
Штриховой портрет этого героя был начертан тем же Русовым, который причислил Константина Александровича к «сторонникам консервативной партии»[1682].Итак, не прибегая к детальному анализу взглядов, с позиций украинского «революционера» было определено дальнейшее место Рощаковского в историографии[1683].Причем здесь мы снова встречаемся с довольно типичной практикой, когда отнесение той или иной персоналии к определенному направлению зависело от идейных, идеологических предпочтений исследователей. Впоследствии даже положительные характеристики, данные первым биографом, потеряются и К. А. Рощаковского постигнет историографическая судьба тех, кого «записали» в круг «крепостников», — или полное забвение, или беглые упоминания с соответствующим негативным привкусом.
М. Е. Слабченко в уже упомянутой монографии, разбирая позиции украинского дворянства, сослался на воспоминания Рощаковского[1684].Историками он также упоминался среди других «апологетов крепостничества», активно выступавших на страницах «ОВ»[1685].Однако значительный по объему и достаточно репрезентативный комплекс его текстов, в частности опубликованный в «Журнале землевладельцев» (далее — «ЖЗ»), фактически остался без внимания украинских специалистов.
Больше места позициям Константина Александровича отведено в основательном исследовании Н. М. Дружинина, написанном в 1923 году (а опубликованном в 1926–1927‐м) и специально посвященном «ЖЗ»[1686].Оценка Дружининым этого известного в свое время издания в целом и позиций его авторов была обусловлена стремлением порвать с прежней «либерально-идеалистическойтрадицией» (в том числе и выражавшейся в определении «ЖЗ» как «органа крепостников») и выполнить задачу, которая в ответ на резкую рецензию М. Н. Покровского еще раз четко формулировалась так: «на конкретном анализе сословно-дворянских мнений подтвердить правильность новой материалистической концепции о крестьянской реформе 1861 г. В свете этих данных начавшаяся ликвидация крепостных отношений объясняется не „гуманной политикой внеклассовой государственной власти“, а экономическими интересами господствующего сословия»[1687].
Таким образом, автора прежде всего интересовала единая линия, общая «программа», общее мнение по основным болезненным вопросам, а не «различные мотивы», порожденные разными факторами. Конечно, Дружинин не исследовал региональные специфики и не рассматривал авторов «ЖЗ» сквозь призму изучения социальной истории регионов. Онискал лишь «внутренне сплоченное и сильное большинство»[1688] в подтверждение своих концептуальных положений. Однако эта работа, которая остается классической в изучении «ЖЗ», и целый ряд наблюдений автора до сих пор сохраняют свою актуальность. Что же касается экономического детерминизма взглядов дворянства, то современные российские историки уже далеки от единства при ответе на вопрос, «какие факторы — хозяйственно-экономические, социальные, политические — в наибольшей степени определяли позицию той или иной группы помещиков в меняющихсяс калейдоскопической быстротой обстоятельствах пореформенных лет»[1689],и все чаще отмечают, что «связь политических пристрастий с хозяйственными интересами тех или иных помещиков не была столь однозначной»[1690].Поэтому некоторые выводы Дружинина, его оценки персоналий требуют взвешенного подхода.
Для тех, у кого по праву может возникнуть вопрос: а кто такой К. А. Рощаковский, какую часть, группу дворянства он представлял? — хотя бы штрих-пунктиром очерчу некоторые биографические сведения. Но напомню, что в региональном измерении, особенно с учетом многочисленных сравнений в его текстах, он интересен для историков и Южной Украины, и Левобережья, поскольку принадлежал также к полтавским помещикам[1691].
Сам Константин Александрович скромно написал о себе: «…я не богат, не знатен и не знаменит ученостью»[1692].Однако еще в XVIII веке в малороссийском обществе его предки были, вероятно, известны и знатностью, и ученостью. Согласно «Мемуарам», дед и прадед нашего героя, Петр и Захар, были бунчуковыми товарищами. Статус бунчуковых считался первым после казацких полковников, а со второй половины XVIII века все больше приобретал значение почетного титула[1693].К тому же Захар Рощаковский был одним из тридцати «искусных и знатных персон», «достаточно искусных для предполагаемого дела», которых согласно указу Петра II от 1728 года гетман Данило Апостол определил для работы в кодификационной комиссии, составлявшей «Права, по которым судится малороссийский народ»[1694].Вероятно, у Рощаковских не было проблем и с нобилитацией.
Имения на Полтавщине, писал Константин Александрович, «достались… моему предку полтораста лет назад»[1695],т. е. еще во времена Гетманщины. А земли в Елисаветградском уезде Херсонской губернии получил отец нашего героя, Александр Петрович. Вероятно, он был энергичной и решительной особой, без разрешения родителей женился на польке, которая, находясь у родных в Литве, в 1815 году родила сына и, окрестив его в католическую веру, назвала Никлесом. Это вызвало возмущение Александра Петровича, занимавшегося обустройством своего южного имения, что в условиях степной Украины, как уже говорилось, было не таким простым делом. Увидев сына только через два года, отец перекрестил его по православному обряду, дал имя «Константин», после чего вся семья переехала в новое село на юге, названное в честь основателя Александровкой[1696].
Образование К. А. Рощаковский получил сначала в частном пансионе соседнего села Седневка, затем в пансионе Робуша[1697] в Харькове, готовившем воспитанников к поступлению в университет, а с 1834 года учился на юридическом факультете Харьковского университета, который окончил в 1839‐м, со званием действительного студента. Прослужив около года в Петербурге — в Министерстве государственных имуществ, в 1840 году Рощаковский вышел в отставку, вернулся в Александровку, в 1843 году женился, занялся хозяйством и общественной деятельностью. В течение пятнадцати лет он был почетным смотрителем Бобринецкого уездного училища[1698].Внимание Константина Александровича к проблемам образования, народного воспитания подтверждают его многочисленные письма, о которых упомянул А. А. Русов. В частности, «Мысли о улучшении уездных училищ» (1857) — это рассуждения, основанные на четырнадцатилетних наблюдениях над опекаемым училищем, составленные из четырех частей: «1) цель уездных училищ; 2) объем преподавания; 3) система преподавания; 4) нравственно-религиозное преподавание»[1699].Показательно, что последней проблеме Рощаковский уделит много места и при обсуждении крестьянского вопроса.
Относительно хозяйственных занятий Константина Александровича Русов отметил, что тот их, «впрочем, не любил». Трудно пока сказать что-то более точно по этому поводу, однако, думаю, не в пользу данного утверждения свидетельствует членство нашего херсонского помещика в Обществе сельского хозяйства Южной России[1700],а также его публичные выступления на страницах «ЖЗ». Да и сам Русов, рисуя на основе воспоминаний очевидцев, так сказать, психологический портрет Рощаковского, писал, что тот был не только «кротким, смирным семьянином», который очень любил своих детей, занимался их воспитанием, составлял для них учебники, но и «добрым барином»по отношению к своим крепостным[1701].Дворовых людей у него было мало, он постоянно платил им небольшое ежемесячное жалованье, а их детей учил в своей домашней школе[1702].Землей его крестьяне пользовались неограниченно, это же касалось и некоторых дворовых[1703].
Публикатор «Мемуаров» также обратил внимание на то, что задолго до широкого обсуждения вопроса освобождения крестьян Рощаковский задумывался именно над моральными аспектами проблемы крепостного права, «почувствовал несправедливость взаимных людских отношений, по которым… сам пользовался стеснительною и неестественноювластью над людьми»[1704].Строго относясь к себе и постоянно вспоминая свое привилегированное положение, Константин Александрович писал не для публики: «Мало я делал добра для своих крестьян, и совесть укоряет меня в этом. Указывая мне иногда прекрасные и достойные подражания примеры, она мне шепчет, что если бы я постоянно употреблял малую часть доходов на пользу подвластных мне братьев, то легко удвоил бы их благосостояние». И при этом он задавался вопросом: «Когда же я сделаюсь истинным христианином и много ли мне остается идти по скользкому пути жизни?»[1705]
Обращение Рощаковского к морально-этической стороне крепостных отношений, с определенным риторическим набором, особенно в самой большой его статье — «Мысли о применении основных начал к действительному улучшению быта помещичьих крестьян Новороссийского края», опубликованной в июльской книжке «ЖЗ» за 1858 год, — стало основанием для обвинения Н. М. Дружининым автора в лицемерии и маскировке классовых интересов. Правда, историк тут же заметил, что моральная мотивация у корреспондентов «ЖЗ» была скорее исключением, чем правилом[1706].Но сомнения вызвали в первую очередь слова, сказанные херсонским дворянином в ответ на рецензию его статьи одним из авторов «ЖЗ», Бэлем: «Забудем, что многие из вас, собеседников, помещики. Бог нам поможет забыть этот уже нелестный для нас, изношенный титул и променять его на скромное название истинных людей и христиан»[1707].Было ли то просто стремлением вставить громкую фразу и прикрыть ею свою «классово-эксплуататорскую сущность», как это обычно квалифицировалось либеральными публицистами и целым рядом историков? Или то были действительно откровенные попытки обратить внимание на моральные мотивы ликвидации крепостничества, которыми должныбы перекрываться сугубо хозяйственные расчеты?
У нас нет оснований сомневаться в том, что Рощаковский осознавал себя «экономистом-филантропом» и к тому же на самом деле стремился к изменению существующей системы отношений, пытаясь гармонизировать идеальные представления и практический интерес, вызванный жизнью. Очевидно, он хорошо понимал эту проблему, которая в то время актуализировалась не только для него. В не предназначенных для публики бумагах в связи с этим было записано: «Мы живем в дивное время… Никогда не происходило такой славной борьбы великодушия со свойственным человеку желанием оградить собственность от ущерба!»[1708] Неудивительно, что в период обсуждения условий Крестьянской реформы дворянство, чьи представления о существующем строе базировались на законе, длительной практике, осознании богоданности существующих порядков, «агитировало» себя и общественность различными способами, от морально-этических аргументов до арифметических выкладок. При этом именно морально-этическое было призвано сыграть роль своеобразного стимула. Поэтому неоднократные апелляции Рощаковского к христианским ценностям при построении новой конструкции отношений между крестьянами и помещиками также следует воспринимать не просто как риторический прием или лицемерие[1709].