Этот документ, как отмечалось, издатель получил от правителя Пермского наместничества

можно сказать, что это одна из первых подобных публикаций в русскоязычном пространстве, если не считать напечатанных в 1770 году,по результатам конкурса ВЭО, «образцовых инструкций» А. Т. Болотова и П. И. Рычкова[809].
Этот документ, как отмечалось, издатель получил от правителя Пермского наместничества, И. В. Колтовского, а тот, в свою очередь, — от неназванного владельца крупной вотчины. Предисловие к тексту, безусловно, принадлежит Туманскому, а его полное сочувствие «Правилу», «которое делает честь человеческому сердцу», дает основания утверждать если не тождество, то глубокую близость высказанных мнений по поводу образа идеальной модели помещичьего управления и отношения к крестьянам. Несмотря на заметные даже при поверхностном наблюдении литературно-стилевые заимствования и кальки, вряд ли будет ошибкой утверждать, что в последней четверти XVIII века крестьянский дискурс в помещичьем сознании претерпел кардинальные изменения не только под влиянием просветительской литературы.
Пять пунктов документа, возможно, представляют собой фрагмент более обширной инструкции, поскольку здесь содержатся рекомендации лишь по поводу принципов отношения к крестьянам, причем все яркого патерналистского толка. Без внимания остались определение организации самого аппарата управления, системы хозяйствования, сумма повинностей крестьян и порядок их взимания, в конечном счете — способы ведения сельскохозяйственных работ, т. е. то, что было характерно для помещичьих инструкций того времени[810].Во-первых, автору «Правила» не нужны были даже миллионные прибыли, если это могло «отягчить» судьбу зависимых крестьян; поэтому он позволял управляющему «предпочесть моим выгодам выгоды тех людей, коим я должен и хочу быть более отцом, нежели господином». Во-вторых, предостерегая от злоупотребления властью, он замечал, что «человеку честному и благоразумному, которому поручается судьба нескольких тысяч людей, должно быть восхитительно не то, что он власть толико обширную имеет, но что имеет случай толикому числу подобных себе вспомогать христиански». В-третьих, автор ратовал за «честную безпристрастность» вотчинного суда, поскольку «излишняя потачка превращает человеколюбие в слабость, влекущую за собой беспорядок; а излишняя строгость есть безразсудное, а иногда и злобное тиранство». При определении наказания предлагалось «прибегать к чувствованию любви родительской и представлять себе того несчастного как бы сына своего». И отдельным пунктом прописывалось заботиться о вдовах, сиротах, бедных, «почитая то себя честию, внутренним удовольствием и спасением».
Интересно, что в трех из пяти пунктов мы видим обращение к христианской морали, к «Всевидящему Судии». Таким образом, идеи «христианского хозяйствования», которыепозже будут звучать, в частности, у Г. Ф. Квитки-Основьяненко, П. А. Кулиша, Н. В. Гоголя[811],были близки и автору «Правила», и его публикатору. Свою солидарность с этими идеями Туманский выразил в надежде: «Если бы каждый помещик поступал подобно оному (пермскому вотчиннику. — Т. Л.),то можно было бы надеяться, что как помещик свои доходы верно получил бы, так равно и его подданные, благословляя дни его, находились бы в благополучном состоянии»[812].
Развивал же он эту мысль в своих выступлениях на заседаниях ВЭО, ставших для Федора Осиповича завершением его публичной интеллектуальной активности.
Первая, небольшая речь была произнесена Туманским 24 января 1792 года, во время вступления в ВЭО[813].Показателен уже выбор темы для такого важного мероприятия, засвидетельствовавший перед почтенным собранием идейные и социально-нравственные позиции оратора. Начав с «неопровергаемой истины», что сельское хозяйство, и в первую очередь земледелие, является «чистым и первоначальным источником благоденствия народов», новоизбранный член Общества фактически исполнил настоящий гимн земледельцам:
Селянин, добрый селянин, иждивающий дни свои в обделывании щедродарныя земли[814],питает себя и свое семейство ея плодами, не заимствуя плодов чужих; избытками своими обогащает дворянина; распространяет торговлю и безтягостно отделяет часть стяжаний в дань Отечеству. Вообразим, если возможно, общество отчужденное селян, не имеющее полей для возделывания, — и существование оного будет химера!
Учтем особенности момента и законы жанра. И все же, думаю, не стоит подозревать оратора в неискренности, ведь ни в одном из его собственных или им опубликованных текстов не встречается негативных характеристик или инвектив в адрес крестьян, какие мы видим и у А. Т. Болотова, и у П. И. Рычкова, и у Т. П. Текутьева[815],и у многих других.
Конечно, есть искушение исключительность Туманского в оценках крестьян отнести на счет его малороссийства. Возможно, несколько иное восприятие им крестьянства и его роли в жизни объясняется опытом социальных отношений Гетманщины, где разрыв между различными слоями населения на рубеже XVIII–XIX веков был еще не столь заметным.И все же такую позицию оратора объяснить непросто[816],тем более учитывая его включенность в «прогрессивную» «агрономическую агитацию». Ведь специалисты утверждают, что развитие экономики, которое сопровождалось глубокими культурными и организационными изменениями, повлекло за собой и обострение социальных конфликтов, связанных с определением рабочего времени. Именно в XVIII веке получили распространение нарекания по поводу порочности английского низшего класса — его пьянства, лени, отсутствия дисциплины, по поводу его склонности к разгульному образу жизни. Одним из основных инструментов воспитания дисциплины времени в дополнение к системе штрафов, которую обязательно внедряли даже самые патерналистски настроенные предприниматели, стала считаться школа[817].Так что появление подобных нареканий в текстах российских «экономопреобразователей» (П. Б. Струве) может восприниматься как один из признаков начала приобщения к европейской модернизации. Конечно, в России она имела свою специфику[818].Однако еще в 1770 году один из основателей и руководителей ВЭО, Т. И. Клингштет, в программной статье на страницах «Трудов» доказывал, что тяжелое положение крестьян в России связано вовсе не с крепостничеством и отсутствием у них прав собственности на землю. Причина усматривалась в лени, пьянстве, бездеятельности, отсутствиивкуса к качественному жилью, одежде, еде. Поэтому главная задача помещиков состояла в воспитании у крестьян этого вкуса и поощрении наиболее трудолюбивых[819].
Несколько позже подобные замечания появятся и в писаниях малороссийских образованных хозяев. Туманский же вину за неуспехи хозяйственных дел возлагал скорее на помещиков. Рисуя идеальный образ крестьянина, который, работая от зари до зари, и в стужу, и в жару, обеспечивает общество всем необходимым, он призывал ВЭО помогатьземледельцам «своими советами, наблюдениями, опытом» и обещал для этого «употребить все [свои] слабые силы».
Развернутая программная речь была произнесена Туманским по поручению Общества на его годичном собрании 10 декабря 1793 года[820].Она не упоминается (как, правда, и предыдущая) в отечественной историографии. Ее лишь кратко процитировал В. В. Орешкин[821],хотя и одного этого образца ораторского жанра, думаю, было бы достаточно, чтобы вписать нашего героя в ряд украинских и российских просветителей конца XVIII века[822].Именно здесь наиболее полно была представлена социально-экономическая «программа» Федора Осиповича, заслуживающая особого внимания как с точки зрения отсутствия подобных выступлений украинского панства в конце XVIII века, так и в качестве возможности изменить доминирующие представления о круге общественных интересов «патриотов».
Малороссийский помещик, в своей речи Туманский не обратил на местные особенности никакого внимания. На обсуждение почтенного собрания им был вынесен важный вопрос — «усовершенствование хозяйства в России». Конечно, под этим понималось только сельское хозяйство, более того — земледелие, поскольку, как считал оратор, «силу и слабость царств измеряют умные по состоянию земледелия»[823].Но одновременно красной нитью в речь вплетались проблемы, волновавшие тогдашнее общество: соотношение между своим и чужим, традицией и модернизацией, а отсюда — между городом и селом. Отдав дань усилиям членов ВЭО — которые в своей деятельности руководствовались не корыстью, не тщеславием, не заботой о близких и родных, не жаждой власти (этими четырьмя «пружинами», что «движут словесную тварь к трудолюбию»), а общественным благом и любовью к людям и отечеству, часто не жалея своих сил и собственности, — Федор Осипович довольно пространно изложил причины торможения развития хозяйства. Причем из выделенных десяти причин на первом месте оказалось «нерадение помещиков», да и все остальные фактически были так или иначе поставлены в плоскость «помещик — крестьянин». Однако, в отличие от речи 1792 года, здесь оратор обрисовал уже образ идеального помещика, возлагая на него полную ответственность за совершенствование хозяйства.
Залогом успешности любого помещичьего хозяйства, или экономии, Федор Осипович считал непосредственный надзор землевладельцев за своими поместьями. Очевидно, не имея в то время такой возможности, он хорошо понимал суть проблемы. Еще до данной речи, в первой части «Российского магазина» за 1792 год, он начал печатать «Российские нравоучительные сказочки», причем, перечислив в предисловии «добродетели», которые могут ими воспитываться, пообещав представлять публике известные ему «сказочки» и призвав всех сообщать новые, первой из всего сюжетного разнообразия привел достаточно интересную сказку-притчу под названием «Око хозяйское главной во всем успех». И, хотя с литературной стороны это произведение Туманского иногда оценивается как довольно слабое[824],в данном случае важнее всего то, что оно весьма показательно с точки зрения погружения тогдашних интеллектуалов в социально-экономические проблемы.
Здесь шла речь о двух помещиках-соседях, один из которых был владельцем семисот крестьян, а другой — только восьмидесяти. Они дружили и часто навещали друг друга. При этом богатый «В…» с удивлением говорил приятелю «П…»: «Я богатее тебя почти в десять крат… но угощаю тебя равно, как и ты меня; остатков от моих доходов нет; так где берешь ты доходы, чтобы со мною в издержках сравняться?» Чтобы помочь другу, «П…» прибег к хитрости и вручил ему мешочек с волшебными камнями и «инструкцию» дляиспользования ее в течение полугода:
Поутру, встав очень рано, обойди с ним [с мешочком] скотские дворы, житницы, огороды, гумно, сады, нивы и что успеешь; повтори сие пополудни и ввечеру; действием сокровенныя здесь драгоценности угобзятся твои нивы, утучнеет скот, наполнятся житницы и проч. Блюди, да ни в один день не забудешь исполнить мною сказанного, и берегись открывать мешочек, ежели не хочешь, чтобы исчезла волшебная, в оном заключенная сила[825].
Через полгода, когда состояние хозяйства «В…» значительно улучшилось, «П…» раскрыл приятелю секрет успеха. Как говорится, «сказка ложь, да в ней намек» — эффективное хозяйствование возможно только при личном, непосредственном участии помещика. Это же убеждение прозвучало и в речи 1793 года. Управляющие, приказчики, отмечал Туманский, не способны обеспечить процветание — «чужим умом не скопить дом» (курсив тут и далее принадлежит выступающему. — Т. Л.),ведь «наемники» в первую очередь думают о «получении мзды»[826],а избранный из крестьян «бывает толико же незнающ, как и его собратия; итак, какой ожидать пользы, когда слепец слепца водит?». Малороссийский опыт, вероятно, также давал подсказки[827].
Федор Осипович осуждал стремление дворянства беспрерывно жить подальше от своих имений и для тех, кто был свободен от государственной службы, вовсе не находил оправдания, а служащим советовал время от времени наведываться в хозяйства и самостоятельно осуществлять контроль,