В ходе обсуждения панство, соглашаясь, что «имения козачьи не различались с дворянским»[686],т. е. «малороссийские казаки были всегда властны располагать своей собственностию<…>и не меньшее имели к тому право, как и самие дворяне», просило, дабы то, чтобы «продавать им (казакам. — Т. Л.)свои земли и угодья и покупать или выменивать оные у дворян, не было заграждено никаким законом»[687].Насколько важным было это положение, свидетельствует, например, программа козелецкого дворянства, которая содержала только одну эту просьбу[688].Кроме того, желательно было утвердить за владельцами имения, когда-то купленные у казаков, чтобы таким образом прекратить судебные процессы, ведущие «к одной… волоките и убыткам»[689].Чуть позже эта проблема была решена благодаря ходатайству малороссийского генерал-губернатора А. Б. Куракина, чьи предложения были положены в основу сенатского указа от 28 июня 1803 года, признававшего право казаков на владение, приобретение и отчуждение земли[690].
На рубеже XVIII–XIX веков малороссийская элита, на мой взгляд, все еще осознавала необходимость отстаивать интересы не только собственного сословия, но и края в целом, что, как и во времена Г. А. Полетики, виделось в сохранении прав каждой социальной группы. Левобережное панство продемонстрировало это, готовя в 1801 году обращение к Александру I. В частности, хорольское дворянство озаботилось, чтобы казаки и разночинцы, прошедшие нобилитацию, были исключены из оклада и в дальнейшем несли только те повинности, которые свойственны дворянину[691].Вероятно, такую позицию можно трактовать как желание увеличить число членов корпорации, среди которых будут распределяться дворянские обязанности. Однако это будет, пожалуй, не совсем точно, поскольку часто такие казаки и разночинцы были записаны за дворянами и, стало быть, последние теряли подданных. Скорее, это предложение следует расценивать как стремление заявить о правах тех соотечественников, которые не могли в данном случае участвовать в составлении петиции императору, как стремление таким образом установить справедливость и законность.
Несмотря на все обвинения со стороны историков в отстаивании дворянством своих узкокорыстных интересов, в целом ряде «положений» поднимался вопрос об уменьшенииналогового бремени не только для этого сословия. Роменцы таким проблемам посвятили два пункта, в одном из которых просили, чтобы «подати всякого рода и поборы умен[ь]шены были» для помещичьих подданных. Это, понятно, было в интересах дворянства, которое в случае неуплаты налогов крестьянами несло за них ответственность. И все же речь шла не только о крепостных. Во втором пункте дворянство выразило желание, чтобы «малороссийский народ, по крайней мере на сей час, по причине местами неурожая и саранчи, истребившей на полях хлеб наш и умножившей теперь беды и недостатки народа, освобожден был от казенных податей»[692].
Так же и конотопское дворянство в одном из двух заявленных пунктов, учитывая убытки, нанесенные хозяйству саранчой, просило «о невзыскании с крестьян и другого звания людей здешнего повета и других, в коих подобной же убыток последовал, податей»[693].
На бедность крестьян, отсутствие у них возможности самостоятельно платить налоги, которые «по большей части помещики от себя… пополняют», обращали внимание монарха и в Хорольском уезде[694].Насколько сложной была эта проблема, а также вопрос дворянских и крестьянских задолженностей перед государством, свидетельствуют неоднократные напоминания малороссийских генерал-губернаторов правительству с просьбами ослабить налоговое бремя и с предложениями, основательно изложенными, например, в «Записке о податях по Малороссийским губерниям» 1831 года Н. Г. Репнина[695].В исторической литературе, к сожалению, подробных, беспристрастных разработок этой темы практически не существует, что значительно усложняет адекватное восприятие как помещичьих интересов, отношения помещиков к своим обязанностям, отношений между дворянством и другими группами общества, так и внутренних потребностей различных сословий.
К новым социально-экономическим проблемам начала XIX века можно отнести просьбу предоставить льготы в исполнении дворянством губернии рекрутской повинности, а равно и просьбу восстановить право помещиков так же пользоваться своими имениями, расположенными в городах, как и другими. И, хотя на оба этих вопроса обратило внимание дворянство лишь двух уездов (первый, рекрутский вопрос касался четырех уездов), им нашлось место в обобщающей «Записке» от губернии[696],что трудно объяснить, ведь перед помещиками стояли более острые проблемы, если судить по количеству упоминаний в уездных «программах». Так, дворянство пяти уездовхотело «сложения навсегда» налогов, которые платило в размере 85 тысяч рублей в год от губернии с 1797 года на содержание «присудственных мест и чинов» (т. е. на содержание судей), — поскольку в хозяйствах случались «разные издержки» и эти средства были бы значительным «в нуждах пособием»[697].
Вместе с тем поднималась, пока только в Полтавском уезде, еще одна проблема, которая впоследствии неоднократно будет ставиться на дворянских собраниях, а именно — запасных хлебных магазинов. Обеспечение населения продовольствием, особенно в неурожайные годы, всегда было предметом заботы правительства. Но со второй половины XVIII века часть своих обязанностей по отношению к крестьянам государство все активнее перекладывало на землевладельцев. По сенатскому указу 1761 года они должны были создавать запасы хлеба на год для своих убогих крестьян. Во времена Екатерины II устраивались хлебные магазины, которыми в помещичьих деревнях должны были заниматься сами помещики. В 1799 году было издано распоряжение завести такие магазины по всей империи, а надзор за ними возлагался на предводителей дворянства[698].Вероятно, это не совсем устраивало помещиков, поскольку они просили «запасные хлебные магазины, в помещичьих селениях заведенные, оставить собственному разпоряжению о содержании оных и о прокормлении своих подданных каждого помещика, которой и о целости магазинов пещись должен»[699].
Учитывая специфику землепользования на Левобережье, которая заключалась в чересполосном расположении дворянских, казацких, крестьянских земель, что приводило к частым конфликтам и жалобам в суд, неудивительно, что в «положениях» встречаются предложения провести в Малороссии генеральное межевание по примеру других губерний и «сочинить» для этого особую межевую инструкцию[700].Такая система землевладения была следствием длительной практики свободной мобилизации земель в крае и их распределения между членами семьи, что достаточно хорошо прослеживается по различным описаниям и фамильным документам. Например, описание сел Коровинцы и Аксютинцы, составленное где-то в первой половине XIX века, свидетельствует, каким образом и кому они переходили, как делились и между кем[701].Распределение же внутри общины было следствием представлений о равенстве, которого можно было достичь только тогда, когда каждый получал одинаковую долю лучшей ихудшей земли в разных полосах/полях (яровая, озимая, пар). В результате возникло сложное чересполосное плетение. Не случайно во многих селах проживало по нескольку землевладельцев разного социального статуса, что создавало немало проблем и линий напряжения.
Осознание необходимости заменить старый порядок появилось «вместе с новым понятием о лучших способах жизни и с ознакомлением с предметами роскоши», в связи с чем«от земли потребовалось более произведений»[702].Итак, постановку левобережным дворянством проблемы межевания вполне можно рассматривать в контексте «потребительской революции» и модернизации. Этим вопросом сначала XIX века занимались и начальники Малороссии. Во времена А. Б. Куракина специальной комиссией, в которую входили местные землевладельцы, была составлена инструкция по разграничению, но дворянские собрания не поддержали этих начинаний[703],поскольку решить дело было непросто. Полюбовное его решение давалось немногим, несмотря на пропаганду такого опыта через периодику[704].Поэтому надежды возлагались только на государство. Правда, начавшись в двух левобережных губерниях лишь в 1858 году, межевание в дореформенный период так и не было окончательно завершено[705].
Однако наиболее болезненные социально-экономические проблемы края перешли малороссийскому обществу XIX века по наследству из века предыдущего. Одним из важных нетолько для дворян был вопрос «искания казачества», который приобретал особую остроту именно на рубеже XVIII–XIX веков. Хотя на него обратили внимание только новгород-северские помещики, достаточно пространное обоснование, детализация проблемы свидетельствуют о ее большой значимости и актуальности. Не имея возможности в данном случае останавливаться на этом, замечу лишь, что в украинской историографии, несмотря на введение значительного количества фактографического материала, она получила довольно одностороннее освещение, поскольку историки, как правило, стояли на позициях крестьянской или казацкой «правды»[706].
Необходимость платить налоги, часто и за своих обнищавших или беглых крестьян, поддерживать их, особенно в неурожайные, голодные годы, выполнять рекрутскую повинность и т. д. заставляла дворян беспокоиться о сохранении количества подданных, поскольку потеря рабочих рук в условиях экстенсивной экономики приводила к обнищанию и самих помещиков, и их крестьян. Как писало глуховское дворянство в начале XIX века в своем «мнении», отвечая на поставленные генерал-губернатором вопросы, «известные от крестьян на помещиков заведенные и заводимые процессы (об „ищущих казачества“. — Т. Л.)стесняют обстоятельства их владельцов; а чрез то последние не могут обнадежит[ь]ся в верности своих доходов»[707] и, соответственно, должным образом выполнять возложенные на элиту новые обязанности, в том числе и фискального характера. Поэтому в вопросе «искания казачества» крестьянами помещики, несомненно, предпочитали придерживаться тех правительственных постановлений, в частности указов от 16 ноября 1781 года и 3 мая 1783 года, которые помогали им сохранить свой интерес.
Замечу, что еще в XVIII веке казачество, теряя по разным причинам свои земли, в том числе и из‐за нежелания нести изнурительную военную службу, часто добровольно переходило «за владельцов», получая «слободы» и возможность, благодаря праву свободного перехода, в случае неудовлетворения оставить своего помещика и перейти к другому. После же указов 1783 года о прикреплении и о ликвидации казацких полков определенная часть крестьян вспомнила о своем казацком прошлом и начала подавать иски на помещиков, которые, воспользовавшись возможностью, просили прекратить этот процесс. Тем более что в нем, с точки зрения помещиков, часто участвовали те, кто не имел на это права: «Многие крестьяне… присвоя себе исторонные названия измерших козаков и подводя себя к тому роду, заводят с владельцами иски, выбываясь с крестьянства, себя и владельца разоряют напрасно»[708].
Подобные аргументы приводились и в обнаруженном Н. В. Горбанем «Объяснении историческом об ищущих козачества под видом козачьей их предков службы и доказывающих вольность по свободному переходу с места на другое» 1803 года, приписываемом историком генеральному судье Р. И. Марковичу[709].Решить дело, регулирование которого началось еще приказом Малороссийской коллегии от 16 апреля 1723 года о порядке рассмотрения «исков о казачестве», а впоследствии рядом правительственных постановлений, было непросто из‐за прозрачности границ между различными социальными группами Гетманщины, высокой социальной и географической мобильности населения и отсутствия старых реестров. Автор записки, обращаясь, вероятно, к А. Б. Куракину, также старался подчеркнуть необходимость упорядочения проблемы, предлагая установить десятилетний срок «искания». Длинные тяжбы по этому поводу не только вредили владельцам, но и негативно влияли на хозяйство самих «искателей», ведь в