В современном мире принцип христианской милостыни, подаяния «Христа ради», подвергся серьезным испытаниям и ревизиям. Протестантская трудовая этика считает милостыню нищему не просто блажью, а неким грехом: почему, мол, ты выручаешь того, кого Бог наказал?! Этим ты идешь против Бога…
Некоторые православные батюшки, измученные хроническим безденежьем, нашим греховным отношением к уплате церковной десятины, тоже видят в нищем конкурента Церкви, настаивают, чтобы лепта шла не в руки «паразитов и проходимцам», а в церковный кошт. Нельзя осуждать этих служителей – в них говорит ревность пастырей, огорченных видом разрушающихся храмов и пустой храмовой казны. Однако нельзя поддаваться греху и всерьез видеть в нищем конкурента церковному бюджету.
В православном миропонимании творение посильной милостыни есть не право, а даже долг человека. Милостыня в православии обезличена, лучшей считается та, что не раскрывает даже имени благодетеля.
В старых деревенских избах устраивали порой специальные желоба, по которым на стук в стену хозяин или хозяйка могли спустить кусок хлеба побирающемуся. Естественно, за стеной они не могли видеть нищего, а он – их. Так решалась нравственная проблема гордыни и унижения дающего и принимающего.
По воспоминаниям современников, Ф. М. Достоевский всегда имел в кармане мелкие монетки, чтобы раздавать нищим. Однажды он вручил монетку своей жене, которая озорства ради встала вместе с нищими – потому что Ф. М. Достоевский, творя милостыню, не взирал на лица.
И. С. Тургенев описывал случай с огромным звероподобным мужиком, у которого мир отобрал землю за необработку. Будучи физически здоров, мужик побирался, плакал и говорил, что не может работать. Характерно отметить, что этот мужик жил и выживал в своей общине.
Право на жизнь в первоначальном христианстве не подвергалось сомнению. Всякая жизнь – даже жизнь паразита – считалась пришедшей от Бога, и потому хранилась. В собрании фольклора, составленном В. И. Далем, можно найти любопытнейшую поговорку: «На Руси никто еще с голоду не помирал!». Естественно, эта поговорка была в ходу до капитализма в России, ведь голод и голодная смерть стали в пореформенные годы у нас естественным явлением.
Проблема милостыни – сложная этическая проблема. С одной стороны, милостыня стимулирует паразитизм в обществе, поощряет лень и безделье. С другой – не подающий милостыню берет на себя ответственность за жизнь и смерть человека, ведь лично ваше неподаяние может оказаться роковым и привести кого-то к гибели, то есть именно ваше конкретное неподаяние может стать, по сути своей, убийством.
Приход протестантской трудовой этики ознаменовал отказ от милостыни. Кальвинизм, как известно, предположил, что все люди от рождения обречены – кто на рай, кто на ад. Спорить с предопределением – все равно что спорить с Богом. Пуритане потребовали «молиться и работать», а не тратить деньги на милостыню разного рода ущербным людям и социальным паразитам.
Вот как описывает известный советский историк-медиевист А. Д. Эпштейн Голландию XVI века: «Бурное время небывалых хозяйственных перемен одновременно с торговыми успехами принесло с собою тысячам людей великие тревоги и бедствия разорения... Безработица и голод гнали прочь из старинных городов все большее число обнищавших ремесленников. Они растекались по стране...Толпы преследуемых властями бродяг плелись по пыльным дорогам, ища... где мог понадобиться дешевый труд изголодавшихся людей... Потоки бедствующих ремесленников... сталкивались и смешивались с множеством сельских жителей, которые нежданно-негаданно оказались такими же ненужными и лишенными пропитания... В передовых районах страны большая часть прежнего деревенского населения лишалась земли-кормилицы, оказывалась одинаково ненужной и сеньору, и фермеру, была вместе с детьми обречена на разорение и голод».
Таково было практическое применение «протестансткой трудовой этики». Совершенно аналогичным оно оказалось и в Англии, но веком позже.
Нищих в Англии загоняли на каторгу так называемых «работных домов» или попросту вешали за бродяжничество. А число нищих прибывало благодаря гуманитарной катастрофе «inclosures» – «огораживаний».
«...Насильственный сгон крестьян феодалами с земли (которую феодалы затем огораживали изгородями, канавами). Огораживанию подвергались общинные пастбищные и пахотные земли, которые превращались лордами в пастбища... Держатели земельных участков изгонялись из своих домов и превращались в пауперов – нищих и бродяг, толпы которых наводняли большие города, включая Лондон. Огороженные земли лорды частично сдавали крупным фермерам-арендаторам. Процесс огораживаний особенно усилился после Английской революции XVII века. Огораживания были основой так называемого первоначального накопления капитала» – отмечает «Иллюстрированная историческая энциклопедия».
Видный дореволюционный русский историк И. Гранат отмечал причину «inclosures» «в росте цен на шерсть, сделавшем выгодным разведение овец и превращение пахотной земли в пастбищную». Что ж, «молись и работай!», не думая о тех, кто уже на земле обречен попасть в ад…
По данным И. Граната и И. Кулишера, первые «inclosures» в Англии относятся к концу XV века. Но и в XV, и в XVI веке, хотя цены на шерсть уже поднялись, огораживания не приняли еще массового характера.
Крестьяне защищали свои права в судах, их охранял ряд королевских эдиктов. Но торжество протестантизма сделало массовыми и огораживания, и обезземеливание крестьянства. Если королевский закон мешал и препятствовал огораживаниям, то победивший парламент законом ПРЕДПИСЫВАЛ огораживать общинные земли.
«Парламентской формой этого грабежа являются... декреты, при помощи которых земельные собственники сами себе подарили народную землю на правах частной собственности» – писал К. Маркс в 1-м томе «Капитала».
В основе протестантской трудовой этики лежит вроде бы верный тезис: ничто не должно доставаться даром, это поощряет паразитов общества, все нужно заслужить, заработать, скопить трудом и общественной пользой.
Однако исходная порочность верного тезиса приводит к его скорой аберрации; в полной мере мы ощутили ее в России в 90-е годы ХХ века на личных судьбах.
Если мы признаем накопительство и скопидомство более важными, чем сохранение чужой, пусть и паразитарной, жизни; если мы признаем, что в социальном бытие есть лишние люди, которых неплохо бы удалить со сцены жизни; если мы полагаем, что лучше одному истинно нуждающемуся погибнуть от неподаяния, лишь бы десять мошенников не заполучили вместе с ним наши деньги; если мы приходим ко всему этому как к истине, то следующий наш шаг вполне предсказуем.
Отказываясь снабжать деньгами «нищих-паразитов», разделяя людей на «полезных» и «бесполезных», мы очень скоро начнем экономить и на плате за труд, а то и вовсе не платить ее.
Милостыня нужна нам больше, чем нищим, – нужна, чтобы мы преодолевали в себе порок алчности. А раз мы его не одолеваем, то очень скоро скажем: «А чем этот ради нас трудящийся лучше нищих паразитов?! Не так уж много он на нас работал, как просит… Дадим ему половину или четверть от оговоренного – он ведь там сделал криво, а там – неряшливо… Почему он говорит, что ради нас трудился? Подумаешь, перепилил два бревна, тоже мне труд! А мне, может быть, и не нужно было, чтобы он эти бревна перепиливал… И раз у меня есть возможность ему не платить – то и не буду. Закон на моей стороне. Или заплачу через год, а пока пущу деньги в оборот».
Злостные невыплаты зарплаты, порожденные человеческой алчностью, тесно увязаны с протестантской трудовой этикой капитализма и неподаянием милостыни нищим. Оплата за труд и милостыня вовсе не так далеки друг от друга, как нам кажется. Они – две стороны единого явления.
Каждый из нас от рождения получил щедрую милостыню от Бога. Вся жизнь на Земле – можно и так сказать – паразитирует на солнечной энергии. Самая необходимая для нас вещь – воздух, нужный каждую секунду, – поставляется бесплатно, в виде милостыни, независимо от качества и плодов нашего труда.
Именно потому человеку не дано права делить людей на трудящихся и паразитов. Это вне компетенции человека. Только Богу известно, кто и сколько трудится на нашей Земле. Виды труда многообразны. Каждый полезен на своем месте – и нищий полезен на своем. Другое дело, что часть нищих – это действительные паразиты и мошенники, абсолютно бесполезные и посланные нам за грехи в наказание. Но и этот крест человеку должно сносить безропотно.
Православный принцип таков: лучше пусть десять мошенников получат милостыню незаслуженно, чем один истинно нуждающийся останется без милостыни. Напомню, что в паразитизме обвиняли философа Сократа. Поэт Бродский был судим за тунеядство. Философ Спиноза зарабатывал на жизнь шлифованием стекол. Да мало ли примеров гениев, которые окружающим современникам казались тунеядцами?
Догмат о недопустимости милостыни разрушает и положение о необходимости оплаты труда. В обществе милостыни человек выступает в качестве «биофила», жизнелюбца. Он готов дать кусок хлеба и тому, кто совершенно бесполезен. А уж если человек еще и трудится, что-то делает полезное – тогда ему и хлеба, и масла с икрой, и прочих деликатесов… Не оттого, что труд его полезен, а от признания факта его старания и прилежания.
Общество, умерщвляющее «нищих паразитов», очень скоро приходит к занижению расценок на труд. Распределителю, который категорически отказался признавать право на труд для тунеядцев, в каждом начинает мерещиться тунеядец. На место биофилии приходит зловещая некрофилия, охота за тунеядцами обретает черты «охоты на ведьм».
Алчность побуждает распределителя, начальника, работодателя постоянно оспаривать ценность того или иного труда, видеть в одних формах труда уловку, в других – бессмыслицу. Общество, в котором не принято подавать милостыню, начинает процесс снижения заработной платы и расценок сдельщины, потому что в этом обществе уже не труд существует для блага человека, а человек становится жалким придатком к процессу труда. Человек, которого по какой-то причине (может быть, самой уважительной) не задействовали в процессе труда, становится вымирающей особью.
В конечном итоге, зарплата просто перестает выплачиваться трудящимся. Одним – потому что конкретному богатею кажется, что они не очень-то и нужны (бюджетники-учителя, муниципальные врачи для бедных и прочие категории граждан), другим – потому что «обойдутся, самому нужно».
Богатство, которое в Православии понимается только как поданное Богом средство помочь нуждающимся (и ни для чего другого не пригодное), в протестантизме оказывается самоценностью, целью бытия. Если бы Бог был столь же скуп на солнце, воздух и воду, как мы скупы на деньги, человечество давно бы вымерло.
Милостыня неизвестному тебе человеку есть наиболее чистый и очевидный вид христианской Любви. Во всех других видах платежей мы руководствуемся долгом или похотью, страхом или принуждением, жаждой или предрассудком. Даже внося бескорыстную лепту Храму, Церкви, мы все же не избавлены от сомнений: дарю ли по любви? Либо же тайно, неосознанно для себя стремлюсь подкупить Бога, улестить его, либо же столь же неявно страшусь его гнева?..
Именно в виде лепты нищему, которому мы ничего не должны, который ничем не может нас подкупить, устрашить или принудить, мы получаем в душе пробуждение чистоты Любви к человечеству.
В Ветхом Завете Бог говорит человеку, что хочет не жертвы, а милости. Естественно, милости не к себе (какую милость может оказать человек Богу?!), а к ближнему. В Новом Завете это положение расширяется, раскрывается поэтическим полетом вдохновенных слов Христа, которого праведные, не узнав под видом нищего, накормили, прикрыли его наготу, дали кров и приют. На Суде праведные восклицают: «Господи, мы никогда не видели тебя!», на что Господь возражает им.
Когда Господь оспорил слова Иуды Искариота о продаже драгоценных умащений для раздачи милостыни, он не возразил против самого принципа раздачи милостыни. Он лишь поставил Дар Любви выше Дара Закона, сказав, что нищих всегда имеете при себе, Христа же не всегда. Женщина, которая принесла Христу драгоценные умащения, принесла их лично Христу, и было бы оскорбительным отдать ее дар другим, тем более тем, кого «всегда имеете с собой». Позже об этом величавыми словами скажет апостол: «Правда без любви мучительство есть!».
Не нам решать, кто и сколько пользы приносит на Земле, кто паразит, а кто – трудолюбец. Не нам решать, кто достоин, а кто недостоин земной награды. Не нам, наконец, судить и выставлять условия.
Наша задача – возлюбить жизнь, принцип жизни и выживания, возненавидев смерть и смертоубийство. Милостыня нищему есть важнейший способ испытания нашей искренности в жизнелюбии, нашей неподвластности алчности и жадности.
А. ЛЕОНИДОВ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!