— Вспомни, неужто не можешь? Это важно. Я ничего не крал.
— Ну еще бы! — зло сказала она в молчавшую трубку.
— Ну пожалуйста. Мне только и надо от тебя, чтобы ты вспомнила.
— Честное слово, не могу.
— Я ведь подарил тебе платье, правда?
— Нет, неправда. Ты просто пытался сбыть эти деньги, только и всего. Ты не знал, что номера ассигнаций разосланы по всем магазинам города. Они даже в нашем кафе есть.
— Если бы я действительно их украл, зачем бы я тогда стал спрашивать, откуда эти деньги?
— Вот будет потеха, если тебя засадят за то, чего ты не делал.
— Элис, — раздался голос старика, — она идет?
— Я дам тебе десять фунтов.
— Краденых-то денег? Нет уж, спасибо, Ваша Щедрость.
— Элис, — снова позвал старик. Было слышно, как он идет по коридору.
— Будь справедлива все-таки, — мрачно буркнул он, ткнув ее пистолетом под ребра.
— Он мне говорит о справедливости, — сказала она. — Гоняет, как в тюрьме. Бьет почем зря. Пепел по всему полу. Молоко в мыльнице. Хватит с меня этой грязи. Справедливости захотел, как же!
Прижатая к нему в тесной темной будке, она вдруг стала для него желанной. Он так этому удивился, что на время позабыл о старике, пока тот не открыл дверь.
— Ни слова, или я всажу в тебя пулю, — выразительно прошептал он из темноты. Он велел Элис выйти из будки. — Поймите, — сказал он, — меня им не взять. В тюрьму я не пойду. Мне ничего не стоит всадить пулю в любого из вас. Плевать я хотел на виселицу. Моего отца повесили... а ему хоть бы что. Марш оба в мою комнату. Кто-то должен за это ответить.