Как походный рюкзак, тоска давила на плечи. Люся гуляла по Москве.
Она слышала от Рэда, что мир под солнцем называется «Москва», а иногда – «Россия»… Были ещё названия, которые Люсе предстояло узнать. Хотелось летать, почувствовать обтекание воздуха, эту полноту, которая охватывает, когда мчишься по тоннелю! Наверное, так курящему человеку хочется затянуться. Но почему, почему нельзя? На то она и Люся, чтоб нарушать правила!
Люся разбежалась, нырнула в толпу, присела и, оттолкнувшись, взлетела над городом.
– Смотри! – крикнул кто-то внизу. Какие-то девчонки заверещали.
Только поднявшись на высоту в тоннелей двенадцать, Люся увидела Москву по-настоящему. Да, ради такой красоты стоило подняться на поверхность! Внизу бежали тысячи поездов, огоньков, один под другим неслись по немыслимым магистралям, и невозможно проследить их путь. Золотые шлейфы света тянулись по трассам, вились мосты, сплетались дороги, и изгибались улицы, голова кружилась от сияния, от розовых и жёлтых пятен света, купола собора поблескивали в дыму, высотки пронзали небо, угрожали красными огоньками. И Москва-Сити закручивал спирали, неуместный и прекрасный, этакий иностранец на банкете – все хотели сфотографироваться с ним. И повсюду, повсюду люди – наверху, под самым небом, в стеклянных коробках-зданиях, и внизу, где расходилась рябью река, опоясанная огоньками, и пылали подводные факелы – перевёрнутые отражения огней.
Люся была где-то высоко-высоко, аж дух захватывало. Играли серебристые блики на реке, дрожала вода, Люсе казалось – стекло дребезжит, динь-динь… Закат стекал вниз, обнажив несколько звёзд, но их Люся не замечала. Город напитывался электрическим светом, пульсировал, дышал; свет фар размазывался по мокрому асфальту, плыл лениво, сбивался с ритма. В небе ветер завывал такой холодный, и тяжёлый дым клубился, заволакивал, оседал хлопьями. Люся никогда не чувствовала столько пространства вокруг. Этот город теперь от влажного асфальта до запрятанного где-то на небесах солнца – её город, её новый мир. Она рассмеялась… Ей представилось, она летучая мышь на охоте: так смело пикировать вверх и вниз! А навстречу – слова. Человеческие слова били ветром в лицо – «автомобили» и «поцелуи», «менеджеры» и «воробьи», «кофе» и «фейковые аккаунты». Маленькие люди внизу множились, наслаивались, здесь каждый жил в нескольких мирах одновременно. Зыбкие, как отражения поездов на мраморных стенах, люди плыли, их взгляды прилипали то к смартфонам, то к рекламным билбордам. Не только дома и маленькие поезда светились, но и люди также излучали свет, сиял каждый! Люди – ходячие люстры, чаши света. Свет переполнял детей и влюблённых, теплился в стариках, когда свечение внутри чаши гасло – становилось грустно. Люди цеплялись друг за дружку и разные предметы, плели себе паутину слов. Люся взбиралась повыше, совсем высоко, и глядела, как текут слова по проводам… Тысячи слов на метр проводов! «Айфон», «инстаграм», «селфи». А следом другие, злые, чего-то требующие: «либерализм», «мизогиния», «абьюз»… Слова прилеплялись к прохожим. И вскоре новые слова протиснулись в ряд других и весело побежали по проводам, толкаясь и борясь с соседскими словечками. Люся слышала голоса, далёкие, несмолкающие… Говорил город.
Город звал.
Город требовал – будь сильной, будь гибкой и быстрой, будь!
Город приглашал на танец.
Закружило, замутило в животе. Люся не знала, что это голод, первый признак, что ты в материальном мире. Люся привыкла делать, что хочется. В небе собирались тучи. По мосту шёл парень с мороженым. Люся вытянулась, словно хотела стать выше, она хотела белый, обжигающе холодный шарик. Человеческий морок – голод, сон… Люся вдруг отяжелела, ей даже подумалось, что вот сейчас она станет человеком…
– Люся! – вскричала Рита. – Как хорошо, что я тебя встретила! Пойдём, прогуляемся…
Красивыми казались московские торговые центры, вечером Люся зашла в один. Крыша торгового центра разгоняла тучи, таким высоким он был. Внутри торговый центр был немыслимым, многоэтажным; выглядел величественней, чем прекрасные советские московские станции, чем «Комсомольская», «Киевская» и «Площадь Революции»; удивительней, чем модерновые, где поезда соединяются в зеркалах, отражаются несколько раз и зеркально множатся реальности. Люся чувствовала себя маленькой-маленькой, её ветром носила толпа, Люся попадала в стеклянные лифты, и они везли её куда-то ввысь, и двери открывались так плавно, что перехватывало дыхание… Снаружи тёк поток воды, пузыри разлетались во все стороны, и резвились краснопёрые рыбки. Люди строят торговые центры-дворцы, чтобы продавать, и коробки, чтобы в них жить… «Странные вы», – говорила Люся мысленно городским мальчикам и девочкам. Люся впервые задумалась о том, какие люди странные. Трудно, наверное, быть человеком! Люди построили мир – здания, блистающие на солнце мосты, и выпустили на улицу тысячи автомобилей – маленьких поездов. Они спешат, работают, волнуются, но Люся не смогла бы работать и волноваться. И свободные духи Подземки, Люсины сёстры, миловидные хохотушки, весело с ними водить хороводы! – и они не смогли бы работать и волноваться. И ауэллы не стали бы работать, и Рэд бы не стал. Делать то, что не хочется… На такое способны одни люди.
– Люся, тебе на какую ветку? – спросила Рита.
– В смысле, ветку?
– Ты же на метро домой поедешь.
– Нет, Рита, на метро не поеду точно.
– Люся, мне Вадим такую глупость сказал. Что ты бомж и живёшь в метро.
– Я не бомж, я просто дух метро. И почему вы все мне не верите?
– А где ты будешь ночевать?
– Нигде… И везде.
– Мне не нравится, когда люди, которые мне нравятся, ночуют «нигде и везде». Люся, пойдём ко мне в гости!
Предложение Риты радовало. Она сказала «люди», и Люся не стала Риту поправлять. Это было так по-человечески – пойти в гости! Прийти к кому-то домой. Лучше не придумаешь!