Но Иван всё равно силился вспомнить эту женщину. Как будто она и не говорила, что мужа у неё так звали.
Иван не мог сказать ей, что уходит навсегда. Не мог сказать, что она остаётся одна.
Она как будто понимала, кивала.
— Ты вот тут поставь кувшин с водой, поближе. Я дотянусь. Иди с Богом, сынок.
Иван тоже кивал.
Можно было Ирине сказать, чтобы объяснила всё. Но Ирина к этой женщине не ходила по причине плохих с ней отношений.
— Присядь, — прошептала женщина.
Кузнец присел рядом, женщина взяла его за руку.
— А ты сильным был, — сказала она. — Чувствуется сила в твоих руках. А сейчас вытянули из тебя всё, проклятые. Ну ничего, дома, небось, откормят тебя.
«Как она догадалась, что я ухожу?» — подумал Иван.
— А нет родителей, так добрые люди накормят. Для хорошего человека хлеба не жалко. А ты хороший, ладный. Живи, сынок и не беспокойся обо мне.
Сидели долго. Иногда женщина что-то рассказывала, но Иван не запомнил. Он радовался теплу её руки. Как тяжело было на сердце, когда пришлось заканчивать эту немую беседу. Кузнец поднялся. Перекрестил женщину и поцеловал её в лоб.
— Прощай, — прошептала она и отвернулась.
Иван вышел на улицу. Осмотрелся. Вечерело.
Природа затихла. Пахло яблоневым цветом и речной тиной. Иван дошёл до реки. Повернул голову в сторону села. Дома сиротливо смотрели на него. И он вдруг увидел, как возле каждого из дворов стоят их хозяева: мужья, жёны, ребятишки.
Дети бегают, веселятся. Чей-то отец грозит палкой, воспитывает, чтобы не проказничали. А дети не слушают. Вот они толпой бегут к реке, сбивают Ивана с ног. Он падает. И вдруг в него летят комки грязи.
— В снежки, в снежки! — кричат дети. — Берегиииись…
Иван вздрагивает от сильного всплеска воды. Оборачивается.
Утка шумно приземлилась на воду. Она громко крякает, словно кого-то зовёт. Машет крыльями, перелетает с места на место.
«Как бы я хотел вот как крякать, или кукарекать, или петь соловьём, но не молчать!» — думал Иван.
Он широко открыл рот. Потом руками растянул свои губы почти до ушей, потом свернул в трубочку. Даже свистеть не получалось.
Махнул рукой. Утка продолжала кого-то звать.
«Эх, вот обернулась бы Евгенька дивной птицей с большими крылами и унесла меня далеко! Туда, где живут отец и мать, туда, где Пётр Николаевич смеётся над горе-женихом…» — Иван мысленно там, куда так хочется вернуться.
А снежки из грязи были не выдуманными. Он почувствовал, как комок ткнулся в спину и плюхнулся потом на землю. Обернулся. Ирина.
Покрутил у виска. А она стоит, хохочет.
Иван нагнулся, скомкал кусочек грязи и бросил в девушку. Попал в лоб.
Она обиженно поджала губы.
— Никуда с тобой не пойду, — выкрикнула она и побежала по берегу далеко.
Её уже не было видно.
Иван вернулся в церковь. Обошёл несколько раз ящики с порохом. Проковырял в одном из них отверстие, чуть просыпал на землю.
Из рушников, что украшали раньше иконы, скрутил жгуты. Обмотал ящики. Принес из сарая сено. Полил керосином, оставшимся в лампе.
А потом всё было как в тумане. Схватил свой мешок, поджёг и побежал. По его расчётам, у него было не больше двадцати минут, чтобы уйти подальше. Но бежать быстро не получалось.
К тому же его окликнула Ирина. Она догнала его, попросила прощения.
Даже Ирина бежала быстрее Ивана.
Но, несмотря на медленность движений, они всё отдалялись от ставшего таким родным селения.
Иван представлял, как оставшаяся там женщина пьёт из кувшина воду. Как молится, как вдруг услышит взрыв, и он оглушит её.
Жалости не было. Было какое-то умиротворение. Как будто сам Бог велел поступить так, а не иначе.
Взрыв как будто был перед ними. Всё вокруг осветилось и сначала погасло, а потом отсвечивалось заревом. Тонкие лепестки пепла падали на одежду и пахли порохом. Ивану вдруг показалось, что он опять на войне. А это и была война. Война добра со злом, спокойствия с бесчинством, совести с наглостью, жизни со смертью…
***
Корней Спиридонович был на седьмом небе от счастья. Мария вдруг разрешила себя поцеловать. Пришла к нему утром и заявила:
— Целуй в щёчку, да руки не распускай.
Юрист оторопел. Коснулся губами щеки. Ему казалось, что Мария вся такая мягкая, пушистая. А она оказалась твёрдой как камень. Как будто надула щеку, чтобы он, Корней, не смог почувствовать нежность её кожи. Целовать Марию не понравилось.
— Достаточно, — произнесла она. — Сегодня ваша, господин юрист, очередь варить кашу. А я, пожалуй, займусь уборкой.
Несмотря на бесчувственность Марии, Корней всё равно радовался. И когда она в течение дня ни разу не оттолкнула его от себя, когда он пытался то за ручку взять, то по волосам рукой провести, понял, что сдвинулось всё с мёртвой точки.
И с каждым днём становилось лучше. Мария теперь позволяла наблюдать за тем, как кормит Андрея. И у Корнея однажды вырвалось:
— А мне ты нарожаешь детей?
Мария кивнула.
С того дня спали вместе. Но всё это было недолгим.
Брат Корнея Спиридон выследил, где Евгенька прячет деньги и драгоценности. Забрал всё и сбежал.
Мария стала обвинять Корнея в том, что они с братом подельники. Говорила, что юрист специально всё подстроил, обманув её так жестоко, и даже не погнушался воспользоваться её телом.
Но Корней был ни при чём. Мальчишку поймали в каком-то селении. Допросили. И вместе с ним наведались к Полянским.
Первый вопрос задали такой:
— Почему красные ленточки не висят на заборе?
Велели Спиридону исправить ситуацию.
А потом долго рылись во всех ящиках. Срывали со стен иконы и жгли их во дворе.
Евгеньке было не до этого. Она так и сидела целыми днями, раскачиваясь.
Корней расквитался с братом через несколько лет. А пока этот юный красноармеец чинил бесчинства в том селе, которое приютило его когда-то и не дало умереть с голоду.
А Мария всё не верила в то, что Корней не виноват.
Продолжение тут
Все мои рассказы по главам тут
Печатная книга "Бобриха" ещё есть! Свободно теперь 55 штук.
Заказать можно здесь или пишите мне 89045097050 (ватсап, смс). Подпишу для каждого!
Книга приедет к вам в твердой обложке с именным автографом и сюрпризом от меня!