***
Ледяная да медная, волчья моя!
Ты же знаешь, как этих младенцев растить.
Мы, как Ромул и Рем, что вцепились в соски,
не родные тебе, не от птиц, от зверья.
Но волчицы мой серенький, волчий твой вой
колыбельною песнею был нам живой
до судьбы, до любви, до житья лабиринт:
мне понятен твой сверх материнский инстинкт.
Я бы тоже хватала волчицы соски,
чтобы выжить, чтоб Рим, как он есть, основать:
камня вязь, стены, башни, мосты у реки,
цепи, палубы и крепко свитый канат.
О, какой у меня был звериный бы стон
с молоком, что в меня пропитался бы, втёк!
Через горло, гортань, что в меня вознесён.
Я не знаю, как быть, человечий мой волк,
из каких ты во мне существуешь времён?
- Жить хочу!
Пить хочу!
Молока, молока…
Слаще мёда оно, слаще мне колоска.
Не в кофтёнке с сердечками, в стразах пришла,
а сурово, по-зверьи дала мне тепла,
усадила, вскормила…
По горстке стекла
я, срывая к ней кожу, ползла и ползла!
И не в лифчике женском, где белая грудь:
выпирает из выреза радостный бюст,
мне густого бы, масленого бы глотнуть,
так вцепиться зубами, чтоб слышен был хруст.
- Больно, больно, дитяти до крови степной.
- Больно, больно, дитяти, любимейший мой!
Вобрала бы в себя всё – до крика, до уст,
до ребра, тёплой кожи, молочных желёз.
Я же просто волчица: рёв, лапы да хвост…
Я своих потеряла убитых волчат,
оттого и кормлю тебя здесь у ручья.
Мне неважно, кто ты – дева нищая, царь,
для меня ты – дитя, крика детского ларь.
Ты так горько вопила, просила еды,
ну, иди ко мне, дурочка, право, иди!
И смотрю: се не лапы, се руки-крыла.
Я вцепилась в её молоко. Я жила.
И она мне, что мать, да и я ей как мать,
и она мне – старуха, я старость ей вся.
Из меня можно памятник слепо ковать,
чтоб вмерзать,
всей по пояс планетой вмерзать!
Я волчиная плоть и она плоть моя,
я скормила ей всё – лес, предгорья, поля
до рубахи, до плоти, любви, до голья
и убила её и воскресла в ея!
Вы кормили когда-то дитя так, как я?
Был потрескавшийся до кровищи сосок?
Под лопатку аж било, как электроток.
Я кормила!
У вас – на Болотной протест,
у меня – мой дитя молоко моё ест.
Визг трамвайный у вас,
митинг возле застав.
У меня взбух сосок да младенца уста.
И на тоненькой ниточке крестик. Кормлю
потому, что я – мать. Молоко к февралю
не исчезло по капле в одну из всех зим.
…Скоро, скоро построим незыблемый Рим!