Сейчас все сложнее искать тех, кто встретил 1995 год штурмуя мятежный Грозный. Но, если приложить усилия, то все задачи оказываются решаемыми. Нам удалось разговорить Бориса (имя изменено), чтобы он вернулся на 27 лет назад. Туда, куда возвращаться совсем не хотелось.
Борис: «В Чечню я приехал с боевым опытом. После Приднестровья. В офицерском звании. И очень быстро понял, как сильно этого опыта не хватает всем остальным.
Боевую задачу мы получили где-то в 20-х числа декабря. 25 остановились на ночевку в Толстом Юрте – меньше, чем в 20 км от Грозного. Помню как один боец, мальчик совсем, увидел системы залпового огня «Град» в действии и восхищенно выдал: «Вот это фейерверк». Тогда я ответил ему: «Это не фейерверк, это твоя первая настоящая война». Она же была и последней.
Разговор идет с большим трудом. Борис все время отвлекается на частности и про собственно события штурма рассказывать не хочет. Приходится нажимать на него и возвращать памятью в неприятное. Это не слишком радостное занятие, но такая уж у нас журналистов работа.
Борис. С моими людьми я присоединился к восточной группе. Это было жуткое место. Многим командирам было не до бойцов и днем солдатики просто слонялись без дела, прячась либо в боевых машинах, которые тут были в изобилии и целые, и покореженные, либо в воронках от снарядов. Когда я приехал, у многих не было места, где они должны был бы находиться и они бродили голодные, грязные уставшие и потерянные.
Мои смотрели на них дико, но быстро их поняли. Сразу же после прихода я заставил их до наступления ночи копать. Они меня материли, ох как материли, но копали – куда им деваться. В итоге зарылись основательно, печку-буржуйку поставили, перекрытия положили.
Днем выстрелы доносились изредка, а ночью началась настоящая канонада. Моя группа по началу позорно присоединилась к этой пальбе в неизвестном направлении, неизвестно ради чего. Казалось, что мы находимся в окружении и огонь по нам ведется просто со всех сторон. А насчет организации взаимодействия нашей восточной группировки хоть с кем-то лучше вовсе не заикаться. Никакого руководства нашим взаимодействием с кем-нибудь мне тогда так и не случилось увидеть. Но в конце мы сообразили, что у нас есть приборы ночного видения и лучше бы пытаться не стрелять в темноту, а с их помощью определять позицию противника.
Утром все стихло. Получил задачу обследовать окрестности на предмет выявления боевых точек противника. Свою группу из 12 человек разделил на два отряда. Во главе одного шел сам. Едва покинул наше ничем неограниченное расположение, упал в окопы десантной роты, которая прикрывала нас со стороны Аргуна.
Почти сразу же увидел труп, около которого лежал автомат. Труп лежал на бруствере, но когда парни попытались его стянуть – зашевелился. Оказалось, что он вовсе не труп, а солдат – живет тут четверо суток, кто его командир – он не знает, и даже не помнит, когда последний раз ел, не говоря о том, какая у него боевая задача. Встретили и еще парочку таких же. Вот сидит человек, уронил голову на руки, ты его тормошишь, а он просто не понимает тебя и не в состоянии что-либо ответить.
Наконец нашли их командира – очень молодого лейтенанта, который сообщил, что они между своими и вражескими позициями без всяких схем и карт разбросали все мины и растяжки, какие только имели, и противник с той стороны поступил точно также.
Таким образом, я понял, что дойти к занятому неприятелем Аргуну и не потерять половину личного состава – будет огромной удачей, а можно запросто и всем вместе тут остаться. Но вернуться назад – значило провалить боевую задачу. А я был молодой и офицер – никак не мог такого себе позволить.
Решили сделать так. Сильно правее себя поставили троих наблюдателей, а сами открыли огонь по тем позициям, где по нашему мнению находились боевики. Оттуда ответили таким ураганным огнем, что подумалось, что и окопы нам не помогут.
Уходя с зарисованными позициями оставили роте лейтенанта всю еду и воду, что была с собой.
Продолжение следует.