Есть в работе врача удивительное чувство, которое не назвать одним словом. Попробую его описать.
Передо мной пациент, пожилой мужчина, в прошлом — успешный руководитель. За плечами у него большая и интересная жизнь. У него есть любящие дети и внуки.
Но мужчина этот не может ходить после инсульта. А потому уверен, что жизнь кончена.
У него совершенно ясная голова. Он очень хочет ходить и готов делать всё, чтобы обрести хоть призрачный шанс на самостоятельность в будущем. Но пока ходить он не может. Я убеждаюсь в этом, когда осматриваю его.
Я помогаю ему встать — тело разучилось ловить баланс в вертикальном положении, он повисает на мне и делает нетвердые шаги здоровой ногой, подтягивая ослабевшую. Быстро устает.
Мы советуемся с инструктором ЛФК: что будем делать? Решаем использовать подвес: специальное приспособление, которое на стропах приподнимает пациента, берет часть его веса на себя, ослабляет действие гравитации. Мы завезем его в подвесе на беговую дорожку: она тоже особенная, ловит каждый шаг пациента и только когда человек заносит ногу, лента продолжает движение, помогая идти вперед.
И вот пациент зафиксирован ремнями на груди и бедрах, стропы натянуты. Подъём. И он делает шаг. Потом другой. И идёт. Идёт, будто на прогулке! Сам, слегка подволакивая больную ногу, он старается идти ровными шагами, и у него получается.
Его мозг обновляет повреждённые нейронные связи, которые отвечают за акт ходьбы. Процесс восстановления запущен.
Мы переглядываемся с инструктором, и все становится понятно без слов. Радость маленькими веселыми пузырьками покалывает где-то у меня в груди, инструктор широко улыбается.
Наш пациент идёт. И он невозможно этому рад.
Пусть мы немного обманули гравитацию, зато мы обманули и страх пациента, и его немощь. И нет ничего радостнее этих шагов, а еще — упрямого и сосредоточенного выражения лица этого мужчины: он вернул себе власть над телом (здоровому она настолько привычна, что он и не думает о сотнях тысяч нейронных импульсов, что ее обеспечивают), и для пациента сейчас наступил важный момент. У него появилась цель: он непременно снова научится ходить.
Это чувство, подобное радостной щекотке пузырьков газировки, я испытываю на работе каждый день.
Когда пациент говорит, что сегодня у него зашевелился большой палец на абсолютно бездвижной до того руке.
Когда пациентка в ответ на предложение помощи говорит: «Я сама, вы меня так научили — справляться самой везде, где могу» — и правда, встает и идет, и это после тяжелейшего инсульта.
Когда мои пациенты собираются над большим листом ватмана и рисуют, забыв о том, что взрослым не пристало вести себя как дети — в нашем отделении другие правила, у нас можно и нужно рисовать, заниматься творчеством, разрабатывать больную руку, нажимая пупырышки поп-ита, лепить фигурки из пластилина. Можно плакать, горюя по прошлой жизни — ругать не будут, утешат. Можно смеяться. Даже ругаться можно — после инсульта у людей часто бывает депрессия, и для врача раздражительность пациента — просто симптом и повод внести коррективы в лечение, а не личное оскорбление.
Моя работа приносит огромную радость. Пусть я не спасаю ничьи жизни, во всяком случае, на регулярной основе.
Но я помогаю своим пациентам повысить качество жизни. Пожилым принято говорить в качестве утешения: «А что вы хотели, в таком-то возрасте.». Но это неправильно — так говорить. Меня возмущают эти слова.
За старением телесной оболочки всегда видно личность, характер, мечты, воспоминания — и всё это не стареет. Мне нравится видеть в моих пациентах именно то, что не подвержено немощи. Мне нравится видеть, как пробуждается в их глазах желание жить, и жить хорошо; ведь мотивация пациента — это важный союзник врача в борьбе с болезнью.
К каждому человеку нужен свой подход: с одним удается наладить контакт сразу, с другим придётся поискать тот самый «ключик». Чем дольше работаешь, тем больше становится этот интуитивный арсенал ключей.
Нет ничего слаще, чем момент понимания: вот он, правильный ключ. Теперь я смогу помочь.
Поэтому я люблю свою работу.