«История любит повторяться», — думал я, наблюдая, как танковая колонна медленно ползла вверх по дороге. «Когда-то триста спартанцев задержали огромную армию персов. Нас тоже чуть больше трехсот и с той стороны опять персы, хоть и частично. Конец тоже, видимо, предсказуем.»
Страха, как ни странно, не было. То ли я уже незаметно подсознательно смирился с такой судьбой, то ли психика отказывалась всерьез воспринимать происходящее, считая это наваждением, которое скоро рассеется. Странная штука, эта психика.
Когда передовой танк достиг нужной точки, в ущелье гулко бухнул взрыв и огромный валун, в сопровождении кучи камней поменьше, резво покатился вниз. Он достиг дороги и с огромным грохотом раскололся на несколько больших и тысячи мелких осколков, похоронив под собой три-четыре передних танка. Путь был перекрыт.
У противника заняло с полчаса сориентироваться в изменившейся обстановке. Несколько танков наугад стали обстреливать склоны ущелья, а потом через завал пошла пехота. После того, как первые несколько рот, настороженно оглядываясь по сторонам, перебрались на другую сторону, взлетела зеленая ракета и наши бойцы открыли по ним кинжальный огонь с замаскированных на склонах позиций. Несколько танков, находившихся неподалеку от завала, загорелись от попаданий противотанковых гранат.
Через некоторое время противник подтянул артиллерию и минометы и принялся за методичный обстрел. Большого ущерба он нам не нанес — скалистые склоны хорошо защищали от случайных осколков, да и артиллерии было не очень много, но первые потери появились. Под прикрытием артналета вражеские саперы попытались подойти к завалу и заложить заряды для расчистки, но были отогнаны огнем. Сообразив, наконец, что в лоб тут не пройти, отряды противника, отойдя с километр к северу и югу, начали карабкаться на склоны, намереваясь взять нас в клещи.
Из моего БТРа, с трудом загнанного на одну из многочисленных террас на правом склоне и замаскированного камнями, этого видно не было, но связные заранее сообщили об обходном маневре. «Значит, скоро и мы вступим в бой», — комбат разместил все БТРы в тылу основных сил батальона как раз на случай возможного окружения. «Очень хотелось бы все же выжить и вернуться домой, к семье. Может быть, все-таки, продержимся до подхода подкреплений?» — билась в мозгу слабая надежда. Сообщение о встрече с противником было сразу же отправлено в тыл с одним из бронетранспортеров, но здравый смысл подсказывал, что помочь нам будет некому и нечем. В полукилометре из ложбины показались первые атакующие. «Началось», — подумал я, разворачивая пулемет.
Следующие три часа отложились у меня в памяти, в основном, пьянящим запахом сгоревшего пороха. Они атаковали и атаковали, в коротких перерывах засыпая нас минами из легких минометов. Потом противник, просочившись по ложбинам, обошел нас сзади. К этому времени я уже был легко ранен осколком в левую руку, но наложил пластырь и забыл про рану. Не до этого. Из нашего экипажа в живых остались до сих пор только мы с Роненом. Трое остальных неподвижно лежали в разных позах на окрестных камнях. В наступившей уже темноте блеснула яркая вспышка и донесся грохот сильного взрыва. «Рванули завал!» — раз так, значит там уже некому им помешать. Я огляделся, пытаясь обнаружить признаки присутствия какой-либо организации обороны, увидеть хоть кого-нибудь из командиров. Напрасно. Батальон перестал существовать как боевая еденица. Тут и там еще раздавалась стрельба, но было понятно, что это последние очаги сопротивления. В тусклом свете луны я увидел на соседнем пригорке очередную группу арабов. Мой пулемет выплюнул десяток патронов и замолчал. Все, это была последняя коробка, больше боеприпасов нет.