В 2003 году во время раскопок на Рюриковом городище в Великом Новгороде был обнаружен крупный фрагмент черепа взрослой самки магота (Macaca sylvanus). Радиоуглеродный метод по микродозам позволил определить: жила эта бесхвостая макака между 1160 и 1220 годами. Какой путь преодолело экзотическое животное, чтобы попасть в резиденцию новгородских князей – неизвестно. Ранее черепа двух таких же макак археологи нашли в Англии: в одной из королевских резиденций и в усадьбе богатого купца. Известно, что в средневековой Европе ручные обезьяны были признаком достатка; жили они даже и при монастырях. Но наша находка считается для данной эпохи самой древней в Европе.
Интересно, каким словом новгородского примата обозначали? Я по обыкновению засела за книги, чтобы разобраться в русской «обезьяньей» лексике.
ГРЕЧЕСКИЙ ПИФИК И ОПИЦА С ГЕРМАНСКИМИ КОРНЯМИ
Одна из древнейших церковнославянских рукописей XI века «Тринадцать Слов Григория Богослова» содержит перевод с греческого языка труда святого православной и католических церквей, архиепископа Константинопольского Григория Назианзина (324-389), прозванного Богословом. То есть перевод создавался на раннем этапе существования славянской письменности. В этой рукописи есть существительное «опыня» и наречие «опииски», которые переводчик образовал от греческого πίθηκος – обезьяна. Иными словами: «опыня» – «обезьяна», «опииски» – «по-обезьяньи». В другой рукописи, уже конца XII-начала XIII века, помещен перевод «Богословия» святого Иоанна Дамаскина, сделанный с греческого же экзархом и писателем Иоанном Болгарским (родился, вероятно, в начале второй половины IXвека, скончался примерно в первой трети X века). Здесь в тексте фигурирует то же слово πίθηκος, однако звучит оно уже как «опица/опиица». В 1530-1541 годах по инициативе архиепископа Новгородского Макария создается русский свод оригинальных и переводных памятников – «Великие Минеи-Четьи». Жития святых, патерики, книги Священного Писания, труды отцов Церкви собирали по городам и монастырям, а затем редактировали старые переводы и делали новые. Так вот, πίθηκος там тоже есть, но уже в версии «пифик», соседствующей, правда, с прежней «опыней»: не удивительно, ведь тексты правили и переводили во много рук. В «Словаре русского языка XI-XVII веков» примеры употребления «опыни» и «пифика» в книжных текстах заканчиваются XVI веком. «Пифик» же, несмотря на относительно редкое присутствие в памятниках, благополучно дожил до 1780-х годов, попав и в букварь Кариона Истомина, и в «Словарь ручной натуральной истории, содержащий историю, описание и главнейшие свойства животных, растений и минералов», и в поэму Тредиаковского.
С образованием слова «пифик» все понятно: согласно фонетике средневекового греческого языка, на котором говорили в покрестившей Русь Византии, π ί θ η κ ο ς звучит как «пи́фикос». И здесь огорчает меня гуляющая по Интернету фраза из статьи одного лингвиста и социального антрополога для одного популярного проекта: «... пифик от греческого pithēkos, знакомого нам по названиям предков людей вроде австралопитек». Чем огорчает? Скороговоркой, породившей неточность. Поясню. Слово australopithecus образовано от латинского australis («южный») и – жирно подчеркиваю – латинской транслитерации pithekos все того же греческого πίθηκος («обезьяна»). Фонетические системы греческого и латинского отличаются друг от друга, поэтому римляне на письме обозначали отсутствующий у них звук «ф» диграфами ph или th. В XVI веке Эразм Роттердамский, переводивший на латынь древнегреческие тексты, разработал собственную систему их чтения. Его попытка реконструировать фонетику древнегреческого языка классического периода во многом опиралась на то, как греческие слова звучали в воспринявших их латинском языке. Например, по его системе πίθηκος-пификос произносился как pithekos-пи́тхэкос. А наш «пифик», повторюсь, был взрощен на почве византийского греческого, латинская транслитерация-«посредник» pithekos ему была ни к чему. Кстати, слово «австралопитек» было придумано в 1924 году. А «питекантроп» пораньше – в 1894 году.
Итак, с «пификом» разобрались. Но механизм превращения при переводе «пификоса» в «опицу» мне неясен. Приведу с небольшими сокращениями цитату из «Этимологического словаря русского языка» Фасмера. «Опица. «Обезьяна», только русско-церковнославянское опица, сербохорватское о̏пица, словенское о̑рiса, чешское орiсе, древнепольское орiса (ХV в.), верхнелужицкое wорiса, полабское оро́. Заимствовано в форме *оръ из древневерхненемецкого affo «обезьяна», древнеисландского арi, откуда *орiса по аналогии волк: волчица. Несостоятельны сомнения в германском происхождении. Праславянская древность тоже невероятна, как и заимствование русского слова из древнескандинавского». Напомню в общих чертах определения языков. Древневерхненемецкий – самая древняя из зафиксированных в письменных источниках форм немецкого языка, которая бытовала в период примерно с 750 по 1050 год. Древнескандинавский язык знаменитых саг сформировался приблизительно к VII веку; в XI веке на нем говорили варяги и норманны, к XV веку из него образовались языки, которые мы сейчас называем исландским, фарерским, норвежским, датским, шведским. Древнеисландский же до середины XIV века был в ходу у норвежских викингов, заселивших Исландию. То есть по Фасмеру получается: ко времени появления в XI-XII веках рукописей с переложением на славянский греческих текстов с πίθηκος, «опица» германского происхождения уже резвилась в лексическом поле. Что же, подчинюсь авторитету маститого лингвиста, хотя меня и смущает его категоричность: несостоятельны сомнения в германском происхождении! невероятна праславянская древность! заимствование из древнескандинавского тоже невероятно!
Обстоятельства же рождения «опыни» мне пока неизвестны.
ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКИЙ ТРЕПЯСТОК
Подавляющее большинство переводов на церковнославянский язык в древности выполнялось на южнославянских территориях. «Пифик» и «опица» родились именно там. А восточнославянские переводчики могли употребить региональное, не общеславянское, слово «трепясток». Чудесное древнерусское слово (в данном случае прилагательное «древнерусский» употребляется в значении «свойственный восточнославянским диалектам XI-XIII веков») в источнике 1512 года расшифровывается так: «трьпястьци суть чловѣци сирѣчь трехъ пядей возрастомъ. То есть: человек, рост которого составлял три пяди. Еще в источниках встречается и «трепядок». Вот здесь у меня возникает некоторая путаница. Пядь – это расстояние от большого до указательного пальца, примерно от 17 до 23 см; пясть – ширина ладони у основания указательного, среднего, безымянного пальцев, мизинца, примерно 9 см. Логично было бы: трепядок – рост три пяди; трепясток – рост три пясти. Но пути русских слов настолько прихотливы, что... Поэтому резюме: переводчики в текстах обозначали обезьяну как существо небольшого роста.
КАК ЖЕ НАЗЫВАЛИ КНЯЖЕСКОГО ПИТОМЦА?
«Опыня», «опиица/опица», «трепясток» известны нам по письменным памятникам разного происхождения. И словари не дают четкого понимания: где слова сугубо книжной лексики, а где – бытовой, попавшей в письменные памятники; насколько были распространены книжные слова в разговорной речи. Поэтому мы не знаем, что восклицал в промежутке между 1160 и 1220 годами кто-то из новгородских князей, наблюдая в покоях резиденции на Рюриковом городище за ужимками бесхвостой макаки: «Нет, ну вы посмотрите, что эта/этот ... вытворяет».
ПЕРСИДСКАЯ ОБЕЗЬЯНА И РУССКАЯ ОБЛИЗЬЯНА
Перейдем к более поздним временам и словам. Принято считать, что слово «обезьяна» привез на Русь тверской купец Афанасий Никитин из своих путешествий на Восток. Вот, например, что писал он о Гундустане-Хундустане-Индии. «А обезьяны, те живут в лесу. Есть у них князь обезьяний, ходит с ратью своей. Если кто обезьян обидит, они жалуются своему князю, и он посылает на обидчика свою рать, и они, к городу придя, дома разрушают и людей убивают. А рать обезьянья, сказывают, очень велика, и язык у них свой. Детенышей родится у них много, и если который из них родится ни в мать, ни в отца, таких бросают на дорогах. Иные гундустанцы подбирают их да учат всяким ремеслам; а если продают, то ночью, чтобы они дорогу назад не могли найти, а иных учат людей забавлять».
В «обезьяну» у Никитина превратилось персидское слово abuzine, этимология которого точно не установлена. По одной версии, оно происходит от арабского abu zina («отец греха»), по другой – от праиндоевропейских корней *ap-(«божество») и *sin («подобие»). (Знак * обозначает гипотетический характер звуков, форм и т.д).
В 1475 году рукопись Никитина оказалась в Москве у правительственного чиновника Василия Мамырева; в 1489 году она была воспроизведена в летописном своде, к которому восходят тесты Львовской и Софийской второй летописей. Видимо, после этого «обезьяна» и пошла гулять по Руси. Но отмечу ее более ранее появление в книжной лексике. В древнерусской рукописи XIV века, в которой содержатся 16 Слов Григория Богослова и толкования к ним Никиты Ираклийского, есть фраза: «Любять же обозьяны».
В уникальном источнике по разговорной речи Московской Руси XVII века –русско-английском словаре ученого-филолога, пастора Ричарда Джемса – зафиксирована просторечная «облизьяна». Заметка в словаре Джемса выглядит так: «Oblaziana, an ape». Джемс начал изучать русский язык еще до визита в Россию в 1618 году, поэтому он сделал прекрасные записи слов и оборотов речи. Да, большинство его заметок сделаны в Холмогорах и Архангельске.
Неожиданно упоминание обезьяны в книге «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до военной науки», составленном в 1607 году, при царе Василии Шуйском и дополненном в 1621 году при царе Михаиле Романове. В перечислении в «Уставе» отлитых на Пушечном дворе артиллерийских орудий есть «пушка Верьховая Обезьяна, весу в ней тридцать контарев (1228 кг), ядро каменное, весом двенадцать фунтов (5,44 кг)».
И – мое любимое, от 1684 года. «К великому государю в хоромы 30 рублей принял стольник Гаврило Иванов сын Головкин, а сказал, что те деньги даны стольнику князь Федору Троекурову за обезьяну, которая у него взята в хоромы». «Великий государь» – скорее всего двенадцатилетний Петр I.
МАРТЫШКА НИДЕРЛАНДСКАЯ, ХОЛМОГОРСКАЯ, ПЕТРОВСКАЯ
В «Этимологическом словаре русского языка» Фасмера читаем. «Мартышка. Порода обезьян, с 1599 г.: мортышка. Как и польское marcin «грубиян, медведь, происходит от собственного имени Мартин через средненижненемецкое Маrtеn –«обезьяна» или средненидерландское Мartijn – обезьяна. Сравнить также новонижненемецкое Мartin, чаще в качестве клички обезьяны (с 1696 года). Средненижненемецкая форма является источником фламандско-нидерландского и нижненемецкого названия обезьяны». Средненижненемецкий язык был распространен в Северной Европе с XIII по XVII век; средненидерландским языком принято называть историческую форму нидерландского языка, этап его развития между 1150 и 1500 годами.
Каким образом имя собственное стало нарицательным для примата? Точно неизвестно. Есть версия, пошло это из французского сатирического эпоса «Roman de Renard» XII-XIV веков с главным героем лисом Ренаром. Похождения хитреца Ренарда были настолько популярны, что к XVII веку имя Renard стало нарицательным, а потом и единственным во французском языке обозначением лисы. О прежних названиях volpil и goupil забыли. У фламандцев, нидерландцев, немцев лисий эпос также был хорошо известен и дополнялся новыми сюжетами. Так вот, в одной из историй лис Ренар встречает обезьяну по имени Мартин. Кстати, в нидерландской живописи XVI-XVII веков обезьяна служила символом похоти, распущенного поведения. Истоки подобного – в словах Августина Блаженного (IV век): назвавшего «коварного, жестокого, беспощадного и похотливого» дьявола «божьей обезьяной». По другой версии мартин-мартышка «завелся» во времена религиозной борьбы периода Реформации (1517-1648 годы): католики отождествляли с дьяволом-обезьяной Мартина Лютера.
В «Словаре русского языка XI-XVII веков» есть только один пример употребления слова «мартышка»: в переписной книге Оружейной палаты 1687 года. В описании пары «пищалей винтовальных» сказано: «по станкам наведены заицы и сабаки и звери и мортышки и люди». Я нашла это животное в упомянутом выше русско-английском словаре Ричарда Джемса, начатом в 1618 году. В нем записано: «Martiska, a monkey». Изучавший словарь лингвист Борис Александрович Ларин (1893-1964) считал, что Джемс записал слово так, как его произносили в Холмогорах или Архангельске в первой четверти XVII века: «мартыска».
В источниках, связанных с именем Петра I, регулярно встречаются мартышки, купленные в Нидерландах с «прибытием Ост-Индских кораблей». Вот, например, его письмо от 21 октября 1717 года обер-коменданту Ревеля. «Уведомились мы, что корабль имянуемый Иоанна Галей, на котором отправлены из Голландии Адмиралтейские материалы, к Ревелю пришел. И для того. Того корабля Шипору, чтобы он шел к Петербургу, как наискорее с первым ветром. Ежели за противным ветром вскоре оный идти не может, а к томуже захватят морозы, и для того с того корабля птиц и мартышек вели снять и взять к себе в дом. А ежели усмотрите, что не будет большой стужи, то отправь их в Петербург сухим путем, и вели прилежно за ними смотреть чтоб не поморили. Петр». 13 июля 1719 года Екатерина Алексеевна пишет Петру I «с Котлина острова: «А вчерашняго числа прибыл сюда обратна карабль, на котором шхипор Исай Коних; с ним прислано ко мне два попугая, восемь кинареек, мартышечка такая ж маленкая, что у нас старая...». 20 июля 1720 года Петр I на яхте «Анна» отправился с Котлина в Выборг, встав на ночь на якорь. С борта он написал жене: «... Сего утра прибыл гукар голанской, на котором приехал Иван Толстой и привез довольно птиц; а мартышек повез 6, а осталось только три, и у тех головы разпухли. Он держал их все в заперти, что, чаю, большая причина их болезни. Я чаю, что когда к вам прибудут, лутче будут. Аднакож доктор писал к своему брату, чтоб их как мочно лечил».
Использовал монарх слово «мартышка» и в образной речи. Про одного офицера он говорил, что тот «управлен не от человека, но от мартышки, которая обвыкла толко подобие делать, а не действие»; про некоторых других, что «офицеры не берегут своего звания, но как мартышки, что командир делает, то и они».
.
